Блаженная (СИ) - Белла Ворон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я еле сдержала хихиканье, так позабавила меня эта мысль.
Ладно, Александр, понаблюдаем за тобой. Начало нашего разговора получилось удачным. Надо продолжать в том же духе. Я решила использовать неприкрытую лесть — не знаю ни одного художника, на которого она бы не подействовала.
— Я получила сегодня втык от Анны Сергеевны… — поделилась я, — когда зависла перед галереей. Уже сколько раз ее видела, а мимо пройти не получается. Потрясающие фотографии! Живые…
Александр расцвел.
— Ну что вы! Я просто любитель. Тут все дело в лицах.
— Фотогеничные?
— Не только. Важна наполненность. Второе дно. Шлейф прошлого. — объяснял Александр, затаившись позади штатива.
— Вы уже снимаете?
— Не обращайте внимания на камеру. Давайте просто разговаривать. Мы же хотим живых снимков…
— Давайте разговаривать… Я вот заметила, что фотографии Бориса Павловича почему-то нет в галерее.
— Чуть повыше подбородок… Он не фотографируется.
— Хм. А почему?
— Теперь на тот стеллаж слева посмотрите. На банку с охрой. Не знаю. Категорически отказывается.
— Может считает, что плохо получается…
— Может быть… Перечислите месяцы в обратном порядке.
— Что?
— Отлично! Перечисляйте! Декабрь…
— Ноябрь… — вспомнила я, — Похоже, это у него фамильная причуда.
— Вы о чем?
— Октябрь… Портрет его предка тоже, судя по всему, не сохранился. Сентябрь… Портреты актеров есть, а владельца усадьбы нет. Может пра-прадедушка Каргопольский тоже не любил позировать?
— Портреты актеров моих рук дело. Я их написал по своим же снимкам.
— Да что вы! Я решила, что это подлинные… Это потрясающе. То есть… подождите… Мне же говорили, что актеров подбирали…
— Вот так! Замрите! Что вы говорите?
— Говорю — август, июль…
Я подумала, что не стоит перегружать человека информацией. Чем меньше он знает, тем больше расскажет.
— Но как же вы писали Марфу? У вас ведь нет моей фотографии.
— Марфу я не писал. Это был единственный сохранившийся портрет. Борис Палыч дал. Голову чуть вправо, а смотрите на меня…Остальных просил написать в том же стиле. Только одежду сделать крестьянскую. Обычно актеров изображали в костюмах со спектаклей.
— А каким чудом сохранился портрет Марфы? Он был в музее?
Еще немного, и я вывихну либо шею, либо глаза. Но я не подавала вида. Зачем отвлекать занятого человека, тем более такого разговорчивого?
— Вы не поверите. В подвале. Есть один закуток. Он там законсервировался как в пирамиде. Кстати, уже можно отмереть.
— Подвалы же подтапливает. — заметила я, растирая затекшую шею, — Как он мог там сохраниться?
— В подвалах сухо.
— А Федя говорил — мокро… Поэтому их и закрыли.
— Феди здесь не было, когда вскрывали подвалы. А закрыли их совсем не поэтому.
— Почему же?
— Амурчик на потолке в вас целится из лука.
Я с улыбкой посмотрела на Амурчика и удостоилась похвалы за одухотворенное лицо.
— Так почему закрыли подвалы?
— Зачем это вам? — Александр в первый раз за фотосессию посмотрел на меня не через объектив.
— Не зачем… — растерялась я, — просто… я обожаю всякие подземные лабиринты!
— Вот поэтому их и закрыли. — Александр снова нырнул за камеру. — Сейчас просто сидите как вам удобно и думайте о чем хотите.
Я уронила руки между колен, мой рассеянный взгляд пополз по стене, зацепился за ярко-зеленую бутылочку на стеллаже.
Снова все мутно и непонятно. Актеры. Портреты. Подвалы. Почему все говорят разное? Почему не фотографируется Каргопольский? Блажь? Чудинка богатого и эксцентричного человека? Или… он не хочет, чтобы его имя было связано с этим лицом? Почему не хочет… О, Господи! Я поймала потерянную мысль! Это наша с Мишкой безумная версия, что Каргопольский вовсе не Каргопольский.
— Тина, вас фотографировать одно удовольствие. Очень живое лицо. Постоянно меняется выражение…
— Спасибо, я в курсе. — проворчала я, — Мне от этого один вред. Ничего не удается сохранить в секрете.
Версия, конечно, безумная, прямо-таки киношная, но… надо будет поискать в интернете что-нибудь о Каргопольском. Странно, что мне это не пришло в голову раньше. В наше время сложно хоть где-нибудь не засветиться. Тем более, Борис Палыч личность отчасти медийная…
Я молодец, что прихватила с собой ноутбук. Надеюсь, мне шепнут по секрету пароль от вайфая.
В “Вороньем приюте” куда ни сунься, везде туман. Призрак то есть, то нет его. Кости то ищут, то не ищут. В подвалах то мокро, то сухо. Туман вокруг усадьбы…
— Сейчас было прекрасное лицо. Ракурс как у портрета. И выражение похожее. Интересно, о чем вы задумались?
— Я?… О странностях и противоречиях этого мира. И о тумане вокруг усадьбы.
— Думайте о них почаще. Вы становитесь нереально красивая.
А на сцене тем временем шла примерка. В центре стояла Даша, высокая, красивая брюнетка. Насколько я помню, она играет мадам де Турвель, ту самую, в которую должен без памяти влюбиться Вальмон, то есть наш драгоценный Аркадий. Яна вилась вокруг красивой Даши, раскладывая на ее плечах что-то воздушное и белоснежное. Я присела на краешек первого ряда возле Лики. Она мельком взглянула на меня и отвернулась.
— Привет! — шепнула я.
Лика кивнула не поворачивая головы.
— Что тут творится?
— Нужно срочно примерить платье Турвель. — холодновато ответила Лика, глядя на сцену.
— Вместо репетиции?
— Нет. Просто платье работает в сцене.
— как это?
— Вот эта белая тряпочка должна слететь сама собой от легкого прикосновения. В момент когда Вальмон попытается обнять Турвель.
Я залюбовалась Яниной работой. Идея с косынкой эффектная, и исполнение, судя по всему, будет достойным.
Платье из жесткой ткани глубокого чернильного цвета
охватывало Дашину талию, и роскошными сладками обрушивалось к ее ногам. Даша выглядела в нем потрясающе красивой и безнадежно хрупкой, а белая воздушная косынка довершала впечатление уязвимости. Такоие платья помогают актрисам играть. Если его придумала и сшила Яна, то мне понятно, почему ее со всеми странностями, патологической ревностью и тягой к скандалам не увольняют из театра. Это действительно Моцарт швейной машинки.
Хотя мне ее работа скорее напомнила скульптора в припадке вдохновения.
Яна танцевала вокруг Даши как кобра. Шаг назад — цепкий взгляд прищуренных глаз — бросок вперед, манипуляции со складками муслина, укол булавки. Это зрелище завораживало. В зале стояла тишина.
Яна сделала очередной шаг назад, несколько секунд стояла неподвижно и обернулась в зал, видимо желая насладиться впечатлением публики. Ее лицо, озаренное светом творческой лихорадки,
