Фельдмаршал Паулюс: от Гитлера к Сталину - Владимир Марковчин

Обращение 16 немецких генералов — «удар в спину германской армии», и объясняется это тем, что генералы подписали его под сильным впечатлением поражения. Сам я такого шага сделать не могу, так как это противоречило бы моим убеждениям.

2 августа 1944 года. Три часа подряд я вел сегодня разговор с полковником Штерном. Я заявил ему, что этот метод беспрерывного нажима, применяемый в отношении ко мне, вызывает только мое ответное упрямство и я под таким ежедневным нажимом не могу прийти к какому-либо новому решению.

Единственный вопрос, над которым я хочу подумать, — это вопрос участия в органах самоуправления на освобожденной территории Германии. Хотя этот вопрос является трудным, я еще не могу найти линию, которая бы позволяла мне принять активное участие в работе администрации на оккупированной территории Германии и одновременно не нарушала бы государственные законы моей родины.

3 августа 1944 года. Сегодня я сообщил русским, что в результате бесед с ними, а также под влиянием изменившейся обстановки и разговоров с Мюллером, я серьезно намерен пересмотреть свое отношение к публичному выступлению против гитлеризма, но мне необходима ее наиболее удобная форма, которая не была бы истолкована в Германии, как «удар в спину германской армии».

Говорят, что Турция разорвала дипломатические и экономические отношения с Германией... Вероятно, за этим разрывом следует ожидать высадки союзниками десанта на Балканах; наряду с другими целями, этот разрыв преследовал и удаление из Турции официальных немецких представителей и агентуры, которые могли обнаружить подготовку десанта.

4 августа 1944 года. Большая часть времени сегодня снова ушла на разговоры с господином полковником Швецом.

Я спросил его: «Какие предвидятся изменения в уже начертанной судьбе Германии, если я присоединюсь к движению?»

Он ответил: «Ваш призыв к армии означает спасение многих немецких жизней, ибо поднимает голос человек, которого уважает и знает вся армия. Он показывает выход из катастрофического положения.

С вашим присоединением к движению представительство новой демократической Германии становится серьезным фактором, который нельзя будет обойти, когда будет решаться судьба будущей Германии».

Я, усмехнувшись, спросил: «А заслуженные господа из Национального комитета?»

Полковник: «Заслуженные господа из Национального комитета заслужили себе полное право требовать от вас, чтобы вы присоединились к ним и стали во главе движения».

Я: «Но мне же говорят, что у меня нет совести...»

Полковник: «Вы должны понимать, что с вами говорил представитель государства, которое твердо хочет, чтобы это бессмысленное кровопролитие прекратилось — дискуссия по этому вопросу ведется с вами уже год, а вы выставляете наивные и смешные аргументы, чтобы обосновать вашу отрицательную позицию.

Положение выглядит так: 27 генералов немецкой армии говорят и пишут: «Необходимо убрать Гитлера — он нас вел и ведет в пропасть», — а вы маршал — молчите... Ваше молчание равно громкому призыву в этом специфическом моменте, призыву к продолжению кровопролития, а этого не допустят ни генералы, ни мы. Вы должны сказать решительное слово».

Я: «Если вы так ставите вопрос, то вы должны и понять, что я не могу менять свою позицию под нажимом ультиматума — я должен подумать; бесспорно, что беседа с генералом Мюллером внесла в мою концепцию новые элементы ориентации, но я должен их еще обдумать. Я должен всем этим поделиться со своими друзьями в Войково; потом я могу принять решение. Скажите, как обстоит вопрос с формированием немецкой армии из числа военнопленных?»

Полковник: «Насчет армии я точно не могу вам сказать, но, видите ли, до сих пор ее не сформировали, несмотря на то что массы немецких военнопленных требуют от нас создания такой армии — они хотят драться против Гитлера.

Но Красная армия исходит из эгоистических интересов при решении этого вопроса — она не заинтересована в том, чтобы немец стрелял в немца, но что во время оккупации Германии немецкие части будут нести службу внутреннего порядка — это не подлежит сомнению».

Мне понравился ответ на последний вопрос, и напоследок я ему сказал, что будущая дружба между нашими народами была бы в опасности, если бы Красная армия допустила такое положение, чтобы немец стрелял в немца и отвлекался от главной цели — Гитлера. Жаль только, что нет сведений из Германии и что русская пресса очень мало приводит сообщений по вопросу «путча».

8 августа 1944 года. Мне трудно писать эти строки. Видимо, такова моя судьба, если она приготовила мне такой крутой поворот. Сегодня я решился выступить против фюрера.

Я так и не понял, почему так быстро, слово к слову, строка к строке, сложилось мое заявление. Если оно действительно поможет хотя бы одному человеку в этом мире, то значит, что я писал его недаром. О судьбе Коки, Зюсси и других мне очень трудно думать, но я все-таки надеюсь, что с ними все будет в порядке.

Вероятно, это удел всех «путчистов» — если не физическая, то моральная смерть... Впрочем, посмотрим, что будет дальше.

9 августа 1944 года. Сегодня вечером, в 22.30, я пригласил в гостиную господина полковника, чтобы побеседовать с ним. В ходе беседы я сказал, что решил оставаться жить здесь, на даче. В состав своего «штаба» я отобрал следующих лиц:

1. генерала Зикста фон Армина

2. генерала Штреккера

3. генерала Лейзера1

4. полковника Шильркнехта

5. полковника фон Бело2

6. денщика Шульте.

Для размещения этих лиц я попросил, чтобы предоставили верхний этаж дома. Самый умный генерал — это Зикст фон Армин — он будет моим советником.

Перейдя к вопросу положения Северной группировки3, я сказал, что существует историческая аналогия между положением армейской группы в Прибалтике и войсками корпуса генерала Йорка4 в районе г.Тильзит — в 1813 г.5 Надо будет сделать все, чтобы эти войска отказались от Гитлера, то есть в пропаганде надо будет использовать эту историческую параллель. Полковник ответил, что мне нужно будет свое заявление написать от руки. Я дал свое согласие.

10 августа 1944 года. Сегодня, с согласия русских, я назначил генерала Лейзера старшим по режиму. Лейзер будет согласовывать все хозяйственные вопросы с администрацией объекта.

Кроме того, я и генералы постановили отказаться от этой роскошной жизни, которую они здесь ведут. Генералы в лагере № 48 живут гораздо проще — они могут потом упрекать нас, что одновременно с изменением своей позиции я изменил и свой скромный образ жизни.

Генерал Лейзер сегодня передаст составленное им меню, которое не отличается от меню для генералов в лагере № 48. Я попросил господина полковника, чтобы в будущем придерживались этих норм.

Вечером 10 августа генерал Лейзер зачитал составленное им меню:

1. Завтрак — хлеб, масло, чай или кофе.

2. Обед из 3 блюд — первое, второе, третье.

3. В 5 часов вечера — чай или кофе, кекс.

4. Ужин — каша, чай.

Что касается спиртных напитков, то не нужно их ставить на стол каждому; кто хочет пить, может сам открыть шкаф (который стоит в столовой) и выпить рюмку.

Далее генерал Лейзер мне сказал, что генерал Штреккер очень переживает, он не мог еще примириться с новым положением в связи с изменением моей позиции, выраженной в заявлении.

Вечером того же дня я получил папку с бумагой — для подготовки заявления, которое нужно обязательно написать от руки. Первый важный документ всегда пишется от руки— это уже такое архивное правило.

11 августа 1944 года. В 7 часов вечера я поехал с господином полковником в Москву, в санчасть НКВД (стоматологическая клиника). В автомашине я сказал, что меня занимает теперь вопрос, как включаться в активную работу, чтобы помочь своей стране.

Господин полковник ответил, что окруженная группировка в Прибалтике1 это большой объект для активной помощи и я должен найти способ и слова к этим обреченным солдатам и офицерам, чтобы их спасти.

В этот же день я пригласил генерала Зейдлица на воскресенье к себе. С Зейдлицем должны приехать господа Пик и Вайнерт. Я хочу обсудить вместе с ними все вопросы моего сотрудничества в Национальном комитете, а также воззвание к окруженной Северной группировке.

Теперь я также жду с нетерпением результатов поездки генерала фон Армина в лагерь № 48, в Суздаль. Кроме того, я хотел бы еще встретиться с полковником фон Бело, чтобы узнать, согласен ли он работать вместе с нами.

Прием в стоматологической клинике и работа врача произвели на меня очень хорошее впечатление. В Германии редко можно найти такое прекрасное техническое оборудование.

12 августа 1944 года. Я сегодня гулял с генералом Лейзером. Он мне рассказал, что результаты поездки генерала фон Армина в лагерь № 48 плохие. Только генералы Роске и Дреббер согласились с моей новой позицией. Они хотели ехать в Москву, остальные генералы не отказались совсем, но и не решились на этот шаг.