Стоунер - Джон Уильямс

— Мистер Стоунер, вы слишком далеко зашли! Вы не можете так думать.

— Я, безусловно, так думаю, — возразил Стоунер. Уокер помолчал, внимательно глядя на Стоунера. Потом сказал:

— Я был готов принять оценку, которую вы мне поставите. Но вы должны понимать, что этого я принять никак не могу. Вы подвергаете сомнению мою компетентность!

— Именно так, мистер Уокер, — утомленно согласился Стоунер и поднялся со стула. — А теперь извините меня…

Он двинулся было к двери — но его остановил возглас Уокера, выкрикнувшего его фамилию. Стоунер обернулся. Лицо Уокера побагровело и до того вздулось, что глаза за толстыми стеклами очков стали крохотными.

— Мистер Стоунер! — крикнул он снова. — Не думайте, что поставили на этом деле точку. Поверьте мне, она еще не поставлена!

Стоунер окинул его тусклым взглядом, лишенным любопытства. Рассеянно кивнул, повернулся и вышел в коридор. Он с усилием передвигал ноги по голому цементному полу. Он чувствовал себя опустошенным, старым, уставшим.

Глава X

Да, точка еще не была поставлена. Семестр окончился пятницу, а в понедельник Стоунер выставил оценки. Эта часть преподавательской работы нравилась ему меньше всех остальных, и он всегда старался разделаться с ней как можно быстрей. Он поставил Уокеру «неудовлетворительно» и больше о нем не думал. Неделю между семестрами он потратил в основном на чтение первых вариантов двух диссертаций, которые в окончательном виде должны были быть представлены весной. В обеих он увидел много погрешностей, и диссертации потребовали пристального внимания с его стороны. Он почти не вспоминал про эпизод с Уокером.

Но через две недели после начала второго семестра ему пришлось о нем вспомнить. Однажды утром он обнаружил в своем почтовом ящике записку от Гордона Финча с просьбой зайти к нему в кабинет в удобное для него, Стоунера, время.

Дружба между Гордоном Финчем и Уильямом Стоунером достигла той стадии, какой достигают все подобные многолетние дружбы; она была непринужденной, глубокой и интимно-сдержанной чуть ли не до обезличенности. Они редко встречались во внерабочей обстановке, хотя Кэролайн Финч время от времени ненадолго заглядывала к Эдит. Когда Гордон и Уильям разговаривали, они вспоминали молодые годы, и каждый представлял себе другого таким, каким он был в прежние времена.

У Финча в его сорок с небольшим была прямая, но мягкая осанка человека, усиленно старающегося не потолстеть; лицо тяжеловатое и пока без морщин, хотя щеки начинали провисать и под затылком плоть круглилась валиком. Его волосы изрядно поредели, и он начал зачесывать их так, чтобы это меньше бросалось в глаза.

Когда Стоунер пришел к нему в кабинет, они первые несколько минут вели малозначащую беседу о семьях; Финч вежливо сделал вид, что воспринимает брак Стоунера как нормальный, Стоунер вежливо изумился, что у Гордона и Кэролайн уже такие большие дети, что младший из двоих ходит в детский сад.

После того как они почти автоматически отдали положенную дань своей давней дружбе, Финч рассеянно поглядел в окно и сказал:

— Так, о чем же я, собственно, хотел с тобой поговорить? Ах да. Декан аспирантского колледжа посчитал, что именно мне как твоему другу следует обсудить с тобой одну вещь. Ничего серьезного. — Он опустил глаза в свой блокнот. — Всего-навсего некий разгневанный аспирант. Он заявляет, что ты погано с ним обошелся в прошлом семестре.

— Уокер, — сказал Стоунер. — Чарльз Уокер.

Финч кивнул:

— Да, он самый. Что там у тебя с ним такое?

Стоунер пожал плечами.

— Полное впечатление, что он не прочел ничего из списка литературы, — это был мой семинар по латинской традиции. Чтобы завуалировать свое незнание, он, когда делал доклад, резко отклонился от темы. Я предоставил ему выбор: либо подготовить новый доклад, либо дать мне на проверку свои записки, но он отказался и от того, и от другого. У меня не было иного выхода, как поставить ему «неуд».

Финч снова кивнул:

— Я и представлял себе что-то в таком роде. Мне, ей-богу, досадно тратить время на подобные дела; но пришлось взять это на контроль — хотя бы ради того, чтобы оградить тебя от неприятностей.

— А тут что… какие-то особые трудности? — спросил Стоунер.

— Нет-нет, — заверил его Финч. — Никаких особых трудностей. Просто жалоба. Ну, ты знаешь, как это бывает. Уокер, надо сказать, за первый свой аспирантский курс получил только «удовлетворительно»; мы можем, если захотим, выгнать его из аспирантуры прямо сейчас. Но мы все же склонны допустить его в следующем месяце к предварительному устному экзамену, и тогда картина будет ясна. Зря я тебя вообще побеспокоил по этому поводу.

Они немного поговорили на другие темы. Потом, когда Стоунер уже собрался уходить, Финч непринужденно остановил его.

— Чуть не забыл, я еще кое-что хотел тебе сказать. Президент и попечительский совет наконец вознамерились что-то решить насчет Клэрмонта. Поэтому со следующего года я, вероятно, буду полноправным деканом колледжа гуманитарных и естественных наук.

— Я рад, Гордон, — сказал Стоунер. — Давно пора.

— И это значит, что нам понадобится новый заведующий кафедрой. У тебя есть какие-нибудь соображения?

— Нет, — ответил Стоунер. — Я не думал об этом, честно говоря.

— Мы можем либо пригласить человека со стороны, либо сделать заведующим кого-нибудь из своих. Я вот что хочу выяснить: если мы решим выбирать из имеющихся людей — ты хотел бы занять эту должность?

Стоунер немного поразмыслил.

— Я не думал на эту тему, но… нет. Нет, я бы не хотел.

Облегчение, которое испытал Финч, было до того очевидным, что Стоунер улыбнулся.

— Ладно, — сказал Финч. — Я предвидел, что ты откажешься. У тебя масса времени уходила бы на всякую ерунду. На приемы, на светское общение… — Он отвел от Стоунера взгляд. — Я знаю, что это не твоя стихия. Просто, поскольку старик Слоун умер, а Хаггинс и, как его там, Купер в прошлом году ушли на пенсию, ты, получается, на кафедре старший. Но если ты не бросаешь алчных взглядов, то…

— Не бросаю, — твердо заявил Стоунер. — Заведующий из меня, скорее всего, вышел бы никудышный. Я этого назначения не жду и не хочу.

— Хорошо, — сказал Финч. — Хорошо. Это очень сильно упрощает дело.

Они попрощались, и Стоунер забыл об этом разговоре на какое-то время.

Предварительный устный экзамен был назначен Чарльзу Уокеру на середину марта; Стоунер, к некоторому своему удивлению, получил от Финча извещение, что он включен в экзаменационную комиссию из трех человек. Он зашел к Финчу и попросил заменить его кем-нибудь другим: ведь он поставил Уокеру «неуд», на что аспирант страшно обиделся, заподозрив его в личной неприязни.

— Порядок есть порядок, — вздохнул в ответ Финч. — Ну, ты сам знаешь: в комиссию входят научный руководитель, преподаватель, который вел один из семинаров, где участвовал экзаменующийся, и специалист в какой-либо другой области. Руководитель — Ломакс, единственный аспирантский семинар, где он участвовал, вел ты, а третьим я выбрал Джима Холланда, новичка. Декан аспирантского колледжа Радерфорд и я будем присутствовать в неофициальном качестве. Я постараюсь сделать так, чтобы все прошло как можно более гладко.

Но для Стоунера это было испытание, которое не могло пройти гладко. Как бы ему ни хотелось задавать поменьше вопросов, правила предварительных устных экзаменов были незыблемы: каждому преподавателю — по сорок пять минут на любые вопросы аспиранту (при этом остальные двое тоже могут участвовать в разговоре).

В день экзамена Стоунер нарочно пришел в семинарскую аудиторию на третьем этаже Джесси-Холла с небольшим опозданием. Уокер сидел в торце длинного, гладко отполированного стола, вдоль которого расположились четыре экзаменатора: Финч, Ломакс, новый преподаватель Холланд и Генри Радерфорд. Стоунер тихо проскользнул в дверь и занял место в другом торце, напротив Уокера. Финч и Холланд кивнули ему; Ломакс, грузно осевший на стуле, глядел прямо перед собой и постукивал по зеркальной столешнице длинными белыми пальцами. Уокер держал голову высоко, жестко, презрительно, взгляд, которым он смотрел вдоль стола, был холодным. Радерфорд откашлялся.

— Э-э, мистер… — Он сверился с листом бумаги перед ним. — Стоунер.

Радерфорд был щуплый сутулый седой человечек; его брови и даже глаза опускались вниз с наружной стороны, поэтому лицо всегда выражало мягкую безнадежность. Хотя он был знаком со Стоунером много лет, фамилию его он так и не запомнил. Он еще раз откашлялся.

— Мы как раз собирались начинать.

Стоунер кивнул, положил руки на стол, сплел пальцы и, глядя на них, рассеянно слушал, как Радерфорд нудно произносил обычные вступительные слова к устному экзамену.