Миксы - Наталья Лебедева

Когда Валерик вернулся в дом, дверь в их с Лёлей комнату оказалась закрыта, а из соседней раздавалось довольное гуканье Дани. Лёля что-то тихонько говорила ему, а он похохатывал.

Но в комнате была не Лёля. Острый чёрный локоть – всё, что Валерик мог видеть – не мог быть Лёлиным.

– Вы кто?! – крикнул он и вдруг понял, что перед ним – Лера.

Она сидела у кроватки сына, положив подбородок на перильца, и когда он вошёл, повернула к нему лицо.

Прошло не так много дней с её ухода, но это был как будто совсем другой человек. Лицо похудело и осунулось, глаза блестели, как у больной, волосы не были распущены: Лера заколола их в уродливый офисный узел, и оттого её черты казались острыми и непропорциональными. Она надела на себя чёрную водолазку и тёмные шерстяные брюки. Валерик никогда не видел, чтобы Лера одевалась так. Казалось, ей сразу стало тридцать. Она больше не была красивой, и Валерик вдруг почувствовал сквозь щемящее чувство жалости и отчаяния, что снова любит её, безумно любит, словно и не переставал любить.

– Это я, – ответила Лера. – Я вернулась к сыну.

Голос у неё был тоже тихим и тусклым. Слабым, будто она не могла разговаривать и заставляла себя через силу. Валерику захотелось обнять её.

– Здравствуй, – ответил он. – Хочешь чаю? Ты завтракала?

Он забыл и Лёлю, и минувшую ночь.

– Прекрати! – сказала Лера, повысив голос. – Прекрати разговаривать со мной, как с душевнобольной! Надоела твоя жалость! Иди вон, честное слово!

И тут за спиной раздались шаги. В дом с веранды вошла Лёля. Валерик обрадовался: в его душе поднялась злость и, увидев Лёлю, он тут же понял, как отомстить Лере, которая снова ранила его нарочно и сильно.

– Не указывай мне! – крикнул он в ответ. – Я тебе не тряпка! Ты вообще не можешь мной распоряжаться. Ты мне никто. У меня есть девушка.

И он протянул руки к ошарашенной Лёле. Та хотела было отстраниться, но не успела, а Валерик не заметил её движения. Его руки сомкнулись на её талии.

Лера насмешливо выпрямилась. На её лице играла кривая ухмылка.

Валерик не выдержал. Он должен был доказать, что на ней свет клином не сошёлся, и, не придумав ничего лучше, поднял руку и схватил Лёлю за грудь.

Лёля вскрикнула, будто не понимая, что происходит. Она вывернулась, больно дёрнув Валерику руку, отскочила на шаг, а потом размахнулась и влепила Валерику пощёчину, от которой во рту появился привкус крови.

– Почему?.. – растерянно спросил её Валерик.

Лёля ответила гневным взглядом и развернулась, чтобы уйти.

И в это время из закрытой комнаты раздался резкий женский вскрик. Лёля испугано обернулась, Лера недоуменно подняла брови.

– Кто там? – спросила она.

– Я не знаю, – Валерик испуганно замотал головой.

– Ляля? – вдруг спросила Лёля и ринулась к двери.

За открытой дверью оказалась ещё одна она, почти так же одетая, такая же стройная, но в то же время округлая и мягкая, с теми же длинными распущенными волосами девушка. И эта вторая Лёля сидела на кровати, прижав руку к груди испуганным жестом, который напомнил Валерику маму.

– Ляля! Что случилось?! – Лёля бросилась к ней. – Ты как? Я тебя искала! Что случилось?

А Ляля выглядела растерянной и смущённой. Она улыбалась, наморщив лоб, и старалась надолго не задерживаться на Валерике взглядом.

– Там был бомж, – ответила Ляля. – За окном. Я обернулась, а там косматая грива, лицо такое грязное и глаза... Один глаз словно заплыл, а второй – сумасшедший. Вот. Ну я и крикнула. Прости, Валер, я не хотела, чтобы меня тут видели, но...

– А ты зачем сюда пришла? – вдруг спросила Лёля. Потом подумала и, уже с явным раздражением в голосе, добавила: – А ты когда сюда пришла?!

Ляля молчала. Теперь она старалась вообще ни на кого не смотреть. Лёля сердилась всё больше и больше.

– Я думала, ты ушла к ребятам. А ты ушла сюда?! После того, как я вернулась и рассказала, как Валера... – она задохнулась от возмущения. – И вы?..

Лера за спиной Валерика начала смеяться. Он, возмущённый, обернулся: кисти её рук тонули в рукавах водолазки, и Лера, закрывая смеющийся рот запястьем, закусила ткань.

Валерик ненавидел её.

Он не совсем понимал, что происходит. Но ночью, очевидно, он был не с Лёлей. Теперь это поняла даже Лера.

Валерик взглянул на неё и мысленно заспорил, готовясь дать отпор. Он ждал только случая сказать, что сама Лера не имела в последние дни ни малейшего представления о том, что происходит с её ребёнком.

