Каменные скрижали - Войцех Жукровский

Индиец, торопливо убрав деньги, выпустил из мешка змейку, о которой он сказал, что она еще более ядовитая, чем кобра, однако мангуст молниеносно с ней расправился и, расчленив на три части, с отвращением оттолкнул задними ногами.

— Это обман, — надулась англичанка, — я заплатила за кобру. Однако индиец ничего не хотел слышать. Он кричал;

— Я честный человек, надо было загрызть ядовитую змею, вот она лежит на циновке. Нужна была смерть, вот вам смерть.

— Если бы им каждый платил за убитую кобру, — ворчала туристка, — они сами их выловили бы и истребили. Индия сразу стала бы более приятной страной.

— Никто не требует от укротителя в цирке, чтобы он застрелил своего льва, — оправдывал заклинателя змей Тереи, но англичанка твердо стояла на своем:

— Я заплатила за кобру.

— Кобра — священная змея, — развел руками индиец, — ее нельзя убивать для забавы.

— У вас все святое, — закричала приведенная в бешенство женщина, — обезьяны, коровы и змеи… Поэтому человеку здесь предназначена роль скота.

Худой индиец смотрел на нее, как будто все, понимая, хотя знал всего лишь несколько слов, нужных, чтобы привлечь зрителей. Лицо его застыло, сухое, оно блестело, как старая слоновая кость. Он весь сжался за спиной уходящей англичанки, словно хотел вцепиться ей в шею.

С этими людьми еще можно что-то сделать, — сжал кулаки Иштван, — но нужны более сильные стимулы — они боятся потерять честь больше, чем лишиться жизни. И в этом их сила.

Тереи шел среди огромных деревьев. Под ногами шелестели толстые, свернувшиеся от жары листья, они с треском ломались. На небе рассыпались звезды. Он посмотрел на фосфоресцирующие стрелки часов: пора переодеться в смокинг и появиться на приёме.

Время тянулось медленно. Иштван подсознательно ждал, надеялся, что ее встретит, что она появится среди беседующих гостей. Маргит… В какой-то момент ему показалось, что он видит ее рыжеватые волосы, он бросился через высохший газон, но тут женщина неожиданно повернула голову и он увидел фиолетовое, старое лицо, дряблую индюшечью шею.

На вечернем приеме его удивило присутствие адвоката Чандры (в памяти остался скромный титул — «филантроп»). Они поздоровались, и снова Иштвана угостили сигарой.

— Вы недоумеваете, что я здесь делаю? Тагор — это моя настоящая страсть, — индиец смеялся прямо в глаза. — Единственная возможность познакомиться с людьми, которые его, как и я, обожают, обменяться мнениями, обогатить знания… Ну, не морщитесь, конечно, меня привели сюда дела. Однако все здесь проходит под одним лозунгом: Тагор.

Он оставил Иштвана и подошел к какому-то магнату в белой, длинной блузе и помятых узких брюках, с таким количеством перстней на пальцах, что, казалось, будто его руки под их тяжестью безжизненно свисают.

— Дорогой, — сказал Нагар, который знал почти всех, — не требуй от ближних слишком многого… Чандра — опасный человек, потому что умный и бессовестный, он и в самом деле приехал прочитать доклад о Тагоре. Это ему выгодно. Встречу с элитой здесь он с успехом использует потом в Дели. И не только в Дели, во всей Индии, а может, и в мире.

— Но как?

— Не будь наивным, пожурил его Морис, — важно первое впечатление, место встречи, люди, которые при этом присутствуют. Потом он сошлется на знакомство, тактично подчеркнет его дружеский характер, да разве можно Чандру не принять, отказать в просьбе, если он так прекрасно комментировал прозу Тагора. Имя умершего писателя может быть использовано как отмычка.

— Зачем она ему? Дорого я бы дал, чтобы узнать.

— Зачем? Если ты знаешь преступника, то должен его выдать, а если этого не сделаешь, станешь его сообщником. На кой черт тебе это, без видимой пользы? Лучше держаться от него подальше. Тебе достаточно того, что я его знаю, и не советую общаться с ним.

— Где он, собственно говоря, и для кого работает?

— Работает? — задумался Нагар, смешно сморщив лицо. — Не самое удачное определение. Чандра — это художник в делах, они должны доставлять ему удовольствие, любит риск, если бы я стал искать главную черту его характера, то сказал бы: высокомерие. Он берется за безнадежные дела из упрямства, чтобы показать себе и миру, что справится, сумеет выиграть. Но, естественно, делает это не даром, можешь быть спокоен.

Они наблюдали за Чандрой, пока тот не скрылся в толпе.

Утро, немного посмеиваясь над собой, Иштван начал с путешествия по галерее к дверям мисс Уорд, он чувствовал себя при этом как мальчик, который идет на свидание. Озираясь по сторонам, он пытался понять, не подсматривают ли за ним слуги.

