Уйти красиво и с деньгами - Светлана Гончаренко

За свою яблоню Лиза стояла горой: по дереву легко и весело было спускаться прямо из окна во двор. Надо было только перебраться на сук, услужливо подставленный к самому окну и похожий на перильце, и спрыгнуть в траву. Лиза проделывала это множество раз. По яблоне можно было и забраться со двора в комнату. Правда, в этом году в окно Лиза еще не лазила – приходилось беречь платья, которых осталось всего два (из прочих она навсегда выросла).

– Лиза, как твое горлышко? – проворковала Анна Терентьевна, входя в комнату семенящей походкой, которая прилична для посещения тяжелых больных.

Ни одна капля не плеснула из большой чашки, которую тетка внесла на серебряном подносике. При виде этой чашки Лиза содрогнулась. Она готова была лечиться безобидными анисовыми микстурами или противными, но мимолетными порошками и каплями (сморщилась, проглотила, забыла!). А разогретый в ложке над спиртовкой кусок сахара, коричневый, горький, незаменимый при кашле, и вовсе прелесть!

Но в теткиной чашке дымилось горячее молоко, в котором был распущен мед, а на поверхности, разнообразно меняя очертания и янтарно блестя, лежали круглые озера топленого масла. Бр-р! Этот дьявольский напиток был главной мукой Лизиных простуд. Хуже только гоголь-моголь!

Анна Терентьевна знала, что Лиза без боя не сдастся. Она с ходу стала наседать:

– Не упрямься, Лиза! Вчера ты была в опасности. Я не спала всю ночь, молилась за тебя. Сегодня лучше, но жар остается. Выглядишь ты ужасно! Молоко укрепит твои силы. Ты так слаба! Ты вся воспалена и дрожишь!

Лиза в отчаянии отвернулась к стенке. Нисколько она не слаба! Да, у нее озноб от позавчерашнего дождя и от любви, ее губы распухли и до сих пор горят от поцелуев, но она совершенно здорова и счастлива. Она хлебнула бы и дегтю, чтоб хоть на минуту показаться в окошке, которое выходит на Почтовую. Однако пить эту приторную гадость…

– Лиза, ты знаешь, что выпить придется. Доктор Фрязин считает, что ничто так не поднимает силы, как мед с маслом в молоке. Даже бульон не то! Даже кагор! Можно принять не все залпом, а по глоточку.

– Не буду!

– Надо терпеть, чтобы выжить, – увещевала тетка. – Зина Козырева, как ты помнишь, умерла зимой от пневмонии.

– А вот Зося Пшежецкая не умерла!

Анна Терентьевна осеклась, испуганно глянула на Лизу и тут же принялась старательно помешивать ложечкой в чашке, разгоняя масляные круги.

– Если ты выпьешь все молоко, – начала она елейно, – тебя ждет сюрприз! Кое-кто пришел тебя навестить. И чем быстрее ты справишься…

Лиза тут же большими глотками, обжигая горло, опустошила чашку. Она только молила Бога, чтоб ее посетила не Глафира Пушко и не мадам Тихуновская со своей нудной Соней, которой всего двенадцать лет, но которую тетка считает подходящей компанией для Лизы.

– Прекрасно! – обрадовалась Анна Терентьевна, забирая чашку. – Доктор Фрязин находит, что у тебя не инфлюэнца, а обыкновенная простуда. Мы очень боялись именно инфлюэнцы. Но кажется, обошлось, и доктор позволил своей дочери…

Мурочка явилась очень серьезная, в суконном платье по случаю влажной погоды. Она дождалась, пока теткины шаги смолкнут на лестнице, и прошептала:

– Ты очень некстати заболела, Лиза.

– Сама понимаю. Ах, если б ты только знала!..

– Еще бы! Что ты об этом думаешь? Это же кошмар! Не пора ли нам наконец что-то предпринять? Я и Володьке сказала.

Лиза ничего не понимала. Мурочкина тирада никак не могла относиться к тому, что Лиза доцеловалась в ларинской беседке до озноба и чуть ли не до инфлюэнцы. Значит, в мире существуют какие-то другие новости?

Мурочка поняла, в чем дело:

– Так и есть! Тетка не захотела тебя волновать: она боится, что ты разболеешься окончательно. Хотя от чего тут разболеться? Вот если б ты вышла на ветер раздетая, или льду бы наглоталась, или наелась немытой ягоды… И почему Анна Терентьевна считает тебя такой слабенькой? Ерунда! Никакого вреда тебе не будет!

Лиза ее прервала:

– Говори толком, Мурочка! Что случилось?

Мурочка снова оглянулась на дверь и прошептала:

– Умерла Зося Пшежецкая. Помнишь, позавчера я говорила, что на ней печать смерти? И вот, пожалуйста!

Лиза от удивления даже под одеяло сползла. Снова перед глазами мелькнули ярко-синяя амазонка и странный Зосин взгляд.

– Ее задушили, – добавила Мурочка.

Вот как! Бедная прекрасная Зося с горлом полупрозрачным, как алебастр, веселая и златорыжая! Та, которая вела мужчин к смерти, любила деньги, а еще белых лошадей и красивые блестящие вещицы вроде шпильки с синим сапфировым глазом!

– Ее нашли вчера утром, – продолжила Мурочка.

– Наш папа ездил на осмотр, потому что полицейского врача Лунца увезли в Патрикеево на другого покойника. И где она лежала, как ты думаешь? На кладбище, неподалеку от склепа Збарасских.

– Не может быть!

– Еще как может! Теперь все сходится – думаю, это бомбисты. Папа рассказывал (мы с Володькой случайно услышали), что лежала она на дорожке лицом вниз, под дождем, совершенно мокрая. На ней были умопомрачительное парижское платье и накидка с соболями. Вся эта роскошь, конечно, превратилась в слякоть, а сама она стала ужасной – шея синяя, глаза закатились под лоб, руки скрючены. Но издали вполне живописная была картина – волосы разметаны по песку, сама осыпана белыми розами.

– Господи, откуда розы? – изумилась Лиза.

Розы в Нетске были куда большей редкостью, чем, скажем, цейлонские сапфиры. Они произрастали лишь в оранжерее купца Шубина. Кое у кого на окошках водились чайные розы в горшках, – тщедушные, недолговечные. И чего им в Нетске недоставало – не солнца же? Быть может, влаги, чтобы дышать? Или особой земли? Или просто привычки?

Изредка розы привозили из Москвы – губернаторше на именины, к особым праздникам или по сумасшедшему чьему-то капризу. Эти нездешние розы вяли особенно быстро. К тому же они совершенно не пахли. Кто же осыпал Зоею невероятными цветами?

– Роз всего было шесть, – уточнила Мурочка. – Одна у нее в руке зажата, так рука и окоченела. Обрати внимание, шесть – число могильное. Отец поразился: шелк, кружева, мех – все это мокрое, жалкое, слипшееся, а белые розы свежие, будто только что срезаны. Отец таких никогда не видел.

– Цветы любят дождь, вот и не завяли, – сказала Лиза. – Только странно все это…

– Ужасно странно! Папа говорит, что душитель был эстет и декадент. Розы-то к чему? И волосы были расплетены, как у русалки. Все так красиво, только лицо у удавленницы страшное. Ужас, ужас! Я это предчувствовала!

– Ты думаешь, боевая группа расправилась с Зосей? – спросила Лиза. – Но за что?

– Значит, есть за что. Хотя некоторые тоже считают, что на террористов не похоже. Боевики предателей не душат, а либо вешают, либо стреляют из револьвера. И с розами они бы возиться не стали, зато обязательно прикололи какую-нибудь записку, вроде «Смерть Иуде», чтоб другим неповадно было.

– Какие ты, Мурочка, противные вещи говоришь! – вздохнула Лиза.

– Это не я, а твой Ваня Рянгин. Кстати, ты что, прогнала его и велела на глаза не показываться? Он совсем потерянный ходит.

Лиза очень обрадовалась такой вести и выложила подруге начистоту:

– Я, кажется, в него влюбилась.

– Вот те на!

Мурочка уставилась на Лизу во все глаза – вдруг та шутит? Однако Лиза сидела среди подушек очень серьезная. Уголок шерстяной косынки воинственно торчал у нее из-за уха, коса была заплетена туго-на-туго, чтоб не свалялась за время болезни.

– Но ты сама говорила, что он неинтересный, – пролепетала обескураженная Мурочка. – Он ведь просто обыкновенный мальчишка…

– Мало ли что я говорила! – оборвала ее Лиза. – Мальчишка? Неужели обязательно надо, чтоб было брюхо и полтора подбородка?

Мурочка поняла, что сейчас достанется ее кумиру-трагику, и примолкла. Лиза сказала решительно:

– Мы любим друг друга. В четверг мы целый час целовались у вас в ларинской беседке. Это все окончательно! Я и не подозревала, что так бывает. Но случилось, и делать нечего.

– Так вот где ты простудилась?

– Я совершенно здорова, – возразила Лиза. – Просто папа и тетя страшно боятся, что я возьму и умру. Все-таки я единственный ребенок в семье. Если б нас, детей, было много, человек двенадцать, меня бы не так донимали. У меня сейчас горло совсем не болит. Я собираюсь сегодня же встать с постели, а завтра пойти к Пшежецким.

– К Пшежецким? Зачем? – не поняла Мурочка.

– Выразить соболезнование Антонии Казимировне и Каше. Надо на Кашу насесть и хорошенько расспросить о Зосе. Она про сестру многое знает, только слишком скрытная.

Мурочка даже подпрыгнула на стуле:

– Как, ты хочешь продолжать игру в сыщики? Даже теперь? Когда страшные черные люди задушили Зоею? Каша ведь говорила тебе, что Зося боялась, а тебя просила помалкивать?

– Я не болтала лишнего, поэтому мне ничего не грозит. Я все равно все узнаю.