Кризис человечества. Выживет ли Россия в нерусской смуте ? - Михаил Делягин

Гремучая, но гармоничная смесь конкуренции и солидарности, делая общество внутренне разнообразным и тем самым гибким и жизнеспособным, создает предпосылки для невиданной эффективности. Однако это же свойство предъявляет и весьма суровые требования к качеству управления, значимость которого многократно повышается из-за пассивности преобладающей части общества в «нормальных» обстоятельствах.

Принудительное внешнее объединение внутренне обособленных и самостоятельных единиц, вошедшее в плоть и кровь русской культуры, проявляется и как симбиоз ее носителя с государством, самоидентификация отдельной личности как части не только страны, но и государства, которые воспринимаются практически как одно и то же. При этом права личности изначально воспринимаются ею самой как заведомо подчиненные интересам страны, воплощаемым в себе (до полного их поглощения) государством.

Симбиоз личности с государством носит заведомо односторонний (и потому жертвенный с точки зрения западной индивидуалистической культуры) характер и отнюдь не дополняется даже попыткой симбиоза государства с личностью.

6.1.5. Русская слитность

Наши подонки совсем оборзели.

Обыденная критика

Государство — сверхценность русской культуры. Не наемный управляющий, не источник социальных гарантий, не инструмент обеспечения безопасности и тем более не организатор технологического прогресса.

И уж, конечно, не пресловутый «ночной сторож» с министерской зарплатой и замком в Швейцарии, трепетно любимый либеральными фундаменталистами.

Государство — современная форма существования русского народа.

Единственная форма, доступная нам на протяжении как минимум вот уже нескольких столетий. Социальная среда, в которой живет и развивается каждая «ячейка общества». Скрепа, обеспечивающая само его существование и одновременно развитие.

Вслушайтесь в критику: самые ярые нападки на ненавистную всему народу бюрократию включает использование по отношению к ней слова «наша» [33]. Это не рабство — это неотделенность, слитность, симбиоз с государством как отдельного человека, так и общества в целом.

Глубоко религиозный человек, как правило, не является целостной, законченной личностью, так как добровольно делегирует часть своей личности на небеса, лишаясь тем самым этой части личности и суверенитета над собственной жизнью. Подобно ему, русский человек делегирует часть своего «я», своего самоосознания государству и вообще «начальству», выступающему представителем и олицетворением последнего и устанавливаемых им порядков (причем даже в сугубо частных структурах).

Ощущение государства, даже явно враждебного личности, тем не менее как «своего» — одна из самых поразительных особенностей русской культуры. Ее носители с легкостью прощают руководителям страны (да и любым «начальникам», являющимся их отражениями) то, десятую долю чего они не прощают своим ближайшим родственникам и друзьям!

Интересно, что сами слова «начальство» и «начальствовать», означающие буквально «давать начало», что говорит едва ли не о божественных функциях, уже свидетельствуют о непропорциональной роли всякого внешнего (относительно отдельно взятой личности) управления для россиян.

Симбиоз личности с государством исключительно важен для понимания практических особенностей нашей культуры.

Такая слитность дает российскому обществу, единому со своим государством, колоссальную — непредставимую и потому всегда неожиданную — силу, раз за разом, уже привычно для нашей истории позволяющую совершать невероятное. Именно в ней заключается секрет колоссальной эффективности и жизнестойкости носителя русской культуры, действующего «заодно» со своим государством. В этих случаях действительно «нам нет преград ни в море, ни на суше». Достаточно вспомнить Сталина, начавшего прием в честь Победы над фашистской Германией тостом за терпение русского народа и его доверие к государству.

Но она же делает нас слепыми и беспомощными, неспособными даже к простейшей самообороне и элементарной самоорганизации [34] в ситуациях «оставленное™» государством. По своим трагическим последствиям для «оставленной государством» личности они живо напоминают последствия «богооставленности» для истово верующих. Когда же государство по тем или иным причинам становится врагом своего народа, носители русской культуры и вовсе оказываются абсолютно беспомощными до «последнего предела» (а порой и за ним). В этом, кстати, одна из причин исключительно высокой роли инокультурных элементов в массовых (и особенно массовых успешных) выступлениях против государства.

Носителю русской культуры невероятно сложно выступать против «своего» государства даже тогда, когда оно уже давно перестало быть своим. Противоестественность этого действия для него такова, что, когда оно все-таки вынуждается историей, люди освобождаются от всех и всяческих правил и ограничений, обрушивая страну в хаос разного рода «смут».

Весьма важно, что симбиоз личности с государством неразрушим без разрушения самой русской культуры, а следовательно, и России, и всего нашего общества. Поэтому попытки внедрения в нашу жизнь без адаптации к этой ее коренной особенности любых институтов и правил, основанных на отделении личности от государства (в том числе, увы, и западных демократических институтов) обречены на позорный провал. В частности, при относительно успешном внедрении в нашу социальную ткань они объективно ведут не к гуманизации, но, на — против, к разрушению общества и уничтожению народа.

6.1.6. Уклонение от открытых конфликтов и «русский бунт»

Устав от вас, враги, от вас, друзья,

И от уклончивости речи русской…

Марина Цветаева

Легендарную пассивность носителей русской культуры, готовность терпеть самые грубые несправедливости до самой последней возможности принято объяснять легендарной же «властью пространств над русской душой». Действительно, в России, в отличие от Европы, население редко «припирали к стенке» — почти всегда было куда бежать, и наша страна росла в основном именно за счет такого бегства.

Наряду с пространством важную роль в формировании этой черты играли и длительное жестокое угнетение, и скудость ресурсов, которая объективно ограничивала материальную базу любого сопротивления. Не стоит забывать и о европейском ощущении ценности своей жизни, рисковать которой оказывалось значительно труднее, чем в слитно-роевых традиционных азиатских обществах.

Парадная сторона пассивности — исключительное терпение носителей русской культуры — создает колоссальный соблазн и одновременно бросает вызов любой системе управления.

Она достаточно быстро обнаруживает, что общество прощает ей почти любые ошибки и притеснения. Более того, в силу не только пассивности, но и общей скудости ресурсов общество почти не тратит сил не только на принуждение управляющей системы к необходимым ему решениям, но и на простую обратную связь с нею. В результате у нее возникает ошибочное ощущение полной безнаказанности практически любого произвола по отношению к обществу. В начале 2000-х годов это ощущение было отлито в классической формуле «Это быдло будет думать то, так и тогда, что, как и когда мы покажем ему по телевизору».

Однако, действуя по этому принципу, управляющая система неизбежно порождает незаметное для себя, подспудное нарастание общественного недовольства. Оно не проявляется в резкой и отчетливой форме до тех пор, пока не разряжается, — внезапно для правящей элиты и с крайней разрушительностью.

Разрушительность эта вызвана, как ни парадоксально, симбиотическим сосуществованием общества и государства. В условиях такого симбиоза протест против государства оказывается для общества невероятно трудным и настолько противоестественным делом, что общество восстает не на чуждые ему посторонние силы, а, по сути дела, на самое себя.

В результате его врагом становится не конкретный, враждебный ему и стесняющий его порядок, созданный государством, но сам по себе порядок как таковой — сама идея порядка. Ведь слитное с государством общество в принципе не ощущает возможности существования другого порядка, кроме созданного «его» государством.

Именно в этом заключается причина «бессмысленности» и «беспощадности» «русского бунта», выявленной еще Пушкиным.

Наиболее изученным с точки зрения массовых поведенческих реакций примером этого стала Гражданская война, в которой красные и белые воевали не столько друг против друга, сколько против общего хаоса, общего для основной массы населения отрицания порядка как такового.