На утренней сессии Тереи писал письма, делая вид, что внимательно следит за выступлениями, нарисовал несколько язвительных портретов, зная, что доставит удовольствие другу в Будапеште. Наверняка Бела его письмо громко зачитает коллегам по редакции. Сыновьям он писал в таинственно-грозном духе о белой гробнице принцессы Тадж, о кобрах и факирах, так, что даже сам радовался, понимая, как будет интересно читать такой рассказ. Дети увидят Индию, ради которой он приехал работать в посольство и которой так и не застал. Индию из романов XIX века.

Вернувшись на ленч в гостиницу, он увидел джип с нарисованным на нем красным крестом и понял, что Маргит уже вернулась. Кроме того, ему навстречу выбежал портье и доложил:

— Мисс Уорд приехала. Она у себя.

А когда он быстрым шагом шел по тенистому коридору среди вьющихся растений, ветки которых качались от прыгающих ящериц, его встретила горничная в беловатом сари. Прикоснувшись сложенными руками к склоненной голове, она шепнула:

— Мисс Уорд принимает ванну…

Иштван дал ей на чай, но его задело всеобщее участие гостиничного персонала в его волнениях.

Маргит уже искупалась, потому что, стоя у ее двери с чувством какого-то странного смущения, он слышал не шум воды, а концерт Бартока. Быстрые голоса оркестра, казалось, торопили его, заставляли скорее биться сердце. Неожиданно музыка смолкла, ему показалось, что девушка почувствовала его приход и бежит навстречу. Но через минуту мелодия зазвучала снова. Похоже, она только перевернула пластинку. Теперь Тереи уже не спешил, Маргит была близко, в двух шагах от него, их разделяла только тонкая дверь, покрытая коричневым отслаивающимся лаком. Иштван был счастлив и хотел это состояние радостной уверенности продлить, удержать.

Он легонько постучал.

Никто не ответил. И тут его охватил страх, что он появился слишком поздно, что Маргит не одна, его кто-то заменил, вытеснил, какой-то человек, который был здесь, на месте, под рукой. Она не любила этого человека, Иштван мог бы поклясться, и тот ее тоже не любил, только вожделел, жаждал, манил, приучал к своим рукам и губам.

Тереи нажал на ручку, дверь тихо открылась. Музыка звала. Повернувшись к двери спиной, Маргит лежала со склоненной головой, облокотившись на руку. Волна тяжелых, цвета меди волос сохла на подушке. Из-под приоткрывшегося халата он видел ее обнаженные выше колен, золотистые от тропического солнца ноги. На свисающей с кровати босой ступне качалась босоножка, вторая лежала на полу, вверх подошвой, стертой до блеска. Пластинка быстро вращалась, мелодия била, как фонтан, он чувствовал ее холод, волнение стиснуло горло. Девушка была одна.

Иштван понял, что оказался в роли незваного гостя, застал ее в минуту задумчивости. Надо постучать пальцами хотя бы в раскрытую дверь, сказать обычные слова приветствия, может, немного громче, чтобы скрыть волнение. Но ему хотелось задержать это мгновение. Тереи было приятно смотреть на медленное движение руки, ладонь, пальцы, вплетенные в волосы. Она их сонно отбрасывала. Были слышны болезненные звуки фортепьяно. Солнечные лучи из открытой двери, вероятно, щекотали ее, потому что она закачала босоножкой, висящей на большом пальце, и опустила ступню в солнце, как в золотистую воду. Пластинка вращалась слишком быстро, музыка жалобно поплыла, прекратилась, и тогда девушка потянулась, чтобы выключить патефон, это кошачье потягивание, ленивое движение, которое грозило падением с кровати, было так красиво, что он, не удержавшись, сделал два шага и крепко схватил ее за лодыжки. В комнату вдруг ворвался крик встревоженных попугаев. Девушка вывернулась, как ящерица, блеснули испуганные голубые глаза.

— Это я, Маргит, — шептал он, — это я… Дверь была открыта. Она вскочила, потом встала на колени, прикрыв их полами халата, темно-зеленый узор вспыхнул красками, блестя на солнце.

— Терри, — она протянула руку. А когда Иштван наклонился, чтобы поцеловать ладонь, она коротко, по-мужски, ее потрясла и соскочила с кровати. — Ты поймал меня, когда я лентяйничала, но мне нужно немножко отдохнуть. Я только что вернулась из джунглей, мы занимались ужасной статистикой. Даже ванна после этой нищеты не помогает, я чувствовала отвращение к себе, что столько лет прожила в комфорте, что сильная, здоровая… Мне надо было погрузиться в иную музыку, ведь они только скулят, обращаясь к небу, вымаливают милость, их флейты и тягучее пение — это жалоба без надежды. Маргит говорила быстро, словно хотела что-то скрыть, не давая ему сказать, избегая вопросов. Почти танцевальным жестом она схватила с кресла платье и скрылась за дверью ванны.