Ловушка - Николай Леонов

– Я и в детстве был трусом, во дворе меня били слабые. – Качалин пожал плечами, будто говорит кто-то другой, а он услышал и пожал плечами. – Я не сообразил, решил: ее кто-то убил – и испугался. Внешне-то мы были дружны, некоторые считали нас идеальной супружеской парой. Я сидел, курил, мысли вертелись и вертелись. Следствие внешнюю оболочку сдерет быстро и до сути наших отношений докопается. А кто убивает жену? Чаще всего муж. Так? – Он попытался улыбнуться.

– Не обязательно, но значительно чаще, чем думают люди непрофессиональные, – ответил Лева, думая совершенно, казалось бы, о постороннем. Почему Качалин столь интимные вещи выкладывает при Толике Бабенко? Естественно попросить его выйти, Качалин же этого не делает. Странно. Здесь что-то не так.

– У меня много приятелей среди вашего брата, наслышался. Убили жену, хватай мужа, в девяти случаях из десяти не ошибешься. Извините, вы хотите слышать обо мне, а не о себе.

Качалин попал так точно, что Лева чуть не вздрогнул. «Еще секунда, и я произнес бы эту фразу сам, причем слово в слово. Что происходит, мы на одной волне? Или это Качалин на моей волне, а я шарю в свободном эфире? И все-таки, почему он все это говорит при Бабенко? Нужен зритель, близкий человек? Просто так, для бодрости? Или Качалин хочет сообщить приятелю какую-то информацию? Чушь, они находились вдвоем. Нет, не чушь, тогда Качалин еще не знал, что признается. А может, мне самому отослать Толика? Лучше поздно, чем никогда.

Атмосфера изменилась, казалось, пропало напряжение, это было странно. Лева удивился. Они сейчас были похожи на недавно познакомившихся людей, которые выпили, расслабились, один другому жалуется на жизнь, а третий пьяно уединился и даже не слушает. Толик не ерзал, не зыркал любопытными глазами, казался вялым, ни о чем не думающим. (Лева хоть и держал себя в узде, но Толика Бабенко из поля своего внимания не выключил.)

– Не оправдываюсь. Сам себя не понимаю и оправдать не могу. Я поднялся, оставил все как есть и уехал на работу. В тот момент, помню точно, хотел лишь одного – чтобы вызывал милицию, отвечал на вопросы кто-то другой, только не я. Эгоизм.

– Ни оправдывать, ни осуждать в мои обязанности не входит, – сказал Лева. – Следователь вас официально допросит, а пока напишите объяснение.

– Понимаю. На чье имя?

– Ни на чье, – ответил Лева. – Я, Качалин Игорь Петрович, могу сообщить следующее – и все по порядку. Постарайтесь как можно точнее указывать время.

Качалин не успел написать объяснение – приехала машина за телом. Усталые, равнодушные мужчины в белых халатах прошли с провисшими носилками. Врач взглянул вопросительно, Гуров жестом его отпустил, а недовольно бурчащего эксперта оставил. И лифт уехал, и уже открыли балконную дверь в гостиной, и потянуло ветерком, и все вздохнули облегченно, когда Качалин подбежал к Леве:

– Я провожу? Можно, я провожу? Я только туда и сейчас же обратно? – быстро заговорил он.

– Можно. – Лева кивнул, хотя отлично знал: следователь его не похвалит.

Вернувшись на кухню, занял свое, уже привычное место:

– Рассказывайте.

– Что рассказывать? – Запрограммированный протест оказался сильнее рассудка – Толик взъерошился.

– Все по порядку. – Лева знал: Бабенко уже сдался, борьбу начинать не придется, надо лишь подождать. – Как приехали и далее… Сделайте над собой усилие, постарайтесь меньше врать.

– Я не собираюсь врать…

– Уже врете, – прервал Лева. – Придумали эдакий салат из правды и лжи. Ведь придумали? Хоть в этом признайтесь, придумали?

– Придумал. – Толик опустил голову, покаянно вздохнул.

«Слишком быстро признался, – отметил Лева, – теперь перестраивает порядки, лгать будет обязательно, я же должен слушать».

– Давайте, я вам верю, – обреченно произнес Лева.

– Я приезжал сюда сегодня. – Толик гордо выпрямился, словно готовился совершить подвиг. – Я прибыл ровно в тринадцать часов.

– Спасибо, я знаю. – О себе Лева добавил мысленно несколько нелестных слов. Язвительная реплика была совершенно ни к чему.

– Ничего вы не знаете! Не изображайте Мегрэ!

Существовала запись погибшей, в соседней комнате ждала своего часа Вера, с нахалом можно расправиться довольно быстро.

– Вы ничего не знаете, я вам сам заявляю! – Толик перевел дух. – Мадам была теплая, но уже… Если родной муженек дал деру, то мне – простительно. Мне это надо? У меня с мадам дела… – Видимо, Толик прикусил язык больно, потому что неожиданно вскрикнул: – Постельных дел у нас не было!

