Сожженные мосты. Часть 1 - Александр Маркьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Чисто… — прошипел прямо в ухо залегшему на вершине сотнику Певец
— Чисто — через некоторое время подтвердил и осмотревшийся Соболь.
Пользоваться связью сотник запретил — у местных, как достоверно было известно, были современные мультичастотные сканеры и работали они круглые сутки. Контрабандистов недооценивать было нельзя.
— Выставляемся! — решил сотник — Соболь наблюдение, остальные охранение.
Соболь кивнул, начал устраиваться на толстом, уже обжитом и еще не до конца высохшем древесном стволе, остальные бесплотными призраками растворились в лесу…
И чего только не придумают теперь. Раньше пластуну все помощники — терпение, опыт да зоркий глаз. Многие пластуны вырабатывали ночное зрение не хуже кошачьего. А теперь… а теперь есть такие дела как ночные прицелы и тепловизоры, от которых не укроешься. И любой, более-менее выучившийся дурак может их применять. Пропадает пластунская профессия….
Ночной лес жил своей жизнью — шебуршалось зверье бесшумно парил над лесом высматривая добычу филин. Стрелки часов, едва заметно светящиеся зеленым в темноте медленно ползли, отмеряя минуту за минутой. От безделья клонило в сон.
Заскрипел какой-то местной птицей Соболь — что-то нашел, что-то высмотрел. Сотник медленно пополз к нему.
— Что?
— В центре… — прошипел Соболь, передавая винтовку — у костела.
Зеленый свет ночного прицела неприятно резанул сотника по глазам уже адаптировавшего свои глаза к ночи. Окрестности в ночном прицеле выглядели как будто погруженные в мутный зеленый сумрак донской заводи. Казаки нынче были не те, что в начале века — сотник например, имел за плечами краткий курс подготовки легких водолазов, три месяца занимался на высокогорном озере Балхаш. Потом, когда судьба давала возможность побывать дома — занимался подводной охотой на Дону, один раз чуть не попал на обед сому.[67] Поэтому, такую картину, какая сейчас предстала перед ним в прицеле, сотнику хорошо знал…
Изображение чуть плыло, как это и было в ночных прицелах — там картинка преобразуется, это тебе не оптика. Перед глазами плыла узенькая мощеная улица пригожие, обнесенные заборами дома по обе стороны, площадь. Шпиль невысокого, разлапистого костела…
Вот те на…
— Вот ведь богохульники… — негромко сказал сотник — это придумать же надо, в божьем доме спирт хранить.
Жизнь в поселке кипела — верней не в самом поселке, на площади. Сам то поселок уже засыпал, то тут, то там гасли желтые прямоугольники окон. А вот на площади кипела жизнь — трое, подогнав к костелу большой крытый грузовик, торопливо надрываясь, таскали в него и грузили небольшие квадрантные емкости. Сотник уже достоверно знал, что это такое — пятидесятилитровые канистры со спиртом. Сейчас загрузят машину и отправят ее дальше.
— Тонн шесть в машине… — прошептал Соболь — куш неслабый…
Да уж и в самом деле куш неслабый. По казачьим традициям, полученное от казны вознаграждение шло на кошт, но и тем, кто непосредственно дал результат — перепадало немало. Государство спирт принимает по пять целковых за литр, если нормальный и по целковому — если метиловый или еще какой непригодный. Если они всю машину собираются грузить то выходит…
Неплохо выходит…
Сотник негромко каркнул вороном, вороны по ночам не летают — но тут вряд ли кто слушает. Общий сбор…
— В центре поселка машина. У костела. Спирт тонн шесть. Делаем так. Выдвигаемся мы трое, работаем пэбэшками,[68] остальное — на край. Соболь, выбирай позицию.
Соболь осмотрелся в прицел.
— Сто метров левее по дороге. На крыше.
— Собака?
— Успокою.
Сотник подумал.
— Чебак — подстрахуешь. Потом присоединишься к нам, но не светись — сработаем я и Певец. Ты — сиди тихо. Рабочий план — вяжем этих, кидаем в кузов и тикаем. Либо до ППД, либо до первого поста, там и сдаем все. По дороге забираем Соболя. Я и Певец в кабине, Чебак и Соболь — в кузове. По машине не стрелять, полыхнет — сгорим зараз. С этими — осторожнее, Соболь — если что вали, но не наглухо. Живыми брать треба.
— Есть!
— Тогда — с богом, казаки…
Теперь шли двумя парами, как и предстояло работать: Город и Певец первыми, Соболь и Чебак вторыми. Город и Певец, как идущие первыми забросили за спину свое основное оружие, достали пистолеты, накрутили на удлиненные стволы длинные трубки глушителей. Опустили на глаза приборы ночного видения. На каждом пистолете был лазер, работающий в невидимом невооруженным глазом режиме — а в очках лазерный луч был виден, он словно шпага пронзал пространство. Как на учениях, или за линией фронта во вражеском тылу. Хотя земля эта — своя.
Взвыла собака — одна, затем другая. Собачий перебрех покатился по селу — собаки не могут молчать если слышат лай сородичей. Город поднял сжатую в кулак руку, затем растопырил пальцы — все мгновенно присели, укрылись на местности.
— Подождем, пока утихнут — одними губами прошептал он на ухо Певцу, тот согласно кивнул.
В крайнем от околицы села доме открылась дверь — пышущий желтым прямоугольник на черном фоне стены. Разбуженный спросонья поляк какое-то время оглядывался, пытаясь понять, не забрались ли в хозяйство воры, потом чем-то кинул в мешающую спать собаку. Собака взвизгнула и замолкла…
Желтый прямоугольник погас…
Сотник указал рукой направление — вперед.
Огородами решили не идти — и в самом деле собаки, может у кого собака на ночь отпущена с цепи. Проблем не оберешься. Ломанулись улицей, внаглую — перебегая от столба к столбу, избегая желтых конусов света от горящих вовсю фонарей. На Дону по ночам без дела свет не жгли. А тут — Европа…
Чебак показал знак опасности — и сам мгновенно упал на землю. Его примеру тут же последовали остальные…
— Еще Польска не сгинела…[69] - донеслось негромкое…
Человек, который шел по улице в такой поздний час вовсе не был пьяным или загулявшим. Наоборот, он шел ходко не шатался от выпитого, посматривал на дома. Сотник приготовил пистолет, хотя понимал, что нарвутся — и наглухо его валить нельзя. Идет человек — и идет, преступления же в этом нет. По башке рукояткой пистолета и связать, наверное, так…
Разгадка была простой — человек остановился около богатого, двухэтажного дома, что-то поднял на земле, резко распрямился, размахнулся рукой. Едва слышно звякнуло окно.
Через несколько секунд в одном из окон второго этажа призрачно мелькнул огонек свечи, потом открылась форточка — и из нее что-то выбросили, что-то, что едва слышно звякнуло о камень. Человек огляделся по сторонам подобрал выброшенное и полез через высокий, каменный, ограждающий дом забор.
Понятно… к паненке своей пошел.
Они ждали еще минут пять, прежде чем убедились, что все тихо и их никто не заметил. Потом пошли к площади, прежним порядком.
В любом польском поселении есть площадь. Так же как и в казачьих куренях — в русских поселениях площадь не обязательна, а тут она есть всегда. Вокруг площади крутится вся общественная жизнь села, тут обязательно есть костел, есть каварня,[70] есть и присутствие[71] местное. Сама площадь обычно круглой формы, обрамленная каменными домами, замощенная камнем и аккуратно убираемая. Европа…
Выйдя на площадь, Певец и Город пошли в разные стороны, как бы обхватывая ее. Ни присутствие ни каварня уже не работали — это тебе не трактир, где до утра шумят. Только фонари, чьи кованые чугунные столбы красиво обрамляли площадь подобно стражникам, берегущим ее покой, светили мертвенно-бледным светом, и вокруг них вертелась мошкара.
Шаг. Еще шаг…
Машина была уже совсем рядом, так рядом что чувствовался запах соляра, тяжелые шаги по мостовой, запаленное дыхание — трое мужчин носили что-то тяжелое, стремясь перетаскать все что нужно как можно быстрее.
Сотник откинул с глаз уродливый прибор ночного видения, подождал, пока глаза немного адаптируются к темноте. Проверил пистолет.
— Здорово вечеряли, панове! — улучив момент, сказал Велехов, ступая вперед и выходя из-за кузова машины — никак винокурите здесь…
Один из грузчиков, самый молодой выронил из рук тяжелый, пятидесятилитровый пластиковый бочонок со спиртом себе на ногу и заполошно взвыл.
— У… матка боска…
— Руки в гору![72] — негромко, но внушительно сказал сотник.
Второй, постарше — у него в этот момент не было в руках ничего, он только что бросил бочонок в машину, сместился влево, рука змеей скользнула за спину…
Хлоп…
Лязг затвора был слышнее, чем выстрел, десятимиллиметровая тяжелая тупая пуля врезалась в правую руку, напрочь перебив кость…
— И-ы-ы… — взвыл поляк, хватаясь за искалеченную руку, кровь из которой мгновенно пропитала рукав.
