Талер чернокнижника - Виталий Гладкий

Я попал в настоящий лабиринт, состоящий, как мне показалось, из одних коридоров, заставленных всякой всячиной. Паташон, выкупив остальные квартиры второго этажа, соединил их вместе, и теперь в анфиладе комнат и комнатушек легко было заблудиться.

Единственным достоинством жилища старого нумизмата были очень высокие и сильно закопченные потолки. Наверное, поэтому Паташон не мог снять с них паутину, в которой гуляли здоровенные пауки, по идее, знавшие еще первых коммунаром, отобравших дом у какого-то буржуя.

В конце концов, руководясь указаниями Паташона, идущего вслед за мной, я очутился в настоящей келье.

Это было жилище спартанца: жесткая тахта с ковриком на стене, два старинных кресла с изрядно потертой обивкой, очень большой дореволюционный секретер с многочисленными ящичками, возле него резной стул с высокой спинкой, на полу нечто напоминающее лошадиную попону (при ближайшем рассмотрении и при наличии фантазии в нем можно было узнать ветхий персидский ковер), а в красном углу находился большой иконостас с зажженной лампадкой.

И больше никаких штучек, подсказавших бы наблюдателю, что на дворе двадцать первый век. Я словно возвратился лет, эдак, на сто назад; как минимум. В комнате не было даже радиоприемника, не говоря уже про телевизор. Ну разве что два лебедя на пруду и задумчивая дама возле него, нарисованные блудливой рукой ярмарочного мазилы на коврике над тахтой, лучше любых объяснений говорили, что это «произведение искусства» могло принадлежать только советской эпохе.

– Ты, это, Никита, садись, садись, – сказал Паташон, указывая на одно из кресел.

– Спасибо, – поблагодарил я, опасливо косясь на пса.

Он вошел в комнату вместе с хозяином и теперь лежал возле порога, наблюдая за каждым моим движением. Не пес, а гестаповец, право слово…

– Что-то принес? – спросил Паташон, глядя на меня не по-старчески цепким взглядом.

«Нет, уважаемый Иван Сергеевич, я пришел просто навестить вас, попить чайку, и покалякать о том, о сем», – едва не сорвалось у меня с языка. Но я тут же его и прикусил – Паташон не любил шуток и не понимал их. В этом отношении он был прямой, как шпала.

– В общем, да…

– Ну, давай, давай, что там у тебя?

Паташон нетерпеливо и чисто конвульсивно задергал своими худыми руками-лапками, будто подгребал что-то под себя. В этот момент он здорово напоминал чахлого паучка, который оплетает липкими нитями неразумную муху, угодившую в его паутину.

– Мне бы проконсультироваться, – сказал я с невинным видом.

– Так чего же ты тянешь? Что у тебя… где, где?…

Я достал из кармана все тот же бумажный листок с изображением талера графа-чернокнижника и отдал его старику. Паташон схватил его одним молниеносным движением и сразу же побежал к секретеру. Там он сел на свой «императорский» стул, включил лампу и, естественно, достал из ящичка большую лупу.

Этот жест у нумизматов просто профессиональный. Даже когда лупа совсем не нужна, все равно берешь в руки этот очень важный в нашем деле инструмент, потому что без нее и голова словно не так работает, и уверенности нет, и вообще чувствуешь себя как голая модель на подиуме, забывшая надеть очередной наряд; чего-то не хватает, и все тут.

Паташон рассматривал сканы долго. По тому, как напряглась его спина, я понял, что он узнал монету. Интересно, что этот старый прохиндей мне сейчас запоет?

Когда он обернулся ко мне, я поразился его мастерству перевоплощения. Теперь передо мною был не старый прижимистый сквалыга, а дедушка – божий одуванчик. Он мило улыбался и всем своим видом показывал, до чего ему приятно созерцать мою юную физиономию.

Теперь я понял, почему его прозвали Паташоном. В старые времена, еще в немом кино, подвизалась парочка датских комедийных актеров со сценическими псевдонимами Пат и Паташон. Пат, насколько мне помнится, был длинный, как оглобля, и своим внешним видом напоминал современного бомжа, а Паташон – низенький и очень хитрый.

– Никита, а не выпить ли нам за встречу? – спросил он, лучезарно улыбаясь, и тут же ответил сам себе: – Конечно же, надо… надо! Это же сколько мы с тобой не виделись? Дай Бог памяти… года два?

– Да, примерно так.

– Вот, вот – два года. А бывало… Помнишь?

– Ну…

– Эх, где мои…

Я боялся расхохотаться.

А старик тем временем начал доставать из секретера, который, похоже, служил ему еще и кухонным шкафом, бутылку коньяка, рюмки, бокалы, тарелки, вилки, какие-то консервы, лимон (уже нарезанный), яблоки, консервный нож, литровый пакет абрикосового сока… В общем, все по-взрослому.

Все понятно. Старый хитрец решил меня подпоить, чтобы узнать большую тайну. А в конечном итоге купить дорогущую монету за бесценок.

Мне очень не хотелось его разочаровывать, сообщив, что я не Мальчиш-Плохиш, а совсем даже наоборот, и великую тайну не выдам, и что водки, а тем более, коньяка, я могу выпить ведро без особого вреда для мыслительного процесса.

Так что мне эта бутылочка, что слону дробина.

Но я ничего говорить ему не стал. Все-таки старику хоть какое-то развлечение. Пусть еще раз поупражняется в искусстве ловить клиента на мякину. Иначе в этой берлоге он совсем закиснет.

Чтобы совсем угодить поистине дорогому гостю, Паташон притащил журнальный столик и даже накрыл его белой скатеркой с кружевной оторочкой. Судя по ее внешнему виду, она пролежала в комоде лет десять без движения, а то и больше.

Накрывал он на стол быстро и профессионально – словно всю жизнь проработал половым в каком-нибудь приличном трактире. Пять минут, и все закуски на местах, рюмки налиты, сок в бокалах – тоже.

– Кхе, кхе! – с торжественным видом прокашлялся Паташон, поднимая свою рюмку. – Хочу выпить, Никита, за тебя. Ты лучший среди молодых нумизматов. Можно сказать, наша достойная смена.

– Спасибо, не возражаю…

Мы выпили: Паташон лишь слизнул капельку с поверхности янтарного напитка, а я опрокинул рюмку не без удовольствия. Все-таки, ликер – это хорошо, но коньяк гораздо лучше. И вообще, мне нужно было немного подкрепиться. Морально.

А более эффективного допинга для восстановления душевного равновесия, нежели марочный коньяк, для меня просто не существует. Даже хорошая водка не идет с ним ни в какое сравнение.

– Ну, давай еще… по единой… – Паташон опять с потрясающей ловкостью и сноровкой наполнил рюмки.

Вот старый мудрила… Не терпится ему добраться до сути. Нет, так дело не пойдет. Еще рюмашку хряпну и пора в бой. А не то Паташон постарается доиграть свою буффонаду до конца. Что предполагает долгое сидение под надзором потомка баскервильской собаки. Мне это надо?

Вторая порция коньяка вернула меня к жизни. До этого я был немного не в себе. Меня здорово вымотала дорога в Подлипки. Но она уже была последней соломинкой, сломавшей хребет верблюду.

Я был под впечатлением рассказа Князя. И чем больше я задумывался над историей графа-чернокнижника, тем сильнее зрело во мне убеждение, что он что-то недосказал. Не мог или не захотел?

От этих мыслей, которые постепенно начали приобретать черный окрас, мне показалось, что заключенная в коробочку монета, лежавшая в кармане, начала вибрировать и разогреваться. Я даже незаметно потрогал ее, чтобы убедить в этом. Признаюсь, потрогал не без трепета.

Конечно же, талер был не теплее моего тела и я успокоился. Вернее, постарался успокоить свое подсознание, которое упрямо сигнализировало: «Опасность! Опасность! Опасность!…»

Чушь собачья! Чем может грозить мне кусочек серебра? Да, монета старинная, да, необычная, может, на ней какое-то заклятье – ну и что?

Через руки любого коллекционера-нумизмата проходит столько экземпляров, несущих в себе отрицательную энергию, что иногда диву даешься, почему они живут и здравствуют. Притом нередко дольше, нежели обычный среднестатистический гражданин нашей страны. Наверное, потому, что хобби дарит дополнительные силы.

Дело в том, что, приобретая очередной раритет, даже заколдованный, нумизмат не преследует цель ОБОГАТИТЬСЯ. Он всего лишь ПОПОЛНЯЕТ свою коллекцию. А это совершенно разные вещи, потому как коллекционер собирает монеты разных эпох не только для себя, но и для всего человечества, чтобы дать людям новые знания.

Но вот те черные кладоискатели, что занимаются своим ремеслом ради наживы, здорово рискуют. И этому было немало примеров. Многие кончали свою жизнь при весьма странных и таинственных обстоятельствах.

Заметив, что Паташон снова потянулся за бутылкой, чтобы в очередной раз наполнить мою рюмку, и остановил его словами:

– Иван Сергеевич! Я очень ценю ваше отношение ко мне, коньяк у вас просто чудо, мы хорошо сидим, но я ведь пришел по делу. Как это говорится: делу – время, а потехе – час. Что вы скажете об этой монете?

– Кхе, кхе!

На это раз Паташон не кашлял, а смеялся. Я удивленно округлил глаза.

– Ах, Никита… – Паташон с укоризной захлопал короткими желтыми ресницами. – Учил я вас, молодых, учил, да, наверное, недоучил. Ты хотя бы в справочник заглянул, Никита. Ну да ладно, я не в претензии. Скорее, наоборот. Спасибо, что зашел. Встретились, поговорили… Мне, старику, радость.