Воины Зоны - Алексей Бобл

- Это еще что за новости? - удивился Лабус. - Бомбер ему зачем?

- Для чего Кречету понадобились детали самолета, мы не знаем.

- Ладно, а где ваш Северов теперь? - спросил Костя. - Если он против остальных пошел, значит, свалил со станции?

- Главным оппонентом профессора Северова является доктор Кречет, во что бы то ни стало желающий инициировать сверхмутации. Остальные члены Осознания заняли выжидательную позицию.

- Так где он сейчас? - повторил я.

- Это секретная информация.

Я кивнул сам себе - ну да, конечно. Профессор этот с ЧАЭС наверняка ушел, чтобы его там по приказу Кречета не убили, и спрятался где-то - но, скорее всего, недалеко. И место, где он засел, знает только Бугров, возможно, даже бойцы его не в курсе.

Лабус задал еще один вопрос, который напрашивался сам собой:

- А через сколько эта трансмутация закончится? Когда они бомбу рвануть смогут, короче завтра?

- По данным профессора Северова, на процесс выделения аномальных элементов из отработанного плутони уйдет не больше двух суток. Точное время до окончания процесса вскоре сможет назвать сам Северов.

«Вы на него молитесь, на своего Северова?» - захотелось спросить мне, и опять я промолчал. Желание доставать монолитовцев и дальше пропало, навалилась усталость. За окнами стало темнее, очень хотелось спать. Судя по слегка осоловелому виду Лабуса, он себя не лучше чувствовал. Решив, что пора заканчивать разговоры, я поднялся и сказал:

- Ладно, я все равно уже плохо понимаю, что к чему.

- Башка распухла, - согласился Костя. - Долгий день был, поспать надо.

Анна сразу после разговора в столовой куда-то исчезла. Доктор показал нам комнату, где можно было расположиться, сказал, как пройти в умывальник, выдал пару армейских спальников и ушел. Монолитовцы остались в столовой, а мы сели друг напротив друга, и я спросил:

- Что думаешь?

Напарник потер шею, покрутил головой и сказал важно:

- Как мы во все это влезли - до сих пор не понять. Как получилось, что спецназ за нами охотится стал - тоже. Почему девчонку на вертолете везли - неясно. Одно ясно: через два дня в Зоне настанет полный… - и Лабус произнес слово, которое, по его мнению, лучше всего характеризовало, что именно ожидает земли отчуждения вокруг Чернобыльской станции. - Нам пока что назад нельзя: что, если любой военстал ОКа сходу по нам стрелять будет? Но если эти сверхмутации начнутся и твари во все стороны за Периметр попрут - тоже плохо. Допустить такого мы не можем, правильно?

- Не можем, - согласился я, вспоминая мать с сестрой.

А вправду ли не могу? Ведь эта операция - задача для смертников. Я готов погибнуть ради других? Отдать свою жизнь… ведь она одна, меня убьют - и все для меня закончится, никакой жизни после смерти нет, рая и прочей лабуды, это все люди выдумали, чтоб успокоить самих себя, справиться со страхом смерти. Так ты согласен пожертвовать своей единственной короткой жизнью ради других, Леха Захаров?

- У тебя ведь родственники в Киеве? - спросил Лабус.

- Да.

Он разгладил усы и честно сказал:

- А то бы я смылся отсюда. Только эти… каблуки бы сверкали.

- А как через наши посты пройдешь? Прям так и расскажешь им: такое дело, почему-то вы убить нас решили, но ошибочка. Особисты будут год проверять информацию, что там к чему и как так получилось, что мы две группы грушников завалили, а ты в это время под арестом будешь сидеть. Так ведь надо еще живым до особистов добраться…

- Да хрен там, я бы между постами проскользнул. Через Периметр, потом попутку поймать, автобус, еще что-то… И в Россию на всех парах.

- Если на всех - тебя стошнит, - вставил я.

Он поухал.

- Ничего, переживу. До Урала только доехать, там у меня родичи.

- Так давай, чего медлить, - сказал я. - Сейчас все легли. Хотя «черный» на входе, наверно, торчит, но я его вырублю. А ты почисть ствол - и ходу. Не тем путем, конечно, каким мы сюда попали, не через Пустошь, а по дуге… Что?

Лабус улыбался - своей хитрой улыбкой, от которой глаза его становились совсем узкими, и под ними возникали мешочки набухшей кожи. Только сейчас улыбка была еще и грустная. Он разгладил усы, провел ладонью по темным, с ранней сединой, волосам.

- Эх, Леха, в баньку бы сейчас… У меня дядька знаешь как умеет топить?

- Не пойдешь никуда, - понял я.

Помолчав, он сказал:

- Да я бы и пошел. Но как мне потом жить? Вспоминать все это и думать, как я тебя тут оставил с этими… - Напарник повел рукой, имея в виду Доктора, Бугрова с остальными монолитовцами и тварей вокруг дома. - Думать про это все время? Не, я эгоист, не хочу себе такого. Ты ж никуда не пойдешь, да?

