Дар над бездной отчаяния - Сергей Жигалов

– Бесы-то как теперь веселятся: православного изографа в печаль-тоску вогнали.

Молись, чадо моё милое, взывай к Вседержителю. Да еды много не употребляй. Обильная пища подрезает у души крылья.

– Сухари с водицей всего-то и потребляю, – сказал Гриша и снова замолчал. Как ни старался разговорить его крёстный, отмалчивался.

– Как рёк Милостивец: просите и воздастся, стучитесь и откроется… В житиях почитай про Александра Невского, – посоветовал отец Василий при расставании. – Помню, сказано, князь был дивно прекрасен ликом. Его по телесной красоте сравнивали с патриархом Иосифом, которого фараон поставил начальником над всей Египетской страною. О его же духовной красоте говорится: «…был милостив паче меры». Такого и пиши. Молись и пиши. Пиши и молись. Господь тебя любит, поможет.

После долгих терзаний Григорий решился на извод.[18] В доличном письме оставил всё по канону: одежду, нимб, крест в правой руке, а лик стал писать, как летописец донёс. Превозмогал боль. Кровь из дёсен текла по черенку кисти, подмешивалась в краски. Опять все не то. На этот раз жалостно как-то глядел благоверный князь. «Не пристало государю на такой образ молиться, – сокрушался Григорий. – Глядит, будто и у него зубы болят…». Как пелена с души спала, утром и вечером молился истово. Взялся есть лук без меры, рот соленой водой полоскать, чтобы быстрее зажило. Перед тем, как взять кисть в зубы, опять молился усердно святым бессеребреникам Козьме и Домиану.

Скоро дёсны перестали кровоточить, и лик святого Александра Невского на иконе красотой и благочестием засиял. Другие образы святых скоро изобразил. Датак разбежался в трудах и озарении, что написал небольшую иконку Николая Чудотворца. Тоже вышла в изводе.

«С таким простым ликом землю пашут и хлеб молотят, – разглядывая её, сказал отец Василий, – но свет в глазах у Чудотворца горний…».

В первых числах марта повезли иконы в Самару. Владыка Серафим строгим взором вглядывался в икону святого князя Александра Невского. Потом расцвёл ликом, перекрестился на неё. Расцеловал троекратно Григория, произнёс:

– Гластится мне, будто левая ланита у благодатного князя чуть румянее, чем правая, а?

Юный изограф в смущении опустил глаза в пол.

Постыдился признаться, что, когда писал левую щёку, дёсны кровоточили и кровь чуть разбавила краску. Икону Николая Чудотворца архиерей долго держал в руках, строжел лицом:

– Для какой надобности написал?

– Николу Чудотворца Гриша, по моему наущению, в дар цесаревичу написал, – ответил за него отец Василий.

– А ведаешь ли ты, Гриша, что наследник родился в один день с Иовом Многострадальным?

– Не ведаю, владыка.

– То-то и оно.

Архиерей звякнул колокольцем. На пороге кабинета возник секретарь.

– Найдите мне скорёхонько икону Иова Многострадального, – велел архиерей.

Минут через десять секретарь, натужась, внёс огромный золочёный альбом:

– Икону не нашли. Вот только в альбоме иллюстрации.

– Иди, сравни, – позвал владыка отца Василия. Гриша остался стоять в отдалении.

Тот долго вглядывался в изображение на альбомном листе, в удивлении поднял глаза на архиерея:

– Велики дела Господни. Скорбь Иова как будто в глаза Николая Чудотворца перекочевала.

– То-то и оно, – потряс головой владыка. – Будто наперёд скорбит.

Он повернулся к Григорию.

– А ты, сынок, не слышишь, вроде гуд из земли идёт?

– Ни разу не слыхал.

– Как-нибудь к земле ухом приникни, послушай…

Зыбился чай в чашке саксонского фарфора. Пальцы государя, ещё недавно разгибавшие подковы, дрожали, но голос был твёрд.

– Пока я болен, тебе, Ники, лучше оставаться в России, – император отхлебнул чай.

Наследник нагнул голову, чтобы не встречаться с отцом взглядом. В царских глазах копился страх. У цесаревича сердце разрывалось от жалости к отцу, разом превратившемуся из румяного богатыря в старика с дрожащими руками. Он ощущал неловкость и вину за то, что сам был молод и полон сил. Ему двадцать пять. Полковник гвардии. Объехал полмира. На голове шрам от самурайского меча. Он не мальчик, но муж.

– Папа, я дал Алекс слово приехать в Англию.

– Болезнь, к несчастью, не берёт в расчёт наши обещания, – вступила в разговор царица-мать, находившаяся здесь же, в спальне. – Она должна понять…

В её словах Николаю почудилось до сих пор умело скрываемое нерасположение маман к Алекс. За столом, где шел разговор, сидели все члены семьи. Сестра Ксения отставила тарелочку с десертом. После крушения поезда она осталась горбатенькой. Её сердце полнилось жалостью и к больному отцу, и к обиженному брату. Ксения глазами делала Ники знаки: «Не спорь». Михаил, младший брат наследника, вытер рот салфеткой. Он всегда ел быстрее всех:

– Он же ненадолго. Мы все с тобой, папа.

Государь, упираясь руками в край стола, трудно поднялся и молча вышел из столовой. За ним удалился и наследник.

В своём кабинете он упал спиной на диван, закинул ладони на затылок. Пощупал пальцами рубец за ухом. Лезвие самурайского меча тогда прошло вскользь: «Да… путешествие в Японию было уже после знакомства с маленькой Гессенской принцессой». Её смех, ямочка на щеке…

Когда он увидел её в первый раз, она была ещё ребенком, походила на принцессу из сказки. В другой свой приезд к сестре-великой княгине Елизавете, юной «тётеньке», как он шутливо называл жену дяди – Сергея Александровича, Алекс предстала уже взрослой красавицей. Они танцевали. Разговаривали у окна за старым лимонным деревом. Клоня головку, она перстнем чертила на мёрзлом стекле неясные знаки.

«Я – будущий император. Дал слово своей невесте… Папа слегка капризничает… – возмущался про себя наследник и тут же себя останавливал. – Он нуждается в поддержке…»

Стук в дверь спугнул мысли. Через порог ступил генерал Черевин, начальник охраны и приятель императора:

– Ваше высочество, государь ещё слаб, и вам не следует… то есть, хочу сказать, следует оставаться рядом с ним. Ваш статус…

– Вы большой пессимист, генерал, – цесаревич вскочил с дивана. – Я утром справлялся у Захарьина и других докторов, они настроены более оптимистично. Считают, что кризис, слава Богу, миновал. Да и сам папа намедни строил планы об охоте в Спале.

– Но государь находит нужным, он бы хотел… – Черевин замялся. Наследник раньше никогда не перебивал старших. Этот ледяной тон. Твёрдый взгляд, переломивший его, черевенский… – Поехали бы несколькими днями позже.

– Яхта готова? Я отплываю завтра. – Наследник повернулся к генералу спиной, отошёл к окну. Он теперь всегда будет поворачиваться к собеседнику спиной – в знак окончания аудиенции.

Генерал поклонился коротко стриженому затылку и вышел. Миссия уговорить цесаревича остаться провалилась, но Черевин всё равно в душе был доволен: «Будущий император… Они ошибаются, считая его управляемым. В нём есть сталь».

…Солёный ветер. Прыгучее серебро волн. Вспыхнувшая на солнце белая чайка так похожа на открытую девичью ладонь.

Цесаревич почти всё время проводит на палубе, вглядывается вдаль. В его молодом горячем сердце отдаётся плеск волн, свист ветра в снастях «Полярной звезды». Царская яхта летит к желанным берегам, к златокудрой невесте. А ведь всё чуть не сорвалось из-за болезни отца. Тогда, после разговора с генералом Черевиным, император дал согласие на поездку… «Милая чудная… Её улыбка и впрямь, как солнышко. Она станет моей женой. Какое счастье!.. Ради меня она согласилась принять православную веру… Будем венчаться… Кольцо?! Я забыл про кольцо!..»

Цесаревич заметил вышедшего на палубу протопросвитера Янушева в дорожном облачении. Ветер разметал по груди его седоватую ухоженную бороду. Увидев наследника, Янушев заулыбался, выказывая ядрёные белые зубы. Он доволен своей высокой миссией – преподать каноны Православия будущей царице Российской империи. «Вдруг я действительно забыл кольцо?»

Цесаревич быстро спустился по трапу, открыл каюту, бросился к столу. Тремя пальцами одновременно нажал на медные шляпки шурупов, книжная полка над столом отъехала, обнажив сейф. Набрал шифр, дверца открылась. «Слава Богу, кольцо на месте…

Как отец великодушен и добр и как я эгоистичен в своём счастье. Господи, я готов пожертвовать всем, даже любовью Алекс, только бы он выздоровел…»

…«Полярная звезда», управляемая уверенной рукой, прошла между расступившимися перед ней судами к причалу. Пушечные залпы приветственного салюта взвихрили в небо стаю чаек. Приветствия, казённая радость на лицах встречающих англичан. Цесаревич сам готов помогать сонным лентяям выгружать багаж. Скорый поезд тащится издевательски медленно, а Уолтен-на-Темзе, где ждёт его невеста, так далёк.

…И вот он, вожделенный миг! Гремит оркестр. Наследник русского престола целует морщинистую, в искрах перстней, руку королевы Виктории, но видит одну Алекс. В белом длинном платье с пелериной на узких плечах она прекрасна. Глаза – в половину лица, они светятся радостью и любовью. В сиянии орденов провозглашает что-то на немецком языке осанистый старик, оборотив в его сторону пики усов. Это германский император Вильгельм II. Он за союз русского цесаревича с Гессенской принцессой Алисой-Викторией-Еленой-Луизой-Беатрисой, дочерью Людвига IV Гессенского.