Но она только иронически молчала.

– Лёля, пойдём, – вдруг мягко сказала вторая, Ляля, и Валерик понял, что очень хочет, чтобы все ушли. Ну хотя бы кроме Леры, потому что выгнать её казалось невозможным, безнадёжным делом.

Валерик видел в окно, как они уходили. Лера тоже смотрела – молча и уже не смеясь. Потом ушла к ребёнку, и спустя минуту Валерик снова услышал её довольное воркование.

Хлопнула калитка, двор опустел.

Валерик смотрел на поленницу и вспоминал неоконченный ночной разговор. Дрова хотелось сжечь, одно полено за другим, вместе с плазмодием, с невызревшей арцирией, со всем, что напоминало о том, что он спал не с той женщиной, что его обманули, надули, нагрели, и Валерик даже не понимал, зачем и почему.

Но как раз арцирия его не обманула. Она действительно готовилась образовать плодовое тело. Её плазмодий добрался до выступающего брёвнышка в середине поленницы и устроился на самом краю.

Рождение тела было похоже на то, как капает вода с протекшего потолка, только пятно плазмодия было внизу. Плазмодий набухал крохотными ножками сталагмитов, они становились все тоньше и выше. Внизу оставалась материя, не содержащая драгоценных ядер. Выше, на крохотных подставках, похожих на крышечки желудей, собирались вытянутые шишки, наполненные спорами. Спорангиев было несколько десятков, и поначалу, только появившись, они были влажными, полупрозрачными и водянистыми. Каждый из них был похож на высокий бокал с шампанским.

Солнце светило на молодую арцирию, ветер выдувал из неё влагу, и она становилась непохожей на породивший её плазмодий. Оставались хрупкие ножки, едва заметные чашечки и вытянутые, покрытые сухой оболочкой шишки. Арцирия напоминала теперь мох, лишайник или трутовый гриб: что-то неразумное и неспособное к движению.

– Он бил меня, – сказала Лера, когда они с Валериком пили чай.

Солнце уже зашло, за окном было темно, возле Валерикова уха вился надоедливый комар. Они сидели в полной тишине около часа, а потом Лера произнесла эти слова. Она глядела в стену, держа чашку с остывшим чаем у самых губ, и взгляд её казался рассеянным, но Валерик точно знал, что она следит за ним краем глаза.

Лера зависела от Валерика; он прекрасно понимал, что зависела. Даже от его взгляда, от одобрения. От жалости и сочувствия, в конце концов. Потому что ей не к кому было больше пойти.

Валерику было всё равно, он был так опустошён, что сам выдержал бы побои, лишь бы его оставили в покое, но он всё-таки сочувственно кивнул ей.

Да, это было то, что нужно. Теперь можно было допивать чай и исподтишка поглядывать в телевизор, где шёпотом была включена какая-то передача – Лера рассказывала сама. Люди в телевизоре тоже говорили, и Валерику казалось, что они отвечают ей вместо него. Иногда люди спорили, иногда – сердились, иногда – улыбались. Валерик был им благодарен, хотя не знал их имён, знал только, что один из них – известный актёр, а другой, кажется, – политик.

– Вообще, он дзюдоист, преподаватель в спортивной школе. Он не должен был приезжать в лагерь, просто случилось, что надо было на неделю подменить друга. Ну, он не отказал. Понимаешь?

Известный актёр на экране кивнул с серьёзным видом. Валерик скопировал его жест, и Лера продолжила:

– А потом ему надо было уезжать. И малыша совсем нельзя было брать с собой, потому что... Потому что нельзя.

И политик с экрана сурово посмотрел на Леру, а Валерик отзеркалил взгляд.

– Но я же оставляла его не с кем-нибудь, с тобой! – сказала Лера и опустила глаза. – И это вовсе не значит, что я любила его больше, чем сына. Совсем не значит! Он просто был мне нужен. Просто нужен... ну потому что ведь каждой женщине нужен сильный мужчина, который мог бы помочь, поддержать. Рост, фигура, мускулы, и ещё он всегда так уверенно и жёстко говорил, и всегда казалось, что он прав. А потом оказалось, что он совсем слабый и всё время боится, что говорит чушь, и все это видят. Потому и тон у него был уверенный и даже злой. И мне всегда нравилось, что он так по-хозяйски, так сильно меня обнимает на людях. А оказалось, что он считает себя ничтожеством и боится, что я уйду от него. Он просто метил территорию – от бессилия.

– Ты же знаешь меня, – продолжила Лера, когда в Валерике отразилась подбадривающая улыбка ведущего, – если я нашла слабое место, я начну ковырять, потому что ненавижу мужскую слабость. Но он же не ты. Это ты, ты меня знаешь! Ты знаешь, что я не со зла. Просто говорю и делаю то, что чувствую в эту минуту, и всё. И ты меня любишь любой и примешь любой. Потому что я – такая.