Я потер лоб, морщась. Он внимательно смотрел на меня, и я сказал:

- Костя, у меня мать с сестрой в Киеве. Хотя мне не хочется с этими сектантами к ЧАЭС соваться. И умирать я не хочу. Но я - как ты. Тоже эгоист. Не представляю, как буду жить дальше, зная, что… - Я замолчал, пытаясь разобраться в своих чувствах. Сложные они были, непривычно сложные.

- Ага. А ведь если, к примеру, погибнешь в этой операции, на которую мы с тобой подписаться собираемся, то так и не узнаешь, выжили те люди, ради которых погиб, или нет, - произнес он раздумчиво, будто сам с собой разговаривал. - Понимаешь? Вот убили тебя - хлоп! - и все для тебя закончилось. Темнота и тишина навечно. Но вдруг после того и те, ради кого ты жизнь положил, тоже вскоре умерли, вдруг твоя смерть - зря? Ты ведь не будешь этого знать, умирая. М-да. Это есть сложный философский вопрос, а, Леха?

Я глядел в стену над его головой, размышляя. Может, он прав - какой смысл собой жертвовать, если не знаешь точно, что жертвуешь не напрасно? А ведь знать этого наверняка просто невозможно, для умершего человека все заканчивается. Так что, выходит, нет в этом смысла?

- Лучше б ты молчал, - в сердцах сказал я.

Костя вдруг предложил:

- А забрать их оттуда?

- Что? - удивился я. - Кого?

- Да родных же твоих из Киева. Может вдвоем к ним… Если Зона мутирует, твари полезут во все стороны - какие стороны? Никаких. Значит, угоним машину, посадим твоих, документы-деньги только возьмем, самое ценное в багажник. Еды. И ходу отсюда - на Урал. Через границу я знаю как перебраться, не проблема это. Что скажешь?

Я молчал. Меня разрывало на две части - желание уйти с болот побыстрее, убраться из Зоны, и ясное, четкое понимание: надо попытаться сделать то, ради чего Аня привела нас с напарником сюда.

- Ночью от дома все равно отойти не сможем. Это я так, навоображал: «черного» вырубить да и чесануть отсюда, а на самом деле там зверье и аномалии. Мы ж не сталкеры-бродяги какие-нибудь, чтоб в темноте между аномалиями пробиваться. И ты один не сможешь пройти. И вдвоем не сможем. Поэтому… - я посмотрел ему в глаза. - давай завтра решим, а? На рассвете.

- Ладно, - сказал он, раскатал на полу спальник и завалился спать, не раздеваясь.

Я постоял над Лабусом, дивясь крепости его нервов и уравновешенности нрава. В голове будто шторм стоял - мысли метались, то лицо матери выплывало из тумана, а то полигон возникал, где мы тренировались, после того как нам чипы поставили. Потом вдруг вспомнился Бугров, каким он был много лет назад. Вот почему я, кроме глаз его бегающих, больше ничего вспомнить не мог: лицо изменилось сильно. Черты тогда вроде и те же были, но не такие застывшие, вполне живые, хотя и в те времена, если припомнить хорошенько, присутствовало в них что-то необычное. Такая рожа может быть у главы какой-нибудь религиозной секты, крупного мафиози или серийного маньяка, как их обычно в фильмах показывают. Значит, было что-то в Бугрове, в мозгах его уже тогда - нечто такое, что направило этого человека в монолитовскую группировку, нормальный ведь не пойдет туда.

Утром, сказал я себе. Все решу утром. И не надо монолитовца на крыльце вырубать, бежать, прятаться - если не захотим мы с этой компашкой никуда идти, то они нас и не заставят. А сейчас надо все же умыться, привычка еще со срочной службы. Лучше пожертвовать парой минут отдыха, но ощущать себя помытым, побритым, вообще - приведенным в порядок. Мысли в голове встают на свои места, да и засыпаешь с другими ощущениями.

Скинув куртку, я остался в тельняшке и брюках. Кобуру с «файв-севен» на ремне передвинул за спину. Порылся в рюкзаке, достал бритву, мыльницу, щетку с зубной пастой. На стуле возле двери висело полотенце, я понюхал его - свежее, недавно стиранное. Хорошо.

Пройдя по короткому коридору, заглянул в столовую. Бугров лежал на скамейке возле стола, свесив ногу на пол. Остальные двое по прежнему сидели у стены. Один сектант вдруг поднялся, скользнув по мне взглядом, надел шлем и вышел из столовой. Хлопнула входная дверь. Тут же опять раздался стук, потом приблежающиеся шаги. Понятно - смена караула. Я не стал дожидаться, когда четвертый боец войдет в комнату, отправился умываться. В коридоре было полутемно, но из-под двери пробивался свет. Я толкнул ее и застыл в проеме.