Икс-30 рвёт паутину - Данг Тхань

— Наверное, от табака, — заметил Динь, по-прежнему смотря вперёд.

— Да, возможно… Хочется спать, — тихо сказал Шань вялым голосом.

Динь повернулся в его сторону. Голова Шаня запрокинулась на спинку сиденья. Сбавив газ и продолжая держать руль левой рукой, Динь взял правой рукой недокуренную сигарету у Шаня и выбросил её. Потом он прибавил скорость, выехал на тихую улочку и остановился. Он обшарил все карманы Шаня. Никаких бумаг, только деньги. Во внутреннем кармане он обнаружил вещичку, похожую на пачку американских сигарет. Динь улыбнулся. Это был магнитофон. Он повертел его в руках, затем нажал в нескольких местах и поднёс к уху: на лепте был записан весь разговор между ним и Шанем в чайной. Положив магнитофон в карман, он включил скорость и поехал.

Динь вернулся на улицу Чан Хынг Дао и остановился у главного управления полиции. Показав дежурному удостоверение специального сотрудника канцелярии президента, он попросил присмотреть за сидящим в машине и сказал, что хочет видеть начальника полиции полковника Нгуен Нгок Ле. Последний заменил на этом посту Лай Хыу Санга, после того как Нго Динь Дьем расправился с сектой Бинь Суен. К счастью, в тот вечер полковник был на месте. Дежурный полицейский быстро пригласил Фан Тхук Диня в приёмную. Через минуту, пройдя через двор, забитый полицейскими в белой форме, выкрашенными в серый цвет мотоциклами и дежурными автомашинами, он вошёл в рабочий кабинет Нгуен Нгок Ле, с которым виделся несколько раз в президентском дворце. Тот с радостью вышел к нему навстречу:

— Здравствуйте, господин Динь. Вы, кажется, хотите поручить нам какое-то дело?

Фан Тхук Динь протянул ему руку. Тот угодливо пожал её двумя, зная, что это человек, которого жалует Нго Динь Дьем.

— Только что я задержал типа, который выступает против президента Нго, открыто поносит государственную власть и расхваливает Вьетминь. Он решил связаться с Вьетминем, чтобы вести подрывную деятельность. Хочу передать его вам, полковник, до того, как доложу об этом президенту.

— Отлично! Оставьте его мне! — воскликнул Нгуен Нгок Ле. — Я немедленно допрошу его сам. — Он стиснул в кулак свои толстые и крепкие пальцы. — Ишь, смельчак какой, задумал идти против президента Нго, ругает государственную власть… Решил связаться с коммунистами! Какой бы он ни был смельчак, под током заговорит по-другому…

— Вот свидетельство, которое он не сможет отрицать. — Фан Тхук Динь поставил магнитофон Шаня на стол. — Здесь записан весь разговор мятежника. Передаю вам это как вещественное доказательство… — Он включил магнитофон. Чем больше слушал запись Нгуен Нгок Ле, тем сильнее искривлялось его лицо. Челюсть его сделалась квадратной.

— Он у меня попляшет! — воскликнул он. — Я покажу ему!

— Я оставил этого типа в машине, — сказал Фан Тхук Динь, выключив магнитофон. — Пусть ваши люди, полковник, втащат его сюда. Он без сознания. Примерно минут через десять он начнёт приходить в себя.

— Да, да, — затараторил Нгуен Нгок Ле. — Если потребуется, то ведро воды быстро приведёт его в чувство.

— Поступайте, как считаете нужным, полковник. Нгуен Нгок Ле вышел вслед за Фан Тхук Динем. Поравнявшись с ним, он тихо спросил:

— Каково мнение президента и господина советника о нашей службе?

— Президент и господин Ню очень довольны вашей активной работой, полковник, и вашей лично, и заслугами полиции под вашим началом в целом, — ответил Фан Тхук Динь с важным видом.

— Прошу передать президенту и господину советнику, что я крайне признателен и буду с беспредельной преданностью выполнять все их приказы, — сказал просиявший Нгуен Нгок Ле. Он махнул рукой нескольким вооружённым полицейским, находившимся во дворе, чтобы те шли за ним. Приказав доставить Шаня в комнату допросов, он сказал Фан Тхук Диню на прощание: — Сообщите президенту, что я лично допрошу этого типа и завтра же представлю отчёт.

Машина Фан Тхук Диня снова затерялась в бурном транспортном потоке. Он направился в центр города и вскоре остановился у бара «Либерти палас». Пока он, как обычно, беседовал с Тхюи Ханг наверху, маленький чистильщик сапог, насвистывая, прошёл рядом с багажником его машины.

Утром следующего дня Шань сидел перед Лэнсдейлом и Чан Ким Туеном. На нём были разорванные рубаха и брюки, выпачканные грязью и кровью. Всё лицо было вздуто от синяков. Дышал он тяжело, и у него не было ни малейшего желания даже шевелиться. Изредка он лишь вскрикивал от боли… Лэнсдейл метался, как угодивший в западню тигр.

— Обезьяна, ведь ты же испортил всё дело! — кричал он на Шаня.

Чан Ким Туен смотрел на Шаня с жалостью.

— Фонг, отчего ты не сказал сразу же полковнику Ле о том, кто ты, и почему не позвонил нам? — спросил он.

— Разве он меня слушал? — простонал Фам Суан Фонг. — Я говорил. Он не верил. Магнитофон подвёл меня… Меня били, очень больно… Дохлая тварь! Они пытали электричеством, вливали воду в рот… Я погиб… Как больно! — Он поднял руку и потрогал челюсть, которая, казалось, была вся раздроблена. Не б силах сдержаться, он выплюнул на пол какую-то кровавую жижу.

— Тебя же тренировали, чтобы ты мог выдержать пытки, когда попадёшь к коммунистам, — сказал Чан Ким Туен как бы в утешение.

Фам Суан Фонг вытер рукой губы.

— Но разве меня тренировали, чтобы терпеть пытку электротоком? По-американски! — гневно воскликнул он.

Чан Ким Туен слегка скривил губы. Лэнсдейл, невзирая на вид и страдания Фам Суан Фонга, обрушился на него:

— Обезьяна! Всё испорчено! Ты провалился, Фонг. Отныне ты не можешь больше следить за Фан Тхук Динем. Скройся и займись чем-нибудь другим, — Повернувшись к Чан Ким Туену, он продолжал: — Мы покончили с оппозиционными нам прояпонскими, профранцузскими сектами и партиями. Но мы никак не можем утихомирить тех, кто требует мира и единства, требует диалога с Севером, требует всеобщих выборов, кто выступает против господина Дьема и американского присутствия здесь. Это движение усиливается и всё более угрожает нам. Влияние Вьетминя и Хо Ши Мина среди населения всё ещё велико. В ряде сельских районов нам пока не удалось установить полного контроля. Многие начальники деревень бесследно исчезают. В городах, как явствует из докладов инспекционных служб, среди интеллигенции и молодёжи много открытого или скрытого недовольства, имеются различные подпольные организации. Всё это наверняка дело рук Вьетминя. Всё это вызывает большее беспокойство, чем только что подавленные нами профранцузские секты. Поэтому, если Фан Тхук Динь из французской разведки, то это меня не тревожит, но если он человек Вьетконга, то его необходимо немедленно устранить. Последние данные Фонга так или иначе принесут нам пользу. Пока мы ещё не видим никаких следов, ведущих Диня к Вьетконгу. В любом случае для уверенности мы должны сделать ещё одну, последнюю попытку, чтобы успокоиться и уяснить, целиком ли Динь с нами и против коммунистов или же он из какой-то другой организации. Имеется ещё одна связь, которую нам надо проверить… — Он открыл ключиком портфель, который держал в руках, и достал газеты «Тхой дай» и «Сайгон». Оба номера были заблаговременно развёрнуты на восьмой странице, где среди разных мелких объявлений красным карандашом было очерчено несколько строк: «Покупаю старинные картины: 165, улица Во Зи Нгуи».

Быстро прочитав объявление, Чан Ким Туен посмотрел на Лэнсдейла вопросительно.

— Чей это адрес, знаешь? — спросил тот.

— Откуда я могу знать все дома в районе Сайгона? — возразил Чан Ким Туен.

— Должен знать! Если не все, то почти все, дорогой директор бюро по изучению социально-политических вопросов… Это адрес Тхюи Ханг, красивой танцовщицы из бара «Либерти», которая всё ещё встречается с Фан Тхук Динем, если ты, конечно, не забыл её.

Фам Суан Фонг, сидевший поддерживая рукой челюсть, сплюнул на пол кровавую слюну.

Похищение

Остановив машину у бара «Либерти», Фан Тхук Динь ещё издали увидел грациозную девушку. Он не мог ошибиться: те же изящные черты, та же раскачивающаяся на руке сумочка.

Она была такая же, когда они прогуливались по берегу Сены. Он открыл дверцу и вышел навстречу. Ван Ань, казалось только теперь узнала его, и её лицо озарилось очаровательной улыбкой.

— Здравствуй, Динь! Вот так удача! — воскликнула Ван Ань, приближаясь к нему.

— Ван Ань, ты здорова? Что делаешь? Где? — Он нежно пожал её мягкую руку.

— Ты же видишь, я здорова. А что делаю? В общем-то много, а по сути — ничего. Я не хочу быть привязанной к какому-нибудь постоянному делу, которое может лишить меня свободы. Ты ведь помнишь, я окончила Кембриджский университет, а в Сайгоне сейчас все наперегонки изучают английский язык. Так что недостатка в работе нет. Ну а ты?