Оставленные - Тим Хэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я как примерный муж отправился разыскивать ее, чтобы извиниться и попросить ее вернуться в постель. Конечно, вы понимаете, что произошло на самом деле. На диване ее не оказалось. Не было ее и в ванной. Я принялся заглядывать в комнаты детей и шепотом звать ее, решив, что она убаюкивает кого-нибудь из них. Ничего. Света не было во всем доме. Он был только у моего изголовья. Я не стал громко звать ее, чтобы не будить детей, поэтому я включил свет в холле и снова принялся заглядывать в комнаты детей. Стыдно сказать, но я ни о чем не догадывался, до тех пор пока не заметил, что двоих старших детей нет в постелях. Иногда им приходило в голову отправиться в комнату младшего и спать там на полу. И я подумал, что они и на этот раз там.
Потом мне пришло в голову, что жена зачем-то взяла одного или обоих на кухню. Честно говоря, я был сначала просто слегка смущен тем, что не могу понять, что же происходит в доме в середине ночи. «Но когда я обнаружил, что и маленького нет в колыбели, я включил свет и громко позвал жену. Ответа не было. Но тут я обратил внимание на пижаму маленького в колыбели. И лишь тогда понял. Я понял все. Внезапно пришло прозрение. Я перебегал из комнаты в комнату, сдергивал с постелей покрывала, находил пижамы детей. Я уже был напуган, когда сдернул покрывало с той стороны постели, где обычно спала жена, и увидел на подушке ее ночную рубашку, кольца и даже шпильки.
Рейфорд боролся со слезами, вспоминая собственные переживания. Барнс глубоко вздохнул, вытирая глаза.
— Я принялся обзванивать всех, — сказал он. — Начал с пастора, но, конечно, услышал автоответчик. Еще пара звонков с тем же результатом. Я схватил церковный телефонный справочник и начал искать телефоны пожилых людей, которые, по моему мнению, должны были чураться новомодных отвечающих машин, и наверняка не стали обзаводиться ими. Я принялся набирать их телефоны — тоже никаких ответов. Я уже понимал бессмысленность поисков. Однако смутно сознавая свои мотивы, я выбежал из дома и поехал на машине в церковь. Там была Лоретта, она сидела в машине прямо в халате с волосами, закрученными на бигуди, и плакала горькими слезами. Мы прошли к церковному входу и сели около клумбы, плача и поддерживая друг друга. Мы уже сознавали, что на самом деле произошло. В течение получаса появилось еще несколько человек. Мы выражали соболезнования друг другу и думали о том, что делать дальше. Тогда кто-то вспомнил о кассете пастора с проповедью о восхищении.
— Что это? — спросила Хлоя.
— Излюбленной темой проповедей нашего старшего пастора было пришествие Христа для того, чтобы восхитить Свою Церковь, взять с Собой верующих, скончавшихся и живых, на небеса еще до наступления периода скорби на земле. Он был особенно вдохновлен этой темой года два тому назад.
Рейфорд повернулся к Хлое.
— Ты помнишь, как наша мама рассказывала нам об этом. Она была так воодушевлена этим.
— Да, я помню.
— Ну так вот, — сказал Барнс, — пастор сам сделал видеозапись этой проповеди, обращаясь к тем, кто останется. Он оставил ее в церковной библиотеке и дал наказ присмотреть, когда выяснится, что исчезли почти все прихожане. Мы просмотрели ее дважды следующим вечером. Несколько человек восстали против Бога, пытаясь доказать нам, что они являются истинно верующими, что их также следовало вознести на небеса, но мы-то знали правду. Мы были лицемерами. Среди нас не было никого, кто не знал бы, что значит быть подлинным христианином. Мы понимали, что мы-то ими не были, потому и остались.
Рейфорду было нелегко задать свой вопрос, но он должен был его задать:
— Мистер Барнс, вы ведь служили в этой церкви?
— Да.
— Почему же вы остались?
— Я вам все открою, Рей, теперь мне нет смысла что-либо таить. Мне стыдно за самого себя. Если до сих пор у меня никогда не было ни желания, ни побуждения искренне говорить с другими людьми о Христе, то сейчас я хочу говорить. Ужасно, что должна была произойти самая большая катастрофа в истории Земли, чтобы я, наконец, додумался до самой сути. Я вырос в атмосфере Церкви. Мои родители, братья и сестры — все были христианами и христианками. Я любил Церковь. В ней была моя жизнь, моя культура. Я думал, что я верую во все, во что следует верить в Библии. Библия говорит, что если ты веришь во Христа, тебе уготована вечная жизнь. Я предполагал, что я застрахован. Мне особенно нравились те места, где говорится о всепрощении Бога. Я был грешником, но не хотел меняться. Я считал, что получу прощение, потому что Бог обязан прощать. Он должен был так поступить.
В Библии говорится, что если мы исповедуемся в своих грехах, Он, будучи верным и праведным, простит и очистит нас. Я знал другие стихи, где говорилось, что ты должен верить и принимать, доверять и быть послушным. Но это представлялось мне своего рода теологическим фетишем. Я стремился оставаться на грани, идти по пути наименьшего сопротивления, самой легкой дорогой. Я знал, что в других стихах говорится, что мы не должны пребывать в грехе, надеясь на милость Бога. Я думал, что живу великолепной жизнью. Я даже поступил в Библейский колледж. В церкви и в школе я говорил правильные вещи, молился публично и даже поддерживал других в их христианской жизни. Но сам я все равно оставался грешником. Я даже признавался в этом. Я говорил людям, что я не совершенен, но я прощен.
— И моя жена говорила это, — сказал Рейфорд.
— Тут большая разница, — сказал Брюс. — Она была искренна, а я лгал. Я говорил жене, что мы жертвуем десятину церкви, — вы знаете, что мы отдаем ей десять процентов нашего дохода. А на самом деле я вообще ничего не давал за исключением тех случаев, когда мимо меня проносили поднос. Тогда я бросал несколько купюр, чтобы не терять лица. Каждую неделю я признавал свою вину перед Богом, обещая исправиться на следующей неделе. Я призывал людей делиться своей верой, говорить другим, как стать христианином. Но сам я никогда так не поступал.
Моя работа младшего пастора состояла в том, чтобы ежедневно посещать людей в их домах, в домах для престарелых и больницах. Я добросовестно исполнял это. Я подбадривал их, улыбался им, разговаривал с ними, молился вместе с ними, даже читал им Священное Писание. Но я никогда не делал этого от себя лично. Я был ленив. Я срезал углы. Когда люди думали, что я отправился исполнять свои обязанности, я мог поехать посмотреть кино в другом городе. Кроме того, я был сладострастен. Я читал то, что мне не положено было читать, смотрел журналы, которые удовлетворяли мою похоть.
Рейфорд вздрогнул. Все это было похоже на него.
— Я предавался разгулу, — продолжал Барнс, — и увязал в этом все глубже и глубже. Я сознавал, что подлинного христианина ценят по плодам его жизни и что я не принес никаких плодов. Ноя успокаивал себя тем, что вокруг меня много людей гораздо хуже, которые тем не менее называют себя христианами. Я не был ни прелюбодеем, ни насильником, ни соблазнителем несовершеннолетних, хотя неоднократно изменял жене, уступая своим сладострастным желаниям. Но я всегда молился, раскаивался в содеянном и чувствовал себя так, как будто я чист. Я должен был сознавать все это.
Когда люди узнавали, что я являюсь помощником пастора «Церкви новой надежды», я говорил о ее прекрасном пасторе, замечательной церкви, но уклонялся от разговоров о Христе. Если же меня прямо спрашивали, не принадлежит ли «Церковь новой надежды» к тем церквам, которые утверждают, что единственный путь к Богу — через Христа, я говорил все что угодно, но отрицал это. Я хотел, чтобы обо мне думали, что со мной все в порядке, что я с ними. Я мог быть христианином, даже пастором, но это не стало моим призванием. Конечно, теперь я понимаю, что Бог — действительно прощающий грехи Бог, потому что мы люди нуждаемся в этом. Мы должны оценить этот дар, принять Христа сердцем и позволить Ему жить через нас.
Я же полагал, что мне дана гарантия вседозволенности. Я жил в грехе, а притворялся набожным. У меня была большая семья и прекрасное окружение. И при том ничтожестве, каким я был в своей тайной личной жизни, я верил, что после смерти я попаду на небеса. Библию я почти не читал, разве что готовясь к беседе или к уроку. Мой разум не был преобразован в «ум Христа». Смутно я понимал, что христианин означает подобный Христу. Я, безусловно, не был им, и это открылось мне самым роковым образом. Позвольте мне сказать вам обоим — а решать вы будете сами, это ваши жизни. Но то, что случилось несколько дней назад, известно мне совершенно точно, знает это и Лоретта, знают и еще те немногие, которые были близки к этой церкви, но так и не смогли сделать решительного шага. Иисус Христос вернулся за Своей настоящей семьей, а все прочие оставлены.
Рейфорд посмотрел Хлое прямо в глаза.
— У меня нет никакого сомнения в том, что мы стали свидетелями восхищения. После того как я постиг эту истину, больше всего меня испугало то, что для меня больше не осталось никакой надежды, я упустил свой шанс. Я был лицемером, я изобрел для себя такой вариант христианства, который предоставлял мне свободу в образе жизни, но при этом я потерял свою душу Люди говорили, что, когда Бог восхитит Церковь, Святой Дух покинет Землю. Ведь когда Иисус после Своего воскресения вознесся на небеса, Святой Дух, которого Бог ниспослал Церкви, воплотился в верующих. Поэтому, после их восхищения оставшиеся будут лишены какой-либо надежды. Вы не представляете, какое облегчение я испытал, когда из видеозаписи пастора понял, что это не так. Мы поняли, какими дураками мы были. Все люди в нашей церкви — по крайней мере те, кого потянуло сюда в ту ночь, когда исчезли наши близкие, — сейчас стали настолько ревностными, насколько это возможно. Никто из тех, кто придет к нам, не уйдет, не узнав во что мы верим и что они должны сделать, чтобы восстановить свою близость с Богом.