Гротенберг. Песнь старого города - Александр Деворс

Сегель протянул руку к телу, и словно влился обратно в плоть. Темнота на миг его объяла полностью. Холодная, вязкая, будто глубокое озеро. После он открыл глаза. Его плоть показалась ему неповоротливой, тяжёлой. Била крупная дрожь. Сил никаких, вставать — он усилием заставил себя приподняться на локтях — с большим трудом, словно на него навалилось несколько пыльных мешков с зерном. Стоило разомкнуть глаза, как тут же встретился с гневным выражением лица Асари. Ночью он не использовал свою иллюзию, потому виделся в своём настоящем облике. Золотистые глаза поблескивали в магическом свете.

5.2

— Погружаться в потусторонний мир без подготовки! — Звонкий голос ударил по ушам, словно железные тарелки. — Зачем? Ты там мог остаться навсегда, между прочим, и никакие руны бы тебя не спасли. — Видно, что руки чесались у него врезать, но лишь ослабленное состояние не позволяло. Во взгляде проявилось сочувствие. Асари тяжело выдохнул, и протянул руку, всё ещё негодующе сопя, и удивительно по-детски дуясь. — Поднимайся, дурень. Погуляли, и хватит. Пора бы делами заняться...

Сегель с его помощью поднялся, постоял у стены для лучшей опоры, подышал ночным воздухом, и, наконец, смог последовать за ним. Меж тем спутник одел привычную для него маску, и набросил капюшон, скрывающий его экзотичную внешность.

План был прост. Вернуться за необходимыми вещами, и после отправиться в Новый Гротенберг. Там, по словам Асари, находился его хороший знакомый, информатор. Парень рассказал, что и сам планировал уже некоторое время напасть на Мэйнард. Как раз, как он сказал, прошло уже достаточно времени, и теперь его умения хватит, чтобы не повторить «прошлой ошибки». Какой ошибки, разумеется, он не сказал, и в принципе наотрез отказался углубляться в суть. Сегель и не упорствовал. Во-первых, он всё ещё чувствовал слабость, во-вторых, всё ещё размышлял над словами Ваканта. И впрямь много времени он потратил на бессмысленные хождения по городу, вместо того, чтобы задавать вопросы. Плыть по течению — он привык к этому, когда жизнь наладилась, и включал инициативу только тогда, когда дело пахло жареным, только следуя за капитаном, — уже надоело, и он это чувствовал острее, чем когда-либо. Трусость отступила, стоило только осознать, к чему прошлая такая слабость привела. Более того, когда стоял вопрос о выживании, в чем он теперь не сомневался, Сегель, словно проснулся от затяжного сна. В-третьих, всё больше закрадывалось подозрение, что мальчишка-наёмник имеет историю куда как сложнее, чем ему сначала показалось. Вот, казалось бы, что слишком юн он для наёмного убийцы, но тут и сам Сегель припомнил, что его преступная деятельность началась рано. Дернул плечами, словно от озноба. Проклятие, тут что-то замешано ещё. Так и не понял, где же он его видел раньше.

Улицы в это время выглядели куда как живее, чем в прошлую ночь. Офицерские патрули, в нервозном ожидании, служители церкви, читающие Путь нараспев в сопровождении фонарщиков — всё это наполняло улочки, даже порой расходящиеся по самым тёмным углам. От их патрулей пришлось уходить, петлять в стороны, выжидать и таиться в тенях. В такие моменты Сегель чувствовал, что что-то потустороннее укрывает порой их от ярких фонарей, и отрядов, проходивших под носом. Вероятно, снова колдовал Асари. Избегать приходилось и простых жителей, и членов банд, группами ревностно оберегающих свои территории от тварья. Последние, едва видели в обоих наёмников, только кратко кивали, и советовали не приближаться. Им это не было нужно.

Временами Сегель снова слышал музыку. Чарующую и пугающую. Она пробиралась в мозг, словно пытаясь заманивать его, но стоило прислушаться, как тело пронзало болью.

Иногда эту песню пели одержимые, сходившиеся в кругах, в ритуальном танце, среди выжженных тел тех, кто пренебрег ночью выбраться из дома. Запах горелой плоти разносился на мили вокруг, и нюх уже даже каким-то чудовищным образом адаптировался к нему. Только Асари сказал, что это отнюдь не монстры, как сначала показалось Сегелю, а люди, охотники на тварей, которые изрядно потеряли рассудок после столкновения с проклятыми. Огонь мог убить многих из них, чем активно пользовались все вокруг.

Сегель мало видел разницы между теми и другими. Быть может, эти даже ужасали его больше, чем обращённые. Проходя мимо них, те видели, что они им кивают, прославляя ночь, прославляя богов, которые позволяют им вершить правосудие. «О Киран! Благословен будь тот миг, когда ты вверил в наши руки силы искоренять зло!» — вскидывали руки к небу они, — «славься Риел, забирающая их нечестивые души! Дарим им мы избавление!»

Это безумие на улицах только сильнее укрепляло общее желание магов уже, наконец, покончить с происходящим. Умом Сегель понимал, что вообще-то это мало что изменит. Тьма уже коснулась стольких людей, и просто возвращением баланса это не исправить. Излечение болезни не вылечит жестокость. Понадобятся годы, чтобы люди избавились от этой дикости. Чтобы вспомнили, что значит жить, не ожидая, что каждую ночь придётся бороться за свою жизнь. Чтобы вспомнить, что можно жить не только выживая, чтобы можно было бесстрашно проводить вечера с друзьями в тавернах, не запирая любимых и родных, под проклятием превращающихся в чудовищ.

Нет, Тьма здесь нанесла куда как более глубокие раны, чтобы это решилось простым убийством верхушки. Кто-то должен будет показать им, что жить можно и иначе. Кто-то, кто смог бы провести их через эту Тьму, к Свету. Направил бы. Если много лет назад казалось, что Гротенберг должен будет восстанавливаться после разгула банд, и это займет годы, то сейчас счет пошел бы на десятилетия. Конечно, не пропадет магия, не пропадет и недоверие к ней. Он лишь размышлял о том, как изменится отношение простого человека к ней. Сейчас она извратила стольких, что просто жить для многих людей – уже будет сложно. Жизнь, не насыщенная обращениями родных, или их самих в чудищ.

Новый Гротенберг был значительно чище, здесь было больше офицеров,