Осторожно! Биологическое оружие! - Канатжан (Кен) Алибеков (Алибек)

Савва Ермошин порой шутил, что в компетентные органы «стучит каждый десятый советский гражданин». Можно было предположить, что примерно то же самое происходит и на нашем предприятии. Я никогда с ним не спорил. Наверняка, копаясь в моем личном деле, он узнал, что и я чуть не стал информатором. И воспоминания об этом неприятном эпизоде в моей биографии, возможно, были причиной моего неприязненного отношения к Анатолию Булгаку.

Вот как это было. В 1979 году, за пять лет до моего назначения в Степногорск, будучи в Бердске научным сотрудником, я закончил разработку лабораторной технологии производства бруцеллезной рецептуры для использования в биовооружениях. Это было мое первое серьезное задание. Оно было санкционировано моим научным руководителем, полковником Львом Ключеровым. Я отправил доклад об успешном окончании работ в Москву, нисколько не сомневаясь в том, что Ключеров захочет как можно быстрее узнать о результатах.

Однако ответа не последовало. Уже это должно было меня насторожить.

Спустя несколько дней начальник режимной службы в Бердске полковник Филипенко вошел ко мне в кабинет, держа в руках копию моего доклада.

— Что все это значит? — спросил он.

Немало польщенный тем, что даже КГБ проявил интерес к моей работе, я начал докладывать подробно. Когда я перешел к перечислению всех составляющих питательного раствора, Филипенко внезапно прервал меня.

— Похоже, вы меня не понимаете, — сказал он. — Я спрашиваю, кто отдал распоряжение это сделать?

Я удивился и ответил, что исследования санкционировал полковник Ключеров.

— Этого не может быть! — рявкнул он. — Я только что звонил ему в Москву! Он сказал, что слышит об этом впервые!

— Но он сам дал… — и вдруг я остановился на полуслове.

Сердце у меня ушло в пятки. Я вдруг сообразил, что совершенно забыл согласовать с режимной службой свое задание. Это правило существовало еще со времен Лаврентия Берии, курировавшего работы по созданию биологического оружия. До аварии в Свердловске на предприятиях попросту игнорировали эти правила предосторожности, но потом меры по обеспечению режима секретности ужесточились, и я невольно подвел своего руководителя.

Когда я связался с Ключеровым, он был в ярости.

— Вы что, не знаете, что от вас не требовалось, чтобы вы что-то изобретали?! Вы должны были просто проанализировать, возможно ли такое в принципе или нет! — ледяным тоном процедил он. — В вашем рвении вы зашли слишком далеко.

Спорить и возражать не имело смысла. Только сейчас я понял, что в КГБ, куда попал мой отчет, могут воспользоваться этим для обвинения руководителей «Биопрепарата» в том, что они занимаются собственной разработкой оружия. Нормальный руководитель списал бы все на мою неопытность, но Ключеров и его начальство не были заинтересованы в этом'а стремились обезопасить самих себя.

На следующий день меня вызвали в Управление КГБ в Бердске. Приказ явиться туда получил и Владимир Румянцев, мой коллега и товарищ, о котором я уже рассказывал. Всю дорогу в Управление мы шли молча. Офицер в штатском провел меня в кабинет начальника. Румянцеву было приказано подождать.

Начальник Управления Кузнецов сидел в кабинете и читал мой доклад. Листы были разбросаны по всему столу. Я огляделся по сторонам в поисках стула, но мне не было предложено сесть.

Когда я вошел, Кузнецов даже не поднял головы. Он читал мою работу невозмутимо и сосредоточенно, напомнив мне одного из наших профессоров в Томске. Время от времени он покачивал головой. Дочитав, он резко встал из-за стола и направился ко мне, подойдя почти вплотную.

— Зачем вы это сделали?! — выкрикнул он.

— Я получил приказ, — еле слышно отозвался я.

— Так вы фашист?!

— Что?!

— Только фашист может сказать, что убивал людей, повинуясь чьему-то приказу.

— Но я никого не убивал! — запротестовал я. — Я просто работал… я выполнил то, что мне приказали.

— Это неважно. Ясно, что вы можете убить, если прикажут. Собственных мозгов у вас, похоже, нет.

С каждой секундой его рев все нарастал.

Я был совершенно раздавлен. У меня появилось ощущение, что я и впрямь кого-то убил!

Как же долго это продолжалось! Мне показалось, что прошел час, как я переступил порог кабинета. Кузнецов настойчиво называл меня фашистом, а я упорно продолжал все отрицать и терялся в догадках. Что он от меня хочет? Может, если я сознаюсь, что я фашист, он перестанет кричать на меня? Но зачем признаваться, если меня все равно уволят?

Я представил себе отца в кителе с боевыми орденами и медалями. Поверит ли он в то, что его сын — фашист?

— Послушайте, — перебил я его, — если вы считаете меня фашистом, почему бы вам просто не взять меня под стражу?

Кузнецов сразу же перестал кричать, заглянул мне в глаза и, не говоря ни слова, снова уселся за стол. От внезапно наступившей тишины зазвенело в ушах.

— Думаю, это лишнее, лейтенант, — улыбнулся он вдруг. — Все мы ошибаемся. Может быть, я даже прощу вас… но мне нужна ваша помощь.

— Каким же образом я могу вам помочь?

— Я вам сейчас скажу, — сказал он, протянув ко мне свои руки, — в вашу пользу говорит только один факт: ведь вы недавно вступили в партию, верно?

Я кивнул. Членство в Коммунистической партии было вовсе не обязательным, но без этого нельзя было получить продвижение по службе. Вот и я тоже вступил в партию, чтобы иметь хорошую характеристику.

— Вы хороший молодой ученый, — дружелюбно продолжал Кузнецов, — коммунист. Но среди ученых есть много беспартийных, и нам неизвестно, что они за люди, о чем думают. Может быть, у них есть сомнения. Может быть, кое-кто из них неблагонадежен.

Кузнецов вопрошающе посмотрел на меня, но я растерялся и не понимал, куда он клонит.

— Что ж, — сказал он, решив, что хватит ходить вокруг да около, — вы бы могли помочь нам понять, что происходит.

И только тут я сообразил, что он имеет в виду.

— Вы предлагаете мне стать вашим информатором? — спросил я.

— Нет, нет, — резко возразил он, — скорее, так называемым «добровольным помощником».

Я сразу почувствовал себя увереннее. Выходит, меня никто не собирался арестовывать! Мне было стыдно за то, что я так перепугался.

— Бесплатно? — бодро поинтересовался я.

Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошел смысл вопроса. Кузнецов снова взорвался.

— Я с вами шутить не намерен и вам не советую! — прорычал он и махнул рукой, чтобы я уходил.

Я вышел и наткнулся на Румянцева. Бледный и взвинченный, он метался из угла в угол. Не знаю, удалось ли ему что-то услышать из нашего разговора. Я хотел было успокоить его, как вдруг дверь в кабинет распахнулась и Кузнецов произнес: