Добивающий удар (СИ) - Птица Алексей

***

Керенский, как обычно, допоздна засиделся в кабинете и, уже почти засыпая, боролся со сном, пытаясь работать с документами. Только что ему доложили, что адмирал Курош освобождён и находится в надёжном месте под усиленной охраной.

И вот раздался следующий звонок.

— Аллё!

— Александр Фёдорович, Климович! Красковский объявился. Жаждет встречи и, видимо, ему есть что сказать.

— Прекрасно! Завтра к вечеру доставьте его сюда, надо принять этого дятла в отдельном кабинете, чтобы он видел как можно меньше. Мутный фрукт, может предать в любой момент. Вы установите за ним наблюдение. Учтите, его в любом случае надо вести. И как только ему в голову придут мысли о предательстве, его надо сразу же уничтожить. И вообще, Евгений Константинович, найдите мне офицера, который в состоянии возглавить команду диверсантов. Это уже становится остро необходимым. Подумайте. И жду вас тоже вместе с ним, пора создавать отдельный отдел по Финляндии. Жду вас завтра, Евгений Константинович.

— Есть, господин министр, — послышалось на том конце трубки, и Керенский положил её на рычаги.

Он уже вступил в должность военного и морского министра. Но разговаривать в военном ведомстве было, собственно, и не с кем. Всё начальство отсутствовало, только генерал-квартирмейстер Поливанов, угодливо улыбаясь, поздравил его с назначением.

Нынешний командующий Балтийским флотом адмирал Максимов находился в Гельсингфорсе, начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Алексеев был в Ставке. По сути, в Петрограде не было никого, кроме начальника Петроградского гарнизона и начальника Генерального штаба.

Нужно было всех вызывать в Петроград. Соответствующие указания уже были отданы. И теперь Керенский ожидал на экстренное совещание всех начальников фронтов: Алексеева, адмиралов Максимова — Балтфлот и Колчака — Черноморский флот, чтобы определиться с ходом дальнейших действий.

Телеграммы в адрес всех командующих были разосланы и теперь нужно было ждать от трёх до пяти дней, чтобы все они смогли собраться на совещание. Ничего, время у Керенского было, до этого ещё многое предстояло решить и разобраться.

— Прошу вас, — обратился Керенский сразу после своего назначения к генералу Поливанову, — составить список генералов, принявших Февральскую революцию, а также список тех, кто был уволен господином Гучковым и вообще, не согласных с политикой Временного правительства. Также это касается и адмиралов. Состыкуйтесь с Морским штабом и уточните списки. По готовности прошу отправить их мне, я жду.

— Будет сделано, — угодливо улыбнулся Поливанов.

Не попрощавшись с Поливановым, а только холодно улыбнувшись ему, Керенский уехал к себе и сейчас вспоминал об этом эпизоде со смешанным чувством гадливости и раздражения, как это вообще могло так быть. Царский генерал, а прогибается перед выскочкой и адвокатишкой.

«Идиоты, клятвопреступники, придурки», — сказал он вслух и решил, что всё, на сегодня с него хватит.

— Мишкааа!

— Ась, я тут, вашбродь, — просунулась в дверь голова ординарца.

— Диван застелен?

— Да, вашбродь, может, на кровать ляжете почивать?

— Нет, нечего себя баловать, Мишка. Ты бы мне ещё и женщину предложил?!

— Так это рази проблема. Найдём! — уверено сказал Мишка. — За деньги не стоит, мало ли, заразу какую подхватить можно, но есть же и правильные барышни, неужели они не захотят ублажить целого министра? Ни в жисть не поверю. Женщины, они такие, разные, в общем, — не стал мудрствовать Мишка.

Керенский невольно вспомнил Нину Оболенскую, в этой череде самых разных событий, большей частью трагических, он совсем о ней забыл, было не до любви и половых инстинктов. Тут выжить надо, а не о женщинах думать. Это только в фильмах и книгах про гаремы всё хорошо и без проблем. А в жизни… Жизнь она такая, скажем так, этакая. С трудом додумав эту мысль, Керенский отправился спать на подготовленный Мишкой диван.

«В дуду подруг, в дуду друзей, заснуть бы поскорей», — еле успел он додумать мысль и провалился в крепкий сон без сновидений.

Глава 12. Интриги

«Когда диктатура становится фактом, революция становится правильной».

