Ведьмы из Эсткарпа - Андре Нортон

Опытной рукой Корис вновь замахнулся топором. Саймон отвернулся от пустого кресла. Явившись в этот мир, он видел колдовство ведьм и принял его, как часть новой жизни… Придется принять как данное и исчезновение Волта. Но и обретение сказочного топора не могло дать им ни глотка воды, ни пищи, о чем он и сказал.

— Конечно, — согласился Танстон. — Если отсюда нет иного пути, придется опускаться обратно, на берег.

Но путь наружу все-таки нашелся. За громадным креслом оказалась арка, засыпанная землей и щебнем. Руками и пряжками поясов они принялись за рытье. Работа показалась бы нелегкой даже свежему человеку. И только ужас, который теперь стало вызывать у Саймона море, заставлял его продолжать работу. В конце концов они расчистили небольшой проход, но оказались перед дверью.

Когда-то ее сделали из прочного дерева. Но за века она не разрушилась, не сгнила, нет, — природная химия почвы обратила ее поверхность в нечто подобное твердому кремнию. Корис махнул им.

— А теперь, разойдись!

Топор Волта вновь взлетел вверх. Саймон едва не охнул от жалости, ожидая, что острое лезвие защербится от удара. Топор со звоном отскочил, и вновь ударил в дверь со всей силой, на которую были способны могучие плечи капитана.

Дверь треснула, одна часть ее наклонилась вперед. Корис отступил в сторону, и остальные трое занялись проломом. Теперь в лицо им ударил дневной свет, свежий бриз ворвался в затхлое подземелье.

Руками они разломали остатки двери и сквозь заросли сухого кустарника и ползучих растений выбрались на склон, где пятнами уже ярко зеленела молодая трава и золотыми монетками поблескивали на ней маленькие желтые цветы. Они были на вершине холма, пологоспускавшегося к ручью. Не говоря ни слова, Саймон заковылял вниз, чтобы промочить, наконец, иссохшую глотку, смыть соль с изъеденной кожи.

Подняв от ручья голову и плечи, по которым стекали ручейки воды, он увидел, что Кориса нет среди них. Из пещеры Волта они вышли вместе, он был уверен в этом.

— А, Корис? — спросил он Танстона. Тот удовлетворенно вздыхал, вытирая лицо пучком мокрой травы, Дживин с закрытыми глазами лежал на спине.

— Он отправился сделать, что положено для того, кто остался на берегу, — далеким голосом ответил Танстон. — Командир не оставит своего гвардейца волнам и ветру, если в силах это сделать.

Саймон покраснел. Он-то совсем забыл про изувеченное тело на берегу. Пусть и по собственной воле вступил он в гвардию Эсткарпа, но своим среди гвардейцев себя еще не чувствовал. Эсткарп был слишком стар, а его люди… и ведьмы — слишком чужды ему. Петрониус сулил ему тогда совсем другое. Мир, куда стремится его сердце. Но он просто солдат, и попал в мир, где царит война. Их битвы оставались ему все еще непривычными, и он все еще чувствовал себя бездомным скитальцем.

Он вспомнил ее, ту, с которой бежал по болотистым равнинам, не зная еще, что она дева-ведьма, да и всего остального. Несколько раз тогда он почувствовал какую-то безмолвную симпатию между ними. Но и эти мгновенья были уже забыты.

Когда они вырвались из Сулкарфорта, она оказалась на другом суденышке. Быть может, их лодчонка оказалась удачливей. Он беспокойно шевельнулся, не желая признаться себе в собственном чувстве беспокойства, стараясь оставаться посторонним наблюдателем. Перекатившись на живот, он положил голову на согнутую руку и, повинуясь приказу собственной воли, мгновенно, как привык уже давно, уснул.

Проснулся он столь же быстро. Проспал он мало, солнце еще не сдвинулось по небосклону вниз. В воздухе пахло едой, под скалой горел костерок, и Танстон приглядывал за несколькими рыбками, насаженными на прямые прутья. Корис спал, подложив под голову топор, мальчишеское лицо его казалось теперь более усталым и осунувшимся, чем когда он бодрствовал. Дживин лежал у ручейка на животе, свесив голову. Оказалось, что он не только хороший наездник, но и умеет ловить рыбу руками.

Саймон подошел, и Танстон поднял бровь:

— Бери свою долю, — он показал на рыбу. — Не чистили, сойдет и так.

Саймон потянулся было за ближайшей к нему, но внезапная тревога во взгляде Танстона заставила его тоже поднять глаза. Широкими кругами парила над ними черная птица с уголком белых перьев на шее.

— Сокол! — выдохнул Танстон так, будто слово это означало нападение воинов Колдера.

Птица кружила над головой с присущей крылатым хищникам легкостью. Саймон успел уже заметить ярко-красные ремни или ленты, привязанные к ее ногам, и понял, что птица-то не дикая.

— Капитан! — Танстон, перегнувшись, потряс Кориса за плечо. Тот сел, по-людски потирая кулаками глаза.

— Капитан, сокольники близко!

Корис дернулся, вскочил, притенил глаза ладонью, пытаясь разглядеть медленно кружащую птицу. И четко просвистел какой-то сигнал. Медленное кружение завершилось движением, чудесным по точности и скорости: птица сорвалась в стремительный бросок. И уселась прямо на ручку топора Волта, торчавшую из травы на крошечной лужайке. Изогнутый клюв раскрылся, раздался отрывистый клекот.

Капитан склонился над птицей. Очень осторожно прикоснулся он к одной из полосок, в его руках ярко блеснула какая-то металлическая бляха. Он пригляделся к ней повнимательнее.

— Налин. Его птица. Должно быть, он в карауле. Лети, крылатый воин, — обратился Корис к тревожно переступавшей птице, — мы одной крови с твоим хозяином и между нами нет вражды.

— Жаль только, капитан, что птица не может передать такие слова этому Налину, — заметил Танстон. — Сокольники строго охраняют свои границы, а забредших к ним допрашивают только потом, если те уцелеют.

— Ты прав, бродяга!

Слова прозвучали откуда-то из-за спины. Гвардейцы как один обернулись, но перед ними были лишь трава и скалы. Неужели говорила птица? Дживин с сомнением рассматривал ее… Не доверяя магии ли, иллюзии, Саймон потянулся к единственному оставшемуся у него оружию — ножу за поясом.

Ни Корис, ни Танстон, впрочем, удивления не проявили. Они словно бы ожидали этого. Четко и медленно выговаривая слова, капитан произнес в воздух, словно обращаясь к невидимому слушателю.

— Я, Корис, капитан гвардии Эсткарпа, был выброшен бурей на побережье. Все остальные тоже из гвардии. Танстон — офицер Великого замка, Дживин и Саймон Трегарт, чужемирец, нанявшийся к нам на службу. Во имя Меча и Щита, Крови и Хлеба, прошу я у вас убежища, как принято между теми, кто не враждует, а вместе отражает общего врага.

Слабый отзвук этих слов угас. Птица вновь пронзительно вскрикнула и взлетела. Танстон сухо ухмыльнулся.