Преодоление - Михаил Одинцов

― Трехсотый, я ― база, что случилось? ― Иван уловил в Сережкином голосе не любопытство, а тревогу и решил его успокоить.

― Да так, мелочь одна. На земле доложу. Теперь это уже не влияет на полет.

Сохатый выполнил над аэродромом два круга. Он привык к "триммеру наоборот" и в душе радовался этой маленькой победе. Освоился с погодой, самолетом, приборами. Горизонтальный полет стал для него скучным, а проверить поведение "Ила" на "горках" и в пикировании, на боевых разворотах возможности не было, низкая облачность не позволяла вертикального маневра. Можно было бы идти на посадку, но программа облета требовала обкатки и нового мотора. И тогда Иван стал думать о том, чем же занять себя, чтобы время шло не впустую, а полет принес бы ему какую-то пользу или, как минимум, заново заинтересовал.

"Просто летать, утюжить воздух ― бессмысленно… Стоп! Есть облака, пилот. Да, да… Облака. Надо хоть один раз потренироваться, поучиться летать в них. Полетать не вынужденно, не в обстановке, когда тебе больше деваться некуда, а просто так, для науки на будущее. Ты же давно собираешься освоить такой полет, а времени и условий никак не подберешь. Если бы командир не владел слепым полетом, еще неизвестно, как бы мы вчера выкрутились. Так что ― давай учись, тебе и подчиненным летчикам такая наука всегда может пригодиться".

― База, трехсотому надо летать еще тридцать минут. Буду ходить на кругу аэродрома. Машина и приборы работают хорошо. Погода позволяет.

― Я ― база, вас понял.

…Сохатый добавил мотору обороты и вошел в облака.

Их белая пена плотно обволокла самолет. В открытую форточку фонаря завихрения воздуха затянули к нему сырую свежесть. Видимый мир сократился до кабины и ее приборов, показывающих, что "Ил" набирает высоту, летит без крена и по прямой.

"Все хорошо. Пока умею. Сколько же набирать высоты? Много ни к чему. От нижней кромки облаков пойду не более ста метров, чтобы в случае чего быстро выскочить вниз и визуально определить положение самолета".

Взгляд скользит от прибора к прибору. Теперь только их показания говорили ему о том, что происходит с "Илом". Облака вели себя спокойно, и у него возникает ощущение полной своей и самолета неподвижности ― висения в белой пене. Рокот мотора кажется уже посторонним и ненужным. Но стрелка прибора скорости подрагивает у цифры "триста" ― убеждает, что самолет летит. Чтобы избавиться от ощущения сонливой монотонности, Иван накреняет машину сначала на одно крыло, потом на другое, изменяет высоту полета, и показания приборов оживают, реагируют на его действия.

Разворот на обратный курс… Вновь мерная уравновешенность прямолинейного отрезка пути…

"Пора снижаться. Надо посмотреть, где я. А то насмешишь людей и сам наплачешься".

"Ил" выходит под облака. Иван смотрит по левому крылу вдаль, и губы его растягиваются в довольной улыбке ― самолет и аэродром оказываются там, где положено. Расчеты его верны. Можно опять вверх… Светло-белый мрак опять принял самолет в свои объятия. Мириады водяных капелек безропотно и неслышно уступали ему дорогу, признавая уменье Ивана летать в небе, не видя земли. От уверенности в себе он осмелел и, подрегулировав "Ил" триммерами, совсем снял руки и ноги с управления… В спокойном воздухе штурмовик летел теперь сам, не нуждаясь в помощи летчика. Летел даже прямее и лучше.

"Значит, управляя, я ему мешал, пилотировал грубо и напряженно, не чувствуя самолета… Что же, этот вывод ― уже наука. До этого не сразу додумаешься, подойти к такой мысли можно только через опыт. Оказывается, в поговорке: "Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет" большой и глубокий смысл заложен…"

Теперь Иван управлял самолетом, едва касаясь рычагов. Приноровился к слепому полету. Убедился, что для подчинения самолета своей воле нужны всего лишь миллиметровые движения: ручку чуть от себя ― и вернуть ее на половину хода обратно; ручка влево ― и опять половинку отклонения забрать назад. Просто? Внешне ― да. Но чем точнее движение, тем оно оказывается ювелирно сложнее и чаще ускользает от исполнителя, быстрее утомляет и поэтому требует от пилота большой выдержки. Он представил себя в кабине дальнего бомбардировщика, который уже несколько часов идет в облаках. И все эти часы его глаза следят за шевелением стрелок приборов, а руки и ноги работают осторожно, аккуратно: штурвал вправо на три градуса и обратно на полтора, нога влево на сантиметр и обратно на половину… Внимательная сосредоточенность часов полета. Тело, перехваченное парашютными лямками и привязными ремнями, все эти часы в одном и том же положении. Усыпляющий гул моторов. Живут только глаза, мысль и кончики пальцев рук и ног…Да, легче, наверное, дрова колоть.

Один круг.

Второй.

Третий.

"По времени должен подлетать к аэродрому. Надо снижаться и заходить на посадку. Не будет осложнений ― на другом самолете еще потренируюсь". Иван выходит под облака.

"Всегда бы так!"

Впереди стального носа "Ила" ― аэродром.

Остальное для Сохатого проще: заучено и делается, как надо.

Голова, глаза, руки и ноги заняты: маневрированием выводят самолет на посадочную полосу, выпускают шасси и закрылки, мотором регулируют скорость полета и снижение. Свободен только язык, но и он не остался без работы. Сохатый неожиданно для себя запел:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор…

…Самолет на земле. Он буднично катится на своих трех колесах за вращающимся винтом, а в Сохатом бушует чувство гордости. Только выйдя из кабины и рассказывая техникам о том, что проводка управления триммером смонтирована неверно, он немного остыл и стал способен посмотреть на происшествие со стороны. "Испытатель из тебя, пилот, пока не получился. Небрежность в проверке триммера поставила тебя на грань… В серьезном деле ― глупая игра с жизнью. Оказывается, положено осмотреть не только как отклоняется, но и куда отклоняется… Какой же итог? Полет закончился боевой ничьей: самолет цел и ты жив… Нет! Не согласен! В данном случае два ноль в мою пользу… Я, как летчик, стал умнее и опытнее… Только какой ценой?"

― Товарищ инженер, у меня предложение такое! пока вы перематываете трос на катушке, я облетываю второй самолет. После этого совместно проверим вашу переделку на земле, а затем лейтенант Терпилов еще раз полетает на этом "Иле" в районе аэродрома. Если машина ему понравится, он на ней и полетит восвояси… Сережа, как ты?

― Будет сделано, командир!

…Сохатый устраивался в кабине второго самолета и одновременно присматривался к бригаде техников, неторопливо занимающейся у "Илов" своими делами: ни суматохи, ни разговоров ― обыкновенные, спокойные лица. И ему показалось, что недавнее событие, в котором он увидел чуть ли не подвиг, маленькая частность в их большой и трудной работе… Они, как и все люди, тоже имели право на маленькие ошибки.