Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV) - Чарльз Диккенс

- Быть представленным такому человеку, как Погрэм, - сказала мисс Коджер, - такой женщиной, как Хомини, есть действительно волнующий момент, который производит сильное впечатление на то, что мы называем нашими чувствами. Но почему мы их так называем, и что производит на них впечатление, и откуда берутся вообще впечатления, и существуем ли мы в действительности, и существует ли - страшно вымолвить! - в действительности некий Погрэм, или некая Хомини, или же некое деятельное начало, которому мы даем эти имена, - это тема для взыскующего духа, слишком обширная и ответственная, чтобы рассматривать ее в такую непредвиденную и критическую минуту.

- Дух и материя, - сказала дама в парике, - быстро скользят в водовороте бесконечности. Возвышенное стонет, и тихо дремлет безмятежный Идеал в шепчущих покоях Воображения. Внимать ему сладко. Но строгий философ насмешливо обращается к Фантазии: "Эй! Остановите мне эту Силу! Ступайте, приведите ее сюда!" И видение исчезает.

После чего обе дамы взяли руку мистера Погрэма и поцеловали ее, как руку патриота. Когда эта честь была воздана, мать современных Гракхов потребовала, чтобы принесли стулья, и тут все три литературные дамы вплотную взялись за Погрэма и начали его обрабатывать, чтобы он показал себя во всем блеске.

Не стоит заносить на скрижали истории, как Погрэм сразу же сбился с толку и понес околесицу, не говоря уже о трех литературных дамах, которым и сбиваться было не с чего. Достаточно сказать, что, потеряв под ногами почву, все четверо барахтались в волнах собственного красноречия, брызгая словами во все стороны. По общему приговору, такого жестокого словесного турнира в "Национальном отеле" еще не бывало. На глазах крикливого юноши несколько раз выступали слезы, и присутствующие говорили, что голова у них разболелась от напряжения, как и следовало ожидать.

Когда, наконец, настало время выпустить мистера Погрэма из угла и члены комитета благополучно препроводили его в соседнюю комнату, все горячо выразили ему свое восхищение.

- Которое, - сказал мистер Баффем, - должно найти выход, иначе произойдет взрыв. Вам, мистер Погрэм, приношу я благодарность. К вам, сэр, я питаю возвышенное благоговение и глубокое чувство. Мысль, которую я намереваюсь выразить, сэр, такова: "Будьте всегда так же тверды, как ваша мраморная статуя! И пусть она вечно наводит такой же страх на ваших врагов, как и вы сами!"

Есть основания предполагать, что она скорее наводила страх на друзей, чем на врагов, будучи произведением демонической школы и изображая достопочтенного Илайджу Погрэма с волосами, вставшими дыбом, словно на сильном ветру, и широко раздутыми ноздрями. Тем не менее мистер Погрэм поблагодарил своего друга и соотечественника за выраженную им надежду; и комитет после нового торжественного обмена рукопожатиями отошел ко сну, за исключением доктора, который немедленно отправился в редакцию газеты и там, вдохновившись событиями этого вечера, написал коротенькое стихотворение, начинавшееся четырнадцатью звездочками и озаглавленное: "Фрагмент. Навеян созерцанием достопочтенного Погрэма во время философского спора с тремя прелестнейшими дочерьми Колумбии. Сочинение доктора Джинери Данкла, из Трои".

Если Погрэм чувствовал такую же радость, добравшись до постели, как и Мартин, он получил достойную награду за свои труды. На следующий день они снова тронулись в дорогу (причем Марк и Мартин сначала продали за бесценок свои запасы тем же лавочникам, у которых покупали их) и оказались попутчиками Погрэма почти до самого Нью-Йорка. Перед тем как расстаться с ними, Погрэм впал в задумчивость и после довольно продолжительных размышлений отвел Мартина в сторону.

- Мы с вами расстаемся, сэр, - сказал Погрэм.

- Не огорчайтесь, прошу вас, - ответил Мартин, - мы должны это перенести.

- Не в том дело, сэр, - -возразил Погрэм, - совсем не в том. Я хочу подарить вам экземпляр моей речи.

- Благодарю вас, - сказал Мартин, - вы очень добры. Буду в восторге.

- Опять-таки не в том дело, сэр, - продолжал Погрэм. - Достанет ли у вас смелости ввезти один экземпляр к себе на родину?

- Разумеется, достанет, - сказал Мартин. - Почему же нет?

- Она составлена в очень сильных выражениях, - мрачно намекнул Погрэм.

- Это все равно, - сказал Мартин. - Я возьму хоть дюжину, если хотите.

- Нет, сэр, - возразил Погрэм, - зачем же дюжину. Столько не понадобится. Если вы согласны подвергнуться риску, сэр, - вот вам один экземпляр для вашего лорд-канцлера, - он вручил экземпляр, - и вот другой для первого государственного секретаря. Я хочу, чтобы они познакомились с ней, сэр, - ибо в ней выражены мои убеждения, - и не могли впредь отговариваться незнанием. Но не подвергайтесь опасности из-за меня, сэр!