Лева смотрел на него с интересом и не мог понять, как Качалина, судя по всему женщина умная и властная, поддерживала деловые контакты с подобным парнем.

– Я испугался! Вам хорошо, у вас каждый день трупы, вы привыкли.

– Хотите честно? – Лева доверительно взял Бабенко за руку: – Надоело.

– Каждый день надоест.

– Слушать вас надоело.

Опять сорвался, что сегодня с ним? Лева постарался взглянуть на Толика Бабенко доброжелательно. В конце концов, кто этот человек? Какие-то торговые дела, вечно нервничает, неожиданно обнаруживает свою хозяйку мертвой. При его положении, с его точки зрения, даже естественно не поднимать шума, не вызывать милицию и не привлекать к своей особе внимание. Есть одна серьезная неувязочка, но она может разрешиться самым естественным образом. (И надо было Гурову заняться этой неувязочкой немедленно, а он отложил.)

– Извините, Анатолий, я устал. – Лева похлопал Толика по руке. – Вы приехали такой беспечный и веселый, я был уверен: вы ничего не знаете. Оказывается, вы здесь сегодня были и видели труп. Зачем же вы вернулись? Непонятно.

– Чего же непонятного? – удивился Толик, хмыкнул, закончил без энтузиазма, неуверенно: – Интересно.

Лева не считал Толика Бабенко серьезным претендентом на роль главного героя, разговаривал с ним вяло, после ухода Качалина внимание и волю несколько расслабил.

– Что вам интересно? – спросил Лева по инерции. Ему показалось, что он спит, слышит тревожный звонок будильника, не может вырваться из тяжелого вязкого сна, наконец пересилил себя, ударил ладонью по столу и крикнул: – Что интересно? Что?

От неожиданности Бабенко подпрыгнул, захлопал глазами, обиженно забормотал:

– У кого кнут, тот и кучер…

– Извините, – Лева поднялся, – я сейчас вернусь.

Он зашел в ванную, пустил воду, сунул голову под тепловатую струйку, вытерся шершавым, терпко пахнущим полотенцем, начал причесываться.

«Спокойно, Гуров, спокойно, все еще можно поправить, ты совершал и большие глупости, – успокаивал себя Лева. – Почему ты подсознательно исключил Бабенко из числа подозреваемых? Он не умен? Так ведь и девушка не блещет, однако ты шел за ней до конца. А почему все глупости с инсценировкой не мог совершить Бабенко?»

День минувший

Толик Бабенко

В староарбатском доме, набитом клопами и измученном пьянством, где родился в пятидесятом году Толик Бабенко, любили поговаривать о судьбе и счастье. У него, Толика Бабенко, с судьбой было все в порядке: мать работает; отец – нормальный мужик, пьет по субботам; бабка самостоятельная, и пенсию имеет, и работает; сестра – девка обыкновенная, время придет – замуж выйдет.

Квартира, в которой Бабенко занимали комнату, была большая, некогда барская. Длинный коридор, по правую руку анфилада огромных комнат – потолки чуть ли не пять метров, – когда-то между собой соединявшихся. Позже двери забили, но эхо из анфилады выселить забыли, оно так и гуляло сквозь пять комнат-залов, от входной двери и до ванной. Люди между собой переговаривались; кто чихнет, то с обеих сторон, а то и через комнаты, желают здоровья. По левую руку от входа – комнаты поскромнее, потолки метра три с небольшим, между собой никогда дверей не имели и звуками не обменивались. На этой стороне и жили Бабенко.

О счастье и несчастье, метрах, водке и рублях Толик узнавал на кухне, которая находилась в конце коридора. Здесь стояли две плиты, по четыре конфорки, и десять столов, по числу комнат. Если все хотели чай пить, то восьми конфорок не хватало, и мирная жизнь в квартире нарушалась. Что комнат в его квартире десять, Толик знал твердо, а вот сколько человек живет, этого он не знал. Народ мигрировал – люди умирали, рождались, женились, уходили в армию, попадали в тюрьму, уследить за всеми было трудно. Костяк квартиры состоял из старух, которые в свободное от сна время пребывали на кухне, где вели серьезные, обстоятельные разговоры о жизни, людях, времени и о себе. Здесь Толик провел свои дошкольные годы, приобрел изрядный жизненный опыт и первого сентября отправился с бабушкой в школу спокойный. Накануне старейшина квартиры баба Вера погладила его русую челку и авторитетно произнесла:

– За парня мы спокойны, все Бабенки катятся посередине жизни.

В доме семья Бабенко жила с начала двадцатых годов, все к ним привыкли, с фамилией обращались свободно: «Пошел к Бабенкам», «Возьми соль у Бабенков». Толик пришел в школу, попрощался с бабкой и, зная, что ей только пятьдесят два года и она имеет личную жизнь, отпустил ее на волю. Он никак не ожидал, что первый удар его ожидает именно со стороны фамилии. Учительница, Толик наметанным глазом определил, что в жизни ей везет не очень, начала знакомиться с пополнением – называла фамилию, задавала два-три вопроса.