Незваные гости - Эльза Триоле

Дедушка и бабушка с материнской стороны оставили своему единственному внуку Фрэнку небольшое наследство, которое позволило ему уехать из Нью-Йорка и заниматься живописью на Монпарнасе, вместо того чтобы работать в скобяной лавке своих родителей. Он прожил во Франции восемь лет, до самой войны, и уехал в США только для того, чтобы вернуться в Европу с армией; он высадился с войсками, победоносно вступил в Париж! Вернувшись в Нью-Йорк, сам не зная почему и как, он женился на молоденькой соседке, дочке пастора. Ему пришлось временно забросить живопись: мать его умерла, отец был болен, и больше некому было заниматься скобяной торговлей, от наследства ничего уже не осталось, а жена его ждала ребенка. И тут Фрэнк случайно познакомился со знаменитым режиссером… Они провели вместе вечер и страшно напились, вспоминая армию, высадку, Францию, победу. Этот режиссер появился в жизни Фрэнка, как deus ex machina, лишь для того, чтобы заставить его написать сценарий, и, когда Фрэнк привел эту мысль в исполнение, благожелательная рука режиссера передала сценарий куда надо и поддержала его. Но неожиданно режиссер увлекся и захотел снимать сценарий Фрэнка сам. Фильм имел огромный коммерческий успех. После этого, оставаясь все столь же доброжелательным, режиссер уехал во Францию и исчез. Фрэнк его больше никогда не видел. Но деловые люди не упускают из рук того, что может принести выгоду: после первого успеха Фрэнк получил много предложений, имел возможность выбирать из контрактов наиболее выгодный и получал суммы, которые ему и не снились. Он переехал в Голливуд. Имя «Фрэнк Моссо» росло как на экране, так и в цене. И вдруг что-то заскрипело… Так неожиданно раздается стук в едущей по дороге машине… Что это? Плохо закрытая дверца? Свеча?… Вы прислушиваетесь, напрягая слух…

Случилось это после разбирательства, предпринятого небезызвестной Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, которая отыскивала в кинематографической промышленности Голливуда следы проникновения в фильмы красной пропаганды и призывов к ниспровержению власти.

Первыми подверглись проверке писатели-сценаристы. Комиссия вызывала «свидетелей-обвинителей» и «свидетелей-обвиняемых». Некие свидетели-обвинители называли имена писателей, которых они считали коммунистами, о которых они слышали, что они коммунисты, или от которых пахло коммунизмом. Между свидетелями возникло даже своеобразное соревнование, каждый старался переплюнуть другого: если один называл двух, следующий называл десяток, потом пять десятков… и так далее. Вся эта возня создала в кинематографической среде обстановку всеобщей подозрительности, что-то вроде шпиономании военного времени, а решение продюсеров не пользоваться услугами писателей, находящихся под подозрением, ничего не уладило. В общем, возможно, правы те, кто считает – с коммунистическим влиянием можно быстрее справиться, отнимая у людей средства к существованию, чем действуя указами конгресса!

Называли ли имя Фрэнка Моссо в ходе этого расследования? Весьма возможно, потому что называли всех подряд, а он к тому же еще прожил так долго во Франции! Может быть, он там общался с левыми, с «прогрессистами»?… Даже в Голливуде он знался с подозрительными иностранцами… Он вводил «мысли» в диалоги фильма… Его имя мельком, среди других имен, появилось в газетах, но раз попавши в прессу, оно стало появляться все чаще и чаще – машина завертелась. Фрэнк смотрел на свое имя в газетах и в первый раз в жизни задавал себе вопрос: «левый» он или не «левый»? Имя его упоминали, а иногда доходили до того, что вкладывали в его уста слова… Он сказал то, он сказал это… он против Комиссии, которая, по его мнению, нарушает американские свободы, он против черных списков, за свободу мысли… Известно, что он против «расследования», что он выражался по поводу него вполне определенно… Ну, еще бы, ведь для него расследование было опасно. «Почему оно для меня опасно?» – спрашивал себя Фрэнк, который начинал все больше и больше нервничать. Тем более что он чувствовал, как меняется к нему отношение и его знакомых и кинематографической фирмы, с которой у него был контракт… да, с ним еще здоровались, да, ему еще платили, но друзья что-то перестали приглашать его к себе… и что-то уже давно в студии ему ничего не поручали… Из добросовестности он продолжал ходить на службу и высиживал в своем кабинете долгие часы, ничего не делая, выжидая…

Время шло… Фрэнк пережил крайне неприятный год. Этот монпарнасский баловень, непосредственный и взбалмошный, был мало приспособлен к такого рода обстановке, которую он к тому же плохо понимал. А жизнь понемножку разваливалась. Он чувствовал себя во вражеском окружении беззащитным и как будто нарочно делал все, чего не следовало делать, усугубляя опасность своего положения… И наконец настала развязка, приглашение в ФБР. Ему задавали вопросы. С самого начала своего пребывания в Париже и до 1939 года он ведь поддерживал отношения с коммунистами? На Монпарнасе он был знаком и поддерживал отношения с одним художником, который в настоящее время арестован в Буэнос-Айресе как коммунист?… Пусть лучше он признается, что он и сам член Американской коммунистической партии… Да нет же, он не коммунист. Почему он должен быть коммунистом? Фрэнк, ошеломленный, сбитый с толку, обозленный, путал, горячился, проявлял неуважение к чиновнику, который его допрашивал… Он не понимает, чего от него хотят, что такое он сделал! Его гордость, его достоинство были оскорблены.

Как, чем все это кончится? Чего они от него хотят? Жизнь опротивела Фрэнку, нервы его были совершенно расстроены, он не работал и с ужасом ждал того момента, когда ему перестанут платить и всей его семье будет угрожать голодная смерть… Его жена не разделяла его тревог, она не читала газет, ничего, кроме иллюстрированных журналов, а вызов в ФБР ее ничуть не обеспокоил: они всех допрашивают! Но когда пришло уведомление от продюсера, что контракт мистера Моссо истекает и его не намерены возобновить, она поссорилась с Фрэнком из-за его отказа предложить свои услуги какому-нибудь другому продюсеру. Она никак не могла взять в толк, почему он находит это бесполезным, считает, что никто ему не даст работы, что он – конченый человек.

Он уехал в Нью-Йорк, может быть, поездка его рассеет… И там он встретил своего бывшего командира, ставшего на гражданской службе директором крупной импортно-экспортной фирмы. Случай, всегда случай… Тот, может быть не часто читавший газеты, спросил его, не хочет ли он поехать во Францию – ведь он так хорошо говорит по-французски: как раз требуется человек для Парижской конторы. Фрэнк немедля согласился. Фирма брала на себя все расходы, и он, само собой разумеется, может перевезти с собой семью… место это пожизненное, его командир нисколько в этом не сомневается! Фрэнк, возможно, добьется повышения, продвинется… А Фрэнк думал только о том, как бы поскорее уехать. Он ни минуты не думал об импорте-экспорте!

Он отправился сначала один, на разведку, а жена и дети должны были присоединиться к нему позже. Хотя жалованье ему предстояло получать до того скромное по сравнению с заработком в кино, что миссис Моссо прямо не поверила своим ушам и не могла не рассмеяться… она с радостью согласилась уехать – Фрэнк стал последнее время таким нервным, что ему, по ее мнению, полезно было ненадолго переменить обстановку. Миссис Моссо решила смотреть на все оптимистически: они отправятся во Францию бесплатно, а так как тамошние деньги ничего не стоят, они прекрасно проживут на ту небольшую сумму, которую будут платить Фрэнку в долларах. Дети научатся говорить по-французски, очень полезно изучать язык на месте, у них будет хороший парижский выговор… Миссис Моссо перевезла отца Фрэнка в Нью-Йорк, – ему никогда не нравился Голливуд, он там скучал и был всегда в плохом настроении, в Нью-Йорке же у него есть друзья, и он будет хоть изредка наблюдать за своей скобяной лавкой, а то приказчик его обкрадывает. Итак, все устраивалось к лучшему. Чтобы продать дом и собраться, требовалось время. Поэтому Фрэнк отправился один.

Французский трансатлантический пароход покидал порт. Фрэнк стоял на палубе в толпе пассажиров и с огромным облегчением смотрел, как Нью-Йорк удаляется, становится все меньше и меньше… Исчезли крупные планы оживленной гавани, и вот открылась безмерная пустыня океана… А город, там вдали, становился все серее, приобретал цвет пленки, тумана. Поднятая рука статуи Свободы послала им последний прощальный привет, и небо и вода завладели горизонтом. Некоторые пассажиры уже расположились в шезлонгах на палубе, но большинство разошлось по каютам. Фрэнк шагал по широкой палубе и говорил себе, что у него под ногами уже французская почва, что ему уже больше нечего бояться, что он выскользнул из сети. По доскам палубы, казалось, не ступала еще нога человека, на них не было ни пылинки, они были чисты той удивительной морской чистотой, которая омывает душу. Фрэнку захотелось позабыть все свои заботы, хлопоты, отбросить прочь беспокойство, тоску, сомнения… Ему неслыханно повезло, остается только возблагодарить небо и забыть обо всем, что осталось позади.