- Опасности нет ни малейшей, уверяю вас, - сказал Мартин. Итак, он положил брошюрки в карман, и они расстались.

Мистер Бивен писал в своем письме, что в такое-то время, которое весьма счастливо совпадало с их приездом, он остановится в такой-то гостинице и будет с нетерпением ожидать их. Туда они и отправились, не мешкая ни минуты. К счастью, они застали дома своего доброго друга и были им приняты с обычной теплотой и сердечностью.

- Простите меня. Мне поистине стыдно, что пришлось просить у вас денег, - сказал Мартин. - Но посмотрите, на что мы похожи, и судите сами, до чего мы дошли!

- Я не только далек от мысли, что оказал вам услугу, - отвечал тот, но упрекаю себя в том, что невольно стал первой причиной ваших несчастий. Я не предполагал, что вы поедете в Эдем или что вы вопреки всякой очевидности, не захотите отказаться от мысли, будто здесь легко нажить состояние; я так же не предполагал этого, как не собирался сам ехать в Эдем.

- Я решился на это безрассудно и самоуверенно, - сказал Мартин, - и чем меньше будет сказано по этому вопросу, тем лучше для меня. Марк не имел голоса в этом деле.

- Ну, он, кажется, не имел голоса и в других делах, не так ли? возразил мистер Бивен с улыбкой, которая показывала, что он понимает и Марка и Мартина.

- Боюсь, что голос он имел отнюдь не решающий, - сказал Мартин, краснея. - Но век живи, век учись, мистер Бивен! Хоть умри, да научись, тем скорее научишься.

- А теперь, - сказал их друг, - поговорим о ваших планах. Вы хотите вернуться на родину?

- Да, непременно, - поспешно ответил Мартин, бледнея при мысли о каком-нибудь другом предложении. - Надеюсь, и вы того же мнения?

- Конечно. Я вообще не знаю, зачем вы сюда приехали, хотя, к сожалению, это вовсе не такой редкий случай, чтобы нам стоило обсуждать его. Вы, верно, не знаете, что пароход, на котором вы прибыли вместе с нашим другом генералом Флэддоком, стоит в порту?

- Да, и объявлено, что он отправляется завтра.

Новость была приятная, но вместе с тем и мучительная, ибо Мартин знал, что нет никакой надежды получить какую-либо работу на этом пароходе. Денег у него вряд ли хватило бы даже на уплату четвертой части долга; но если бы их и достало на билет, он едва ли решился бы на такую трату. Он объяснил это мистеру Бивену и рассказал, какой у них план.

- Ну, это так же безрассудно, как поездка в Эдем, - возразил его друг. - Вы должны ехать по-человечески - до крайней мере настолько по-человечески, насколько это возможно для пассажира первого класса, - и занять у меня несколькими долларами больше, чем вы хотели. Пусть Марк побывает на пароходе и посмотрит, какие там пассажиры, и если только вы рискнете поехать, не боясь задохнуться в этом обществе, мой совет - поезжайте! Мы с вами тем временем побываем в городе (к Норрисам заходить не станем, разве только вы сами вздумаете), а в конце дня пообедаем все вместе.

Мартину оставалось только выразить благодарность, и, таким образом, все было устроено. Он вышел из комнаты вслед за Марком и посоветовал ему взять билеты на пароход, хотя бы им пришлось спать на голой палубе, что мистер Тэпли, не нуждавшийся в подобных просьбах, охотно обещал.

Когда они с Мартином встретились снова, и без свидетелей, Марк был очень оживлен и, по-видимому, имел сообщить нечто такое, чем немало гордился.

- Я провел мистера Бивена! - сказал Марк.

- Провел мистера Бивена? - повторил Мартин.

- Кок на нашем пароходе взял да и женился вчера, - сообщил мистер Тэпли.

Мартин смотрел на него, дожидаясь объяснения.

- И как только я взошел на пароход и разнесся слух, что я тут, продолжал Марк, - является ко мне старший помощник и спрашивает, не соглашусь ли я занять место этого самого повара на время обратного рейса. "Ведь для вас это дело привычное, - говорит он, - вы всегда что-нибудь стряпали для других, когда ехали в Америку". Да так оно и было, - прибавил Марк, - хотя раньше мне никогда не приходилось готовить, ей-богу.

- Что же вы ему сказали? - спросил Мартин.

- Что сказал! - воскликнул Марк. - Сказал, что возьму, сколько дадут: "Ежели так, - говорит помощник, - принесите стаканчик рому", - и ром принесли, как полагается. А мое жалованье, - продолжал Марк, ликуя, - пойдет в уплату за ваш проезд; я уже занял койку для вас(верхнюю в углу), положил на нее скалку; так что: "Правь, Британия!", а британцы по домам!