Королевский фаворит - Поль Феваль

Корабль, на который его посадили, вышел в море в тот же вечер.

Что касается до лиссабонцев, то они рассказывали своим женам и детям о дерзком нападении на дворец Алькантары, который защищало шестьсот рыцарей Небесного Свода, и что они только потому пощадили короля, что тот торжественно обещал им вести себя в будущем гораздо лучше, чем прежде.

Глава XV. КОРОЛЕВА И МАТЬ

Возвратимся немного назад. Отделавшись от преследований Асканио Макароне при помощи удара шпагой по голове, Балтазар размышлял, что ему делать с донной Инессой, и был в большом затруднении.

Не зная, насколько близок конец могуществу Конти, он не смел привести Инессу обратно в отель Суза, где она больше чем где бы то ни было подвергалась бы опасности от преследований фаворита. С другой стороны, его собственное жилище, даже с присутствием Симона, далеко не было надежным убежищем для наследницы Кадавалей. Он обратился было с вопросом об этом к самой Инессе, но последняя была не в силах отвечать, она только несколько раз произнесла слабым голосом имя графини Химены.

Наконец он вспомнил, что Васконселлос, рассказывая ему накануне о своем приключении у ворот Алькантары, говорил, что ко двору его должен был представить маркиз Салданга. Тогда Балтазар отправился к отелю маркиза и передал Инессу в руки донны Леоноры Мендоза, маркизы Салданга.

Сделав это, Балтазар поспешил к себе домой, где оставил Симона; но Симона там уже не было. Он отправился в отель Суза, но там, вместо ответа на его вопрос, его самого стали расспрашивать, не знает ли он чего-нибудь об Инессе, но в присутствии Кастельмелора он не хотел ничего говорить о ней. То, что он узнал о неожиданном уходе Васконселлоса, указало ему, где надо искать последнего, и он пришел в Алькантару как раз в ту минуту, когда разъяренная толпа старалась сломать крепкую дверь в королевские апартаменты. Мы уже видели, что последовало за этим.

Оставшись наедине с Симоном, Балтазар наконец передал ему, где скрылась Инесса, и как счастливо для них окончились ночные похождения. Не помня себя от радости и полный благодарности к другу, который, казалось, постоянно искал случая услужить ему, Симон крепко обнял его, спрашивая, чем может вознаградить его за все сделанное им.

Балтазар принял поцелуй Симона без особенного волнения, по крайней мере внешне, но при его словах о вознаграждении брови великана нахмурились.

— Подобные речи, — сказал он, — помогли мне однажды узнать, что я имею дело с Кастельмелором, а не с Васконселлосом… Дон Симон, вместо всякого вознаграждения я прошу вас никогда не упоминать ни о чем подобном, и об этом вознаграждении я вас прошу и требую его!

В этих словах и в тоне, каким они были сказаны, было столько достоинства, что они сразу пришлись по сердцу Васконселлосу.

— Балтазар, — сказал он, — ты действительно не из тех, кому платят, но из тех, кого любят и уважают.

Он подал ему руку.

— Вот тебе моя рука, — продолжал он, — я считаю тебя дворянином по твоим душевным качествам. Будет ли Васконселлос счастлив или нет, ты всегда останешься его другом и братом.

Бывший трубач выпрямился во весь свой высокий рост и делал отчаянные усилия, чтобы сохранить свое обычное равнодушие, но он не преуспел в этом: две крупные слезы покатились по его щекам. Он наклонился и поцеловал руку Симона.

— Вашим другом, — прошептал он, — вашим братом! О, нет! Нет, сеньор, это слишком… Но вашим слугой! — продолжал он, вдруг выпрямляясь с воодушевлением, — вашим телохранителем, щитом, который будет постоянно между вами и смертью… О! Да, я хочу быть этим для вас!

Несколько часов спустя, ровно в полдень, двери большой залы совета были отворены настежь, и имевшие право входить туда, вошли.

В глубине залы под балдахином стоял королевский трон, рядом с троном, под балдахином, стояло кресло Альфонса, направо, но уже вне балдахина, было кресло инфанта дона Педро и места, предназначенные для особ королевского дома. Налево, на одной линии с креслом инфанта, стояло кресло первого министра (в то время это место занимал дон Цезарь Менезес), а далее места для остальных министров.

По обеим сторонам залы, под прямым углом по отношению к трону, возвышались: направо — эстрада для духовенства, на которой помещались прелаты, инквизиторы, начальники орденов и так далее, налево, напротив этой эстрады, была скамья для дворянства, наконец, напротив трона была скамья для буржуазии.

Все кресла и скамьи быстро наполнились, ожидали только прибытия королевского семейства.

Наконец появилась донна Луиза Гусман, с короной на голове, опираясь на своего старшего сына. Сзади шел государственный секретарь, неся на бархатной подушке большую и малую государственные печати. Вслед за ними шел инфант дон Педро.

Альфонс был еще бледен после ночных событий, но его физиономия выражала полнейшую беззаботность, он совершенно забыл о бланке, данном накануне Конти и не знал о цели торжественного собрания.

— Сеньоры, — начала донна Луиза, заняв свое место на троне, — мы собрали государственные штаты вследствие желания, выраженного Альфонсом Португальским, королем и нашим возлюбленным сыном.

Альфонс, приготовлявшийся заснуть, стал прислушиваться и с удивлением поглядел на королеву.

— Признавая, — продолжала донна Луиза, — совершенную справедливость его просьбы и в виду того, что он уже переступил лета, назначенные законом для коронования наследников португальского престола, мы хотим передать власть в его руки.

— Это очень забавно, — прошептал король.

Мигуэль Мелло-Торрес, духовник королевы, присутствовавший на собрании в числе духовенства, поднялся с места и низко поклонился королевским особам.

— Говорите, отец мой, — сказала королева.

— Мне кажется, ваше величество, — начал дон Мигуэль, — что для такого решительного акта время теперь не благоприятствует. Народ неспокоен, в нынешнюю ночь даже было нападение на дворец Алькантары, резиденцию его величества короля.

— Я это знаю. И возмущение есть одна из причин, заставляющих меня решиться. В настоящих тяжелых обстоятельствах нужна рука мужчины, чтобы держать скипетр.

— Рука мужчины!.. — прошептал, вздыхая, духовник королевы.

Но он не осмелился продолжать и снова сел на свое место.

— Сеньоры, — продолжала королева, — имеет ли кто-нибудь из вас какие-либо возражения?

На скамьях духовенства и дворянства все молчали.

— А вы? — спросила королева, обращаясь к буржуазии.

— Да благословит Спаситель и Божия Матерь ваше величество, короля — нашего властелина и инфанта дона Педро, — отвечал почтительный голос. — Лиссабонские жители не имеют других желаний, кроме желаний их повелителей!