В.Гюго

На следующий день Керенский с утра отправился в министерство, где занял кабинет Гучкова, вышвырнув оттуда все его вещи. За конторку перед его кабинетом сел поручик Велимир Аристархов, приняв эту должность у предыдущего секретаря, которого отправили в распоряжение начальника Петроградского гарнизона.

Вместе с Керенским в министерство прибыл и Щегловитов, одевший гражданское платье. Сенатор, а теперь председатель Временного правительства Блюменфельд Герман Фадеевич осваивался в новом кресле. Возле его кабинета также обосновывался новый секретарь, имеющий похожую внешность. Тоже Захербаум какой-нибудь или Поцк.

— Герман Фадеевич, представляю вашего помощника, прошу любить и жаловать — господин Щегловитов Иван Григорьевич, собственной персоной. Да, сразу скажу, я выпустил его из тюрьмы и привлёк на государственную службу. Он будет просматривать все распоряжения и указы, что вы будете подписывать по другим ведомствам, кроме тех, что курирую я. Это великий труд, цените его, как ценю его я. Прошу вас, Иван Григорьевич, обсудить весь ваш совместный труд, а потом вы можете разместиться в кабинете министра внутренних дел, я на время вам его уступаю.

Блюменфельд, не успев вставить и слова, замер от неожиданности.

— Но я считал…

— Считаю тут я, — резко бросил Керенский, а потом мягко улыбнулся, добавив. — Я посчитал нужным сделать именно так, не доверяю я вам… евреям, уж простите меня великодушно. Были, знаете ли, прецеденты. Мы, русские, должны друг другу помогать, потому как разобщены. А уж ваш богом хранимый народ вообще везде, словно пробка в бочке, норовит заткнуть фонтан изобилия. Иван Григорьевич!

— Да, я готов.

— Ну, вы не стесняйтесь, вы теперь официальный первый секретарь Временного правительства, я уже заказал вам печать. Ею будете владеть только вы и закреплять документы, любезно одобренные господином Блюменфельдом. Как в стародавние времена говорили: «Хранитель главной королевской, то есть республиканской, печати». Он подписывает, вы закрепляете, таким образом мы будем поддерживать правильность моего выбора. Так что, дерзайте, а мне уже пора приступать к своим собственным обязанностям, господа. И да, прошу вас не стесняться, докладывая друг на друга. Всё же, бывают ошибки, а я подправлю.

Керенский вышел, Щегловитов вздохнул.

— Мне не нравится этот человек.

— Мне тоже, — ответил Блюменфельд.

— Но у нас нет другого выхода. Не сомневаюсь, что вы сейчас такой же заложник ситуации, что и я. Предлагаю друг другу не доверять, но работать на благо России. В конце концов, мы оба были госслужащими и грех нам сетовать на несправедливость общества, ведь мы сами его и породили, и вот теперь…

— И вот теперь…, - как эхо повторил за ним Блюменфельд. — Я согласен, но лучше уж доверять, чем не доверять. Цена ошибки слишком высока. А когда вот так вот прямо говорят о евреях, то скорее всего, этот человек избавлен от сдерживаемых эмоций. И можно ожидать от него чего угодно.

— Да, в этом вы правы, я согласен с вами. И хорошо, будем друг другу доверять, насколько это возможно, цена за предательство уж слишком высока. Керенский не остановится ни перед чем, — вздохнул Щегловитов. — Тогда я пошёл к себе, телефон вам скажут, а секретари будут носить бумаги от вас ко мне. Живу я в Смольном под арестом и советую вам жить дома, не делая скоропалительных решений, а то и вы будете жить в Смольном. Я Керенского изучил, поверьте мне.

— Я вам верю и понимаю.

— Ну, вот и хорошо, — и Щегловитов, пожав руку Блюменфельду, тоже ушёл.

Он ушёл, а Блюменфельд без сил опустился в кресло, прижав руку ко лбу, он задумался над своей судьбой. Что тут сказать, он сделает всё, что сможет, но, судя по всему, сделать он многого не сможет. Он начинал бояться Керенского, тот был лишён оголтелого антисемитизма, но в его глазах ощутимо виделось пренебрежение и обещание неотвратимого наказания за предательство. Что же, пусть так, он будет работать на благо государства, а дальше всё будет ясно.