Опасности курения в постели - Мариана Энрикес

У некоторых ее друзей были собственные профили, но лишь немногие заполнены. За исключением Zero Negative, мастера татуировок, у которого в профиле было полным-полно фотографий его работ, включая те, что были сделаны для Ванадис, ведь он набил два крыла на ее лопатках и слезу на затылке — эти произведения на коже девушки он и выставил. В профиле Ванадис он писал как минимум раз в неделю: одни обращения были краткими («скажи, где ты, куколка»; «если кто-то тебе сделал что-то плохое, я его убью»), а другие очень длинными, до максимума слов, допускаемого сообщением: «маленькая ведьма, не могу тебя забыть и о том, что ты мне рассказала, я искал тебя прошлой ночью повсюду в конститусьон и в парке патрисиос, пока не забрел в тюрьму, и они чуть меня не обработали, если ты начала курить это дерьмо я вышибу его из тебя но спасу тебя скажи только где ты мне кажется ты не умерла прошлой ночью ты явилась мне во сне ты парила над кроватью а я лежал голый на спине и у тебя были настоящие крылья вроде тех что я вытатуировал и у тебя были очень странные глаза как посеребренные это напомнило мне как ты приходила сюда и говорила мне что тебе нужно спать под одеялом даже в жару потому что ты чувствуешь что по ночам чьи-то руки прикасаются к тебе и тебе снились бредовые сны и иногда ты слышала голоса не дававшие спать, я искал тебя также в больницах не сошла ли ты с ума? Иногда ты любовь моя казалась сумасшедшей и я искал тебя в других городах провинции но тебя нигде нет я сойду с ума».

Мечи спросила Грасиелу, появлялся ли когда-нибудь этот татуировщик, чтобы оставить информацию, и назвала его имя, но нет, он не приходил. Мечи ему поверила, казалось, он действительно влюблен в Ванадис, и ей стало так жаль его, что она начала подумывать о том, чтобы нарушить свое обещание не связываться с поиском пропавших детей, ограничившись работой с архивом, — и навестить татуировщика. Попросить его получше объяснить, о чем были эти сны и что за голоса, но, в конце концов, предпочла сохранить дистанцию. Пристальное внимание, уделяемое Ванадис, показалось Мечи несправедливым по отношению к другим детям, и она решила, как всегда, пустить дело на самотек.

Прошел год после громкого дела миссионера, заправлявшего торговлей и эксплуатацией несовершеннолетних проституток. Если не считать отдельных успехов — обнаружения нескольких девушек (большинство исчезнувших были девушки, и Мечи поражало, как их много), офис жил в обычном ритме, тревожном, но рутинном. Педро вернулся к своим картам с отмеченными маршрутами похищенных девочек: он отслеживал их следы благодаря надписям, которые они оставляли в туалетах на станциях и в гостиницах: «Я Дайана, мама, я жива похищена помоги мне».

Каждые две-три недели он посещал Мечи и ее архив. Делал выписки, а в отсутствие Грасиелы ксерокопировал нужные ему страницы. Впрочем, Мечи предпочитала встречаться с ним в баре. В офисе было неудобно, потому что Педро все время орал, особенно выпив пива. Когда они познакомились, он уже тогда был малость неуравновешенным, постоянно много курил, непрерывно говорил по телефону. Но теперь он слишком много пил и быстро пьянел. Мечи это смущало, и ей стало немного противно, когда она увидела, как изо рта Педро вылетают брызги слюны, стоит ему расхохотаться. Правда, иногда он ее смешил. И ей нравилось потягивать с ним пиво в парке на травке, словно они два подростка, и рассуждать о некрасивых фотографиях на листовках или о количестве таксистов, сбежавших с несовершеннолетними, или о похищенных детях, вывезенных из страны через Парагвай (как утверждал омбудсмен) или Бразилию, как подозревали сотрудники неправительственных организаций и журналисты.

Так продолжалось, пока однажды Педро не появился с известием, которое, по его словам, было невероятным. Один из его «источников» — а он так и не объяснил Мечи, кто эти информаторы, — продавал видеофильм, запечатлевший несовершеннолетнюю, пропавшую без вести. Ее снимали на мобильный телефон. Девчушку завернули в одеяло или засунули в спальный мешок, или во что-то еще, так что она оставалась невидимой. Девочка была мертва, и камера зафиксировала, как из-за неловкого движения при выносе тела через дверь, чтобы погрузить в автофургон, покрывало соскользнуло, и можно было отлично разглядеть ее лицо. Педро собирался купить видеозапись и попросил у Мечи разрешения проверить в архиве, нет ли там данных об этой девушке. Мечи услышала в голосе Педро то же самое волнение, которое вызвало у него эйфорию при расследовании дела миссионера. Она согласилась, сказав, что после просмотра видео — сама она не хотела его смотреть, притом что Педро предложил ей копию, — он может зайти в офис и проверить архив. Педро позвонил в понедельник поздно вечером и приехал взволнованный, от него пахло метро, а на лбу были капли пота, как будто в Буэнос-Айресе разгар лета, а не август.

— Ох, дорогая Мечи, жизнь моя. Видео мощное, но ни черта не разглядеть, все в пикселях, и оно мне ни к чему, потому что не различить номерной знак фургона, в котором увезли девушку, а лица у всех скрыты какими-то балаклавами. Дом может быть любым, улица вроде бы в Большом Буэнос-Айресе, и это все. Зато девочку можно разглядеть идеально. Они переворачивают ее так, будто хотят продемонстрировать. Не знаю, специально ли так снял тип с мобильником, потому что звук отсутствует. Они слегка двигают ее