Конвой - Сергей Фомичев

— Кто такие чернильники? — сорвалось с языка. — Ну, кроме того что они любят хроники составлять, а в них подвиги свои расписывать.

Формикус пожал плечами.

— Пёс их знает. Беседовать не довелось с кем-то из них. Думаю, они вроде падальщиков, что слетаются на обречённые миры и подъедают останки.

— Наш мир, что, обречён?

— Да вроде пока никаких к тому признаков. Однако…

— Что?

— Раз чернильники появились, стало быть, что-то где-то засмердело.

— Кто ни с чем к нам придёт, от ничего и погибнет, — с пафосом заявила лосиная голова.

Реплику проигнорировали.

— А этот ход-выход, ну, Донровское ущелье, он никак не связан с тем, по которому явились в наш мир эльфы, гномы и прочие народы?

— Да нет. Язв на теле нашего мира — что у старого сифилитика. Человечество…

— Эльфечество, гномечество, оркечество… — прорвало голову.

— У него того, — хозяин коснулся виска, — чердак продуло. Тоже, видать, истину искал. Вот и попал в переделку. Едва я его вытащил. Но пришлось на здешнюю магию его жизнь завязать и разум в лоси-то голову поместить. Он теперь и существовать-то может только под Покровом, а вытащи его в мир — сразу развоплотится.

— Вот и про Покров хотелось бы узнать побольше, — воспользовался Волошек подходящим поводом.

— Ну, в этом я легко помогу. Сам его ставил, так что расскажу, как на школьном уроке.

В руке Формикуса возник серебряный кубок. Старик сделал глоток и разжал пальцы. Кубок исчез, не достигнув пола.

— Покров представляет собой динамическую систему, поддерживаемую нестабильными вихревыми потоками магии, и имеет форму тора.

— Чего? — удивился Волошек.

— Бублика, по-простому.

— Да нет, я знаю, что такое тор, — вежливо возразил Волошек. — Но не могу представить его на плоскости, каковой мне представляется поверхность земли.

— Верно, — кивнул хозяин. — Но поле сие вихревое имеет высокое проникающее свойство. Так что бублик этот как бы утоплен наполовину в землю. Хм… Так… значит… хм… система имеет тороидальную форму…

— Бубликоедальную, — поправила лосиная голова.

— Не тебе, канделябр, рассказываю!

Формикус разозлился и окончательно сбился с наукообразного стиля:

— В дырке, в центре то есть, стоит Альмагард. Он запирает путь к Донровскому ущелью. Там, как и в центре тайфуна или смерча, зона спокойствия. Пространство самое обычное. Твёрдое, как мы говорим. А вот Чёрный Форт и шесть его собратьев стоят, напротив, в зоне весьма зыбкой. Неверной, по нашей терминологии. В самой толстой части бублика… тьфу ты… В общем, они сдерживают Покров, не давая ему расползтись или удрейфовать в сторону.

Волошек считать умел.

— Так мы что, только ещё половину пути одолели? А я надеялся, уже к концу дело движется.

— И да, и нет. К Покрову с обычной меркой не подступишься. Середина середине рознь. Вы как бы взобрались на вершину холма, и теперь вам осталось только спуститься. Три дня отсюда до Альмагарда, три дня — самое большее. И куда проще найти дорогу. Нужно просто идти туда, где ярче краски и сильнее голоса.

Он помолчал, словно вспоминая что-то, потом продолжил рассказ.

— Покров ставили сильнейшие чародеи мира. И я в их числе. Мало нас осталось. Шестеро, не считая меня, в фортах кукуют, дюжина в Альмагарде и в Донровском ущелье сражается. Ещё двое или трое в дальние земли подались. Из прочих мало кто от старости умер, сгинули все. А на смену никто не идёт. Вырождается наше дело.

Старик, сам не замечая этого, совсем отошёл от темы и заговорил о наболевшем:

— Нынче всякий, кто додумается сыпануть в котёл с похлёбкой глутамата натрия, уже мнит себя колдуном. Бездари лезут в искусство. Толпой прут. Прут во имя денег и при помощи денег. Способности больше не значат ничего. Бесталанные пожирают одарённых. Неучей становится всё больше, они взбираются всё выше и сами начинают учить. Естественные законы больше не действуют. Ничтожества сбились в стаю и сообща грызут сильных… Мир катится в пропасть…

Формикус разошёлся не на шутку. Словно оратор на форуме, он обличал и разоблачал, писал красочную патологическую картину и призывал к крестовому походу против серости. Даже лосиная голова раскрыла пасть и внимала.

— Один ученик у меня был, — со вздохом закончил старик. — Настоящий ученик. Большие надежды подавал. Но свой путь Априкорн выбрал.

— Априкорн? — Волошек вздрогнул.

— Да. Ты знаешь его? Встречал? Давно ли? Волошек замешкался с ответом. Вздохнул.

— Погиб Априкорн, — сказал он. — Несколько дней назад. С нами в конвое шёл, как простой наёмник. И погиб, спасая других.

— А он ли это был? — возразил хозяин. — Не тот он человек, чтобы в наёмники записываться. При его способностях деньги добыть не проблема.

Волошек, как умел, описал внешность погибшего товарища, его одежду, вещи.

— Артефак? — Формикус поморщился. — Да, известная мне вещица. В Нджамене мы нашли её. Едва ноги тогда унесли. Неприятное вышло дело… Значит, он это был. И значит, не зря мне сразу показалось, что не простой у вас груз.

— Сразу показалось?

— Покров всякой магии особенно противится. Против неё и поставлен. Обычным дилижансом вы за пять ней легко добрались бы. Поплутали бы, не без этого, но и особых трудностей не встретили бы.

Старик вздохнул.

— Не покажешь, где случилось всё? Будет время, хожу, разведаю.

— В дне пути от Грушевки. А точно, если только Дастин укажет.

Формикус совсем съёжился, словно постарел на сто лет. Встал кряхтя.

— Пойду, что ли, напьюсь… — пробормотал он и пошаркал к выходу. На полпути обернулся. — Этому, — показал на голову, — если будет соли просить, не давай много. Потрохов-то у него нет, так всё на стенах внешних проступает. Некрасиво.

Бормоча что-то про любимого ученика и злодеяния судьбы, хозяин удалился.

— Ещё неизвестно, кому чердак продуло, — пробурчала вслед ему голова. — Грузит ночи напролёт своими бредовыми идеями. А я вынужден слушать, потому как сбежать мне некуда и нечем.

Волошек, пропуская нытьё мимо ушей, направился к стеллажам.

— Тоже мне спаситель-благодетель, — не унималась голова. — Заменил четвертование каторгой. Оскорбления его всегдашние сносить приходится. Мудрец без буквы «р». Лучше бы он меня в тигриную голову запихал. Уж я бы извернулся разочек цапнуть…

Книг было много. Названия вроде «Ограниченная алхимия» или «Метафизика мёртвых тел» он пропускал не глядя, вещи эпические просматривал. В конце концов выбрал красочное «Сказание о рыцаре Доброхоте, его славных подвигах и страшной гибели» и вернулся в кресло. Правда, насладиться выдумкой не успел.

— Слушай, будь другом, дай мне соли лизнуть.