Том 1. Стихотворения - Иван Бунин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1905
Эльбурс*
Иранский мифНа льдах Эльбурса солнце всходит.На льдах Эльбурса жизни нет.Вокруг него на небосводеТечет алмазный круг планет.
Туман, всползающий на скаты,Вершин не в силах досягнуть:Одним небесным ИазатамК венцу земли доступен путь.
И Митра, чье святое имяБлагословляет вся земля,Восходит первый между нимиЗарей на льдистые поля.
И светит ризой златотканойИ озирает с высотыИстоки рек, пески ИранаИ гор волнистые хребты.
<1905>
Послушник*
Грузинская песня«Брат, как пасмурно в келье! Белый снег лежит в ущелье.Но на скате, на льдине, Видел я подснежник синий».
«Брат, ты бредишь, ты бледен! Горный край суров и беден.Монастырь наш высоко. До весны еще далеко».
«Не пугайся, брат милый! Скоро смолкнет бред унылыйК ночи вьюга пустыни Занесет подснежник синий!»
<1905>
Хая-Баш*
(Мертвая голова)
Ночь идет, — молись, слуга пророка. Ночь идет — и Хая-Баш встает.Ветер с гор, он крепнет — и широко, Как сааз, туманный бор поет.
Ты уже высоко, — от аула Ты уже далеко. А в боруЗимней стужей с Хая-Баш пахнуло, Задымились сосны на ветру.
Вас у перевала только двое — Ты да конь. А бор померк, дымит.Звонкий ветер в крепкой синей хвое Все звончей и сумрачней шумит.
Где ты заночуешь? Зябнет тело, Зябнет сердце… Конь не пил с утра…Видишь ли сквозь сосны? Побелела Хая-Баш, гранитная гора.
Там нависло небо низко, низко, Там снега и зимняя тоска…А уж если своды неба близко — Значит, смерть близка.
<1905>
Тэмджид*
Он не спит, не дремлет.
КоранВ тихом старом городе Скутари,Каждый раз, как только надлежитБыть средине ночи, — раздаетсяГрустный и задумчивый Тэмджид.
На средине между ранним утромИ вечерним сумраком встаютДервиши Джелвети и на башнеДревний гимн, святой Тэмджид поют.
Спят сады и спят гробницы в полночь,Спит Скутари. Все, что спит, молчит.Но под звездным небом с темной башниНе для спящих этот гимн звучит:
Есть глаза, чей скорбный взгляд с тревогой,С тайной мукой в сумрак устремлен,Есть уста, что страстно и напрасноПризывают благодатный сон.
Тяжела, темна стезя земная.Но зачтется в небе каждый вздох:Спите, спите! Он не спит, не дремлет,Он вас помнит, милосердый бог.
<1905>
Тайна*
Элиф. Лам. Мим.
КоранОн на клинок дохнул — и жалоЕго сирийского кинжалаПомеркло в дымке голубой:Под дымкой ярче заблисталиУзоры золота на сталиСвоей червонною резьбой.
«Во имя бога и пророка.Прочти, слуга небес и рока,Свой бранный клич: скажи, какимДевизом твой клинок украшен?»И он сказал: «Девиз мой страшен.Он — тайна тайн: Элиф. Лам. Мим».
«Элиф. Лам. Мим? Но эти знакиТемны, как путь в загробном мраке:Сокрыл их тайну Мохаммед…»«Молчи, молчи! — сказал он строго, —Нет в мире бога, кроме бога,Сильнее тайны — силы нет».
Сказал, коснулся ятаганомЧела под шелковым тюрбаном,Окинул жаркий АтмейданЛенивым взглядом хищной птицы —И тихо синие ресницыОпять склонил на ятаган.
<1905>
С острогой*
Костер трещит. В фелюке свет и жар.В воде стоят и серебрятся щуки,Белеет дно… Бери трезубец в рукиИ не спеши. Удар! Еще удар!
Но поздно. Страсть — как сладостный кошмар,Но сил уж нет, противны кровь и муки…Гаси, гаси — вали с борта фелюкиКостер в Лиман… И чад, и дым, и пар!
Теперь легко, прохладно. ВыступаютТуманные созвездья в полутьме.Волна качает, рыбы засыпают…И вверх лицом ложусь я на корме.
Плыть — до зари, но в море путь не скучен.Я задремлю под ровный стук уключин.
<1905>
Мистику*
В холодный зал, луною освещенный, Ребенком я вошел.Тенями рам старинных испещренный, Блестел вощеный пол.
Как в алтаре, высоки окна были, А там, в саду — луна,И белый снег, и в пудре снежной пыли — Столетняя сосна.
И в страхе я в дверях остановился: Как в алтаре,По залу ладан сумрака дымился, Сквозя на серебре.
Но взгляд упал на небо: небо ясно, Луна чиста, светла —И страх исчез… Как часто, как напрасно Детей пугает мгла!
Теперь давно мистического храма Мне жалок темный бред:Когда идешь над бездной — надо прямо Смотреть в лазурь и свет.
<1905>
Статуя рабыни-христианки*
Не скрыть от дерзких взоров наготы,Но навсегда я очи опустила:Не жаль земной, мгновенной красоты, —Я красоту небесную сокрыла.
<1903–1905>
Призраки*
Нет, мертвые не умерли для нас! Есть старое шотландское преданье,Что тени их, незримые для глаз, В полночный час к нам ходят на свиданье,
Что пыльных арф, висящих на стенах, Таинственно касаются их рукиИ пробуждают в дремлющих струнах Печальные и сладостные звуки.
Мы сказками предания зовем, Мы глухи днем, мы дня не понимаем;Но в сумраке мы сказками живем И тишине доверчиво внимаем.
Мы в призраки не верим; но и нас Томит любовь, томит тоска разлуки…Я им внимал, я слышал их не раз, Те грустные и сладостные звуки!
<1903–1905>
Неугасимая лампада*
Она молчит, она теперь спокойна.Но радость не вернется к ней: в тот день.Когда его могилу закидалиСырой землей, простилась с нею радость.
Она молчит, — ее душа теперьПуста, как намогильная часовня,Где над немой гробницей день и ночьГорит неугасимая лампада.
<1903–1905>
Вершина*
Леса, скалистые теснины —И целый день, в конце теснин,Громада снеговой вершиныИз-за лесных глядит вершин.
Селений нет, ущелья дики,Леса синеют и молчат,И серых скал нагие пикиНа скатах из лесов торчат.
Но целый день, — куда ни кинуВдоль по горам смущенный взор, —Лишь эту белую вершинуПовсюду вижу из-за гор.
Она полнеба заступила,За облака ушла венцом —И все смирилось, все застылоПред этим льдистым мертвецом.
<1903–1905>
Тропами потаенными*
Тропами потаенными, глухимиВ лесные чащи сумерки идут.Засыпанные листьями сухими,Леса молчат — осенней ночи ждут.
Вот крикнул сыч в пустынном буераке…Вот темный лист свалился, чуть шурша…Ночь близится: уж реет в полумракеЕе немая, скорбная душа.
<1903–1905>
