Эхо вины - Шарлотта Линк

– Да все! Вечный обман. Игру в прятки. Нашу частую разлуку. Наши метания по бесконечным отелям. Поначалу это казалось мне таким привлекательным, но сейчас… Я устала, Эндрю. Это стало казаться мне таким… таким… гадким!

Вздохнув, Эндрю приподнялся на кровати. Он сидел, потирая руками глаза, и внезапно стал очень усталым и грустным. У Вирджинии опять защемило в груди – почти так же, как на том мосту через Тибр. Ее любимого явно что-то мучило.

– Эндрю, – тихонько позвала она. – Эндрю, обещай мне, что ты срочно переговоришь со Сьюзан. Ведь так не может продолжаться вечно.

Он смотрел не на нее, а куда-то в угол, где не было ничего, кроме последних теней уходящей ночи.

– Я все время собирался сказать тебе одну вещь, – произнес он так же тихо, как и Вирджиния минуту назад, – но мне не хватало слов. И смелости.

Женщине стало холодно. Словно в ознобе, она натянула на себя одеяло.

– Смелости? Для чего? О чем ты хотел мне сказать?

– Вирджиния, выяснились некоторые обстоятельства. Я… не могу сейчас говорить со Сьюзан. Уже не могу.

– Почему?

– Потому что… – Эндрю буравил взглядом темное пространство между стеной и шкафом. – Сьюзан ждет ребенка, – сказал он наконец.

На улице кто-то завопил во всю глотку, затем послышались грохот и лязг металла. Видимо, гостиничные рабочие разгружали фургон, отчаянно ругаясь и споря. Потом в их перепалку вклинился пронзительный женский визг.

Вирджиния почти не слышала этот шум. Он показался ей приглушенным и посторонним, долетающим до нее как будто с другой планеты.

– Что? – растерянно переспросила она.

– Жена сказала мне об этом в начале февраля.

– Но как же… я имею в виду… когда?

– В сентябре, – ответил Эндрю. – Ребенок родится в середине сентября.

Вирджинии стало не по себе. Почувствовав головокружение, она осторожно прислонилась спиной к массивному изголовью кровати.

– Значит, в сентябре, – повторила она. – Получается, это было в декабре…

Она замолчала.

Эндрю выглядел так, словно больше всего на свете ему хочется выпрыгнуть из окна и убежать куда глаза глядят.

– Ну да, в декабре, – подтвердил он, – когда Сьюзан приезжала в Кембридж. Мы оба выпили по бокалу. Это естественно, ведь было Рождество. Все произошло очень просто, само по се…

Внезапно он понял, что запутался в собственной лжи, но все же попытался довести до конца свою очередную нестройную версию.

– Но ведь ты уверял меня, что уже целый год не прикасаешься к ней!

– Я говорил правду. Это случилось один-единственный раз. Внезапно, по настроению, после бокала вина… Потом я удивлялся сам себе, ломал голову: ну почему же так получилось…

– Ты уверен, что это именно твой ребенок?

– Да, – кивнул Эндрю.

Головокружение у Вирджинии усилилось. Она открыла рот, чтобы закричать, но не могла издать ни звука.

3

Дженни Браун терпеть не могла спать днем. Но во время школьных каникул ее каждый день заставляли спать после обеда. До чего бессмысленным казалось ей это занятие! К тому же в течение учебного года тихого часа ей никогда не устраивали, ведь она возвращалась домой во второй половине дня.

Однако мама все равно настаивала на том, чтобы Дженни раздевалась и на полчаса отправлялась в кровать. Спорить с ней было бесполезно. Можно хоть сто раз повторять, что она совсем не устала, все равно ответ был один: «Марш в кровать! В конце концов, я тоже имею право на отдых!» С тех пор у Дженни появились смутные подозрения, что мама посылает ее спать только потому, что не хочет уделять ей время.

После обеда мать устраивалась либо в зале, либо на маленьком балконе, если было лето, и нервно выкуривала по пять-шесть сигарет подряд. «Такой уж у меня способ расслабляться», – объяснила она однажды дочери. Работа у нее была очень тяжелая. Она вкалывала в прачечной, где стирала и гладила белье клиентов, поэтому всегда была утомлена и взвинчена до предела. Когда Дженни ходила на учебу, она обедала в школьной столовой, и мать могла оставаться на работе. Но во время каникул Дорис Браун приходилось в перерыве бежать домой, чтобы на скорую руку состряпать что-нибудь для почки. Сама она при этом почти не прикасалась к еде. «Я питаюсь сигаретами», – часто говорила она, но Дженни понимала, что этим сыт не будешь, поэтому мама и была такой худой.

В два часа дня женщина снова уходила на работу и возвращалась домой лишь поздно вечером. Дженни чувствовала себя очень одиноко. Мамы ее подружек всегда были дома, играли со своими детьми, варили для них какао и заботливо намазывали вареньем ломтики белого хлеба. Но зато эти дети не были такими самостоятельными, как она. Девочка слышала однажды, как мать ее подружки Софи сказала Дорис: «Я не перестаю удивляться, до чего же самостоятельна ваша Дженни!»

Иногда, когда девочке было слишком уж грустно и одиноко, она вспоминала эти слова, и ей сразу становилось легче. Однако Дженни не раз приходилось случайно слышать и другие, не столь приятные слова. Гуляя во дворе, она нахваталась сведений о том, например, что Дорис – мать-одиночка и что это обстоятельство вызывает у людей особую жалость, которая порой переходит в презрение. Их соседка миссис Эшкин как-то сказала своей подруге, что отец Дженни неизвестен, «ведь, наверное, трудно выбрать виновника из кучи мужиков». Дженни не поняла, что именно имелось в виду. Однако выражение лица соседки и тон, с которым произносились эти слова, красноречиво говорили ей, что мама сделала нечто такое, за что ее презирают.

Дженни всегда очень хотела иметь папу. Или, может быть, не всегда, но, по крайней мере, с того момента, когда девочка начала понимать, что ее жизнь и жизнь ее сверстников – вовсе не одно и то же. С тех пор, когда она начала ходить в детский сад, ее стали часто приглашать в гости к другим детям, просто на обед или на дни рождения, и тогда Дженни сделала для себя маленькое открытие: в других семьях были папы.

Папы – это было что-то! Всю неделю они сидели в офисах и зарабатывали деньги, устраивая все так, чтобы мамы могли оставаться дома и заботиться о ребятишках. В выходные папы ходили с детьми купаться, гоняли с ними на велосипедах или учили их кататься на скейтбордах. Они чинили сломанные игрушки, заклеивали дырки в велосипедных шинах, то и дело отпускали шуточки и помогали стоить домики на деревьях. Папы водили свое семейство в зоопарк, в пиццерию; они никогда не были нервными и худыми от недоедания и никогда не твердили своим детям, чтобы те оставили их в покое.

Часто папы вместе со своими детьми решались предпринять что-нибудь такое, о чем мамы и слышать не хотели. Например, сплавляться в резиновой шлюпке по притоку реки Грейт-Уз. Такое приключение подарил однажды детям папа Кати Миллс – он взял на борт пятерых досей, и Дженни едва не сошла с ума от радости, когда ей позволили участвовать в этом замечательном турне.

Дженни и представить себе не могла, чтобы ее мама устроила нечто подобное. Надуть резиновую лодку и отправиться в выходной вниз по реке с пятью детьми на борту… О боже, это просто немыслимо! Вечно нервная, постоянно жалующаяся на головную боль, Дорис не могла и десяти минут прожить без сигареты. Мама также терпеть не могла, когда Дженни в субботу или воскресенье приглашала к себе кого-нибудь из подружек. И даже на день рождения, который был в сентябре, девочке не разрешалось устраивать больших праздников.

– Пожалуйста, если хочешь, пригласи какую-нибудь девочку, и я дам вам денег, чтобы вы купили себе в кафетерии по куску торта, – пожимала плечами Дорис.

И все. Вот если бы у Дженни был папа! Вот если бы мама влюбилась в какого-нибудь хорошего человека и вышла за него замуж…

Вот и на этот раз та же неприятность. Скоро день рождения, и как же Дженни отметит его? Сегодня двадцать восьмое августа, следующая пятница – уже первое сентября, а семнадцатого числа Дженни исполнится девять лет. В этом году ее день рождения выпадает на воскресенье. Как здорово было бы пригласить на свой праздник всех-всех подруг! Дженни раздала бы им чудесные маленькие открытки, где красивым шрифтом был бы напечатан такой текст:

«Дорогой друг____________________!

Буду очень рада видеть тебя на моем дне рождения, который состоится ______ числа, в _____ часов.

До скорой встречи!

Она уже присмотрела пригласительные билетики в одном магазине канцтоваров. Они были такими миленькими: салатового цвета, с красненькими божьими коровками и листочками клевера – на счастье. Дженни даже знала, чьи имена она вписала бы в эти карточки. Она уже давно составила список подружек и бережно хранила его в ящике своего письменного стола. Дженни с полной серьезностью и ответственностью обдумывала, какую начинку положить в именинный пирог, во что поиграть на празднике и какие крошечные сувениры вручить гостям в благодарность за их подарки. Все выглядело просто отлично. Закавыка была лишь в одном: мама эти планы не одобрит. Это Дженни знала точно.