Ветер, кровь и серебро - Виктория Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Священник сказал, что об одержимости и речи быть не может — люди, в которых вселяются демоны, ведут себя иначе. Правда, Кристина в принципе не особо верила в одержимость и существование демонов, но всё же она выдохнула с облегчением. Кто знает, на что способны те таинственные силы, что управляют магией в этом мире…
Священник посоветовал не воздействовать на ребёнка этой самой магией, быть с ним прямей, честнее, взыскательнее, но в то же время всячески выражать свою любовь и не ждать от него ответных чувств — он, в конце концов, ещё мал для того, чтобы проявлять их в полной мере.
— Господь вам поможет, — напоследок сказал священник, — он любит нас, своих детей, и мы по его примеру должны любить своих несмотря ни на что. Если они будут разумны, а это зависит лишь от нас, — они рано или поздно ответят нам.
Кристина была благодарна ему. Никаких угроз и запугиваний, мягкие, сострадательные слова — то, в чём она нуждалась, чего всегда ждала и чего никогда не получала от священников из замкового храма. Значит, Грета была права. Надо, наверное, меньше им денег давать на «благоустройство» — скорее всего, на благоустройство своего кармана…
Джеймс сегодня был на удивление спокоен, не капризничал, не тянул её за руку, даже улыбнулся, когда увидел в свежей зелёной траве россыпь ярко-жёлтых одуванчиков. Очень хотелось верить, что слова священника о том, что его поведение ранит маму так же больно, как, скажем, нож — человеческую плоть, на него хоть немного подействуют. Кристине он мог не верить, считать, что она манипулирует им, чтобы заставить делать то, что она хочет и чего не хочет он. Но если посторонний человек подтвердил, увидев эту боль… Может, до него и дойдёт, кто знает.
Держа Джеймса за руку, с небольшой охраной позади, Кристина неторопливо шла по улицам Нижнего города — это не совсем соответствовало её статусу, столь долгий путь от окраины города до замка ей следовало проехать верхом… Но ей так хотелось именно пройтись, размять ноги и порадоваться весеннему яркому солнцу, свежему ветерку и общему обновлению мира. Ослепительно белые облака неспешно плыли по светло-синему небу, а невысокие тонкие деревца, на ветвях которых чирикали воробьи, чуть качались и шуршали листвой. Солнце пригревало довольно сильно, отчего стало чуть жарко в платье из синей шерсти и в белом лёгком крузелёре.
Кристина обмахнула себя кистью руки. Если бы ещё и Генрих был дома, она была бы совсем счастлива.
Путь её лежал через торговые ряды гончаров — среди двухэтажных домов, первые этажи которых занимали лавки с горшками, тарелками, кувшинами, иногда даже кирпичами, а на вторых этажах жили сами ремесленники с семьями. Кристина иногда поглядывала в открытые двери и окна лавок на товар, пытаясь вспомнить, нужна ли в Эори новая посуда, кувшины или горшки для цветов. Надо будет у управляющего спросить — все важные хозяйственные дела мгновенно испарились из её головы.
Она бросила совсем короткий взгляд на одну из лавок, но и его хватило, чтобы сердце пропустило удар. У входа в лавку Кристина увидела тонкую, маленькую фигурку девушки — такую знакомую, такую… родную, что ли…
Они не виделись несколько лет, но Кристина ни капли не удивилась тому, что узнала её сразу. Натали, конечно, повзрослела — сейчас ей года двадцать два, не меньше. И тем не менее она оставалась всё той же, какой была тогда, когда Кристина видела её последний раз: длинные светлые волосы, убранные в аккуратную косу, голубые глаза, лёгкие, почти порхающие движения… Во взгляде девушки читалась некоторая озадаченность, и вообще выглядела она хмурой, но всё же от неё по-прежнему веяло весенним теплом.
Да, они не виделись много лет, и поэтому Кристина оставила Джеймса под присмотром начальника охраны, велела ждать её и бросилась к Натали, боясь потерять её из виду. Слава Богу, та задержалась у лавки — наверное, подсчитывала деньги или раздумывала, что ещё ей нужно купить… «Стой, пожалуйста, стой, — повторяла Кристина про себя, осознавая, что скрипит зубами, чтобы не позволить слезам пролиться из глаз. — Ты так нужна мне, я так боюсь снова потерять тебя…»
Натали её не видела — как только Кристина узнала её, девушка повернулась спиной, но леди Коллинз-Штейнберг всё же была уверена, что не ошиблась. Её лицо она бы не спутала ни с чьим. На Натали было простое тёмно-зелёное платье, а на светлых волосах красовался серый чепчик. В руках она держала корзину, а через плечо её была перекинута грубая коричневая сумка.
Пока Кристина шла, то и дело переходя на бег, её сердце бешено колотилось, а мысли совершенно перепутались, словно нити в клубке. Что сказать ей? Как к ней обратиться? Как она отреагирует на появление своей бывшей подруги? Кристина была уверена, что Натали ненавидит её и что тогда она ушла как раз из-за этого. В конце концов, вряд ли ей приятно было находиться рядом с человеком, по вине которого погиб её возлюбленный. И сейчас она вряд ли будет рада её появлению. Но остановиться Кристина уже не могла. Ей нужно было увидеть её вблизи, взглянуть в глаза, хотя бы слово ей сказать, произнести это заветное, лёгкое, как полёт бабочки, имя… Нельзя было упускать этого шанса. Иначе они не увидятся уже никогда.
Кристина перепрыгнула через небольшую, но глубокую лужу, подобрав юбку, и подбежала к лавке. Натали наконец подняла голову; теперь она была так близко, только протяни руку — и сможешь коснуться этой золотистой пряди, выбившейся из косы, этой бледной, чуть подёрнутой румянцем щеки… Раньше Кристина очень любила её касаться, перебирать волосы, поглаживать по чуть огрубевшей от работы руке, переплетать их пальцы и осторожно, невесомо целовать в щёку. И даже теперь, когда у неё был муж, ей не хватало этой девичьей нежности, трепетности и чувственности.
— Натали? — спросила Кристина дрожащим от страха и волнения голосом, сцепила руки в замок, потом расцепила и принялась крутить обручальное кольцо на большом пальце.
— Миледи, — улыбнулась Натали, тут же склонила голову и присела в реверансе.
Но Кристина не позволила ей завершить поклон: она бросила играть с кольцом, сжала плечи девушки и притянула её к себе. Безумно хотелось одновременно плакать и смеяться, но сейчас она не могла себе позволить ни то, ни другое. Она обнимала Натали,
