Добро пожаловать в прайд, Тео! (СИ) - Волкова Дарья

Фёдор лишь растерянно кивнул. О том, чтобы есть – он забыл. О том, что хотел возражать – тоже. Он совершенно не ожидал таких слов от Кавальери.

- Все эти годы… - теперь вздохнул уже Энрико. – Ты рвался вверх, ты брался за сложные партии, но… Не обижайся, но у тебя не было ни опыта, ни навыков, ни базы – чтобы… чтобы, как говорится, правильно отоварить это звучание. А теперь… теперь мы имеем то, что имеем. Ты загнал себя со всех сторон. И со стороны голоса, и со стороны сердца. Осталась одна надежда.

- На что?

- Для певца здоровая, не больная голова, - Кавальери постучал себя пальцем по виску, - гораздо важнее опасности подцепить на улице какой-то микроб. И поэтому до генерального прогона ты должен…

- Должен что? – резко переспросил Фёдор, когда пауза стала слишком длинной.

- Делай что хочешь, - режиссер взялся за столовые приборы. – Но проветри голову!

***

Советом Энрико Кавальери Фёдор решил не пренебрегать. Режиссер за время их совместного, если его так можно назвать, обеда, не сказал ни слова неправды. Словно мощный прожектор Кавальери высветил все, в чем Фёдор себя боялся признаваться. Теперь осталось только принять эту правду. Разве что Лола…

Лола, Лола…

Ладно, он обещал Кавальери проветрить голову. Вот этим Фёдор и займется. А потом, если он сможет, выдержит, возьмет запланированную высоту – тогда он позволит мыслям, сожалениям и призрачным мечтам вернуться.

Он ел стейки прожарки medium rare и грецкие орехи, пил красное вино, заглядывал в гости к Джульетте на кофе и пирожные. Доводил себя до изнеможения в тренажерном зале. Бродил по Милану. Однажды поймал себя на мысли, что ищет на улицах тонкий, словно изящная статуэтка, силуэт. После этого сел на поезд и уехал в Неаполь.

Гуляя по родине великого Карузо, Фёдор вспоминал его рецепт успешного оперного певца: «Большая грудь, большая глотка, девяносто процентов памяти, десять процентов мозгов. И кое-что в сердце». Раньше Фёдору казалось, что это просто красивая ироничная фраза. Теперь же он все больше и больше склонялся к тому, что великий неаполитанец не ошибался.

За все это время он не спел ни одной ноты. За все это время он не спал нормально ни одной ночи.

***

Все в этом городе напоминает о нем. Это какая-то недобрая к Лоле магия. Будто мало она о нем думает. Но все, ну буквально же все! Вещи – кофейная чашка, папка с образцами тканей, кресло. Он пил из этой чашки, сидел в этом кресле и с любопытством косился на эту папку. О нем напоминают улицы и дома. Собственный офис, монументальная «Ла-Скала» и та самая пьяцца, где они впервые встретились. Лола ходила туда трижды, стояла и прислушивалась, не раздастся ли рокот мотоцикла. Потом запретила – уж очень жалко это все выглядело.

И даже люди – люди о нем напоминают. Паола и Гвидо постоянно о нем говорят – Гвидо увлек на свою темную оперную сторону и Паолу. Или виновником увлечения помощницы Лолы оперным искусством стал сам Фёдор Дягилев.

Лола каким-то совершенно феноменальным, непостижимым для себя самой усилием воли заставила себя ничего не читать о нем. Отписалась от всех аккаунтов, групп и рассылок. Провела форменную зачистку, чтобы ничего, ничего не напоминало о нем хотя бы из гаджетов.

Но остался Милан, в котором о нем напоминало все. И собственная память, которая в самые неподходящие моменты подсовывала картинки. Разнообразные.

Поднятые на лоб «авиаторы», сардонически вздернутые бровь и угол рта, закатанные до локтя рукава тонкой льняной рубашки, обнажающие красивые сильные руки. Другая белая рубашка, из более грубой выделки льна, замшевые штаны, гитара в руках. Мягкая темно-синяя куртка, легкая небритость на щеках, теплая рука на ее плече. И – без всего. Лишь тяжелое тускло блестящее в полумраке золото цепочки, частое шумное дыхание и жар большого обнаженного тела.

И голос. Хриплый шепот. Мягкий рокочущий смех. И мощная волна совершенно фантастического низкого вокала, от которого что-то сладко ноет и сжимается внутри.

Как ЭТО вычистить из памяти? Как это забыть?! И как убрать Фёдора Дягилева из собственного сердца?..

Но что тогда останется у Лолы?

Вакуум.

Он уже пришел по ее душу, этот вакуум. Он внутри.

Надо работать над новой коллекцией, но все, что чувствует внутри Лола – пустота. Вакуум. Словно там никогда не было кипучего фонтана идей, который Лола обычно не успевала фиксировать. Когда от частого и быстрого надавливания ломается грифель – Лола любила работать по старинке, карандашами. Когда не понимаешь, почему остыл кофе и когда успело стемнеть на улице.

А теперь она смотрит пустым взглядом на пустой лист. Пустота внутри и пустота снаружи. И нет ничего, что может ее заполнить. Лола пытается работать, надеясь, что руки вспомнят. Пальцы привычно держат карандаш, на листе появляются какие-то линии.

Абсолютно бессмысленные. Уродливые. И скомканный лист летит в корзину. К компании таких же смятых бумажных комков.

В дверь тихо-тихо, по-мышиному, скребется Ди Мауро. Гвидо очень точно чувствует ее настроение. И сейчас он понимает, что дело пахнет керосином. И гипотетическим провалом коллекции.

- Я принес тебе полную чашку крепкого горячего кофе.

«Лучше ты принес мне хоть капельку вдохновения», - пронеслось в голове у Лолы. Но вместо этого она слабо улыбнулась и поблагодарила.

Лола пила кофе, Гвидо бродил по мастерской, подбирая те бумажные шарики, что пролетели мимо корзины. А потом сел напротив, подперев щеку ладонью.

- Что ты подаришь мне на день рождения?

Лола со стуком отставила чашку. Черт. Черт! Как она могла забыть, что у Гвидо день рождения через неделю?!

Гвидо - самый важный человек в ее жизни. После семьи. Ну и после… Ладно, она же дала себе слово.

А с Гвидо они плечом к плечу уже пять лет. Или нет, даже шесть. Понимание с первого взгляда. Общее видение многих вещей. Все это выросло в крепкую дружбу. А теперь Лола совершенно забыла про день рождения друга. Стыд-то какой.

- Ну что, закатим бурную вечеринку прямо в офисе, как в прошлом году? – Лола всем своим видом усиленно демонстрировала энтузиазм, бодрость и воодушевление. – Секс, наркотики, рок-н-ролл?

- У меня есть другое предложение.

- Слушаю.

- Сходи со мной в «Ла Скала».

«Ла Скала». Это слово вдруг разом наполнило вакуум. Наполнило тем, что она так старательно вычищала. Ведь там все началось. И там – тоже. Первый поцелуй – прямо на глазах у изумленной публики. Что же она тогда наделала? Она, именно она все начала. Потом она же все испортила. И потом – оборвала тоже она.

О, господи…

- Там будет петь твой любимец? – Лола была всегда искренна с Гвидо. Но сейчас, толком не понимая причин, всеми силами пыталась не выдать своих истинных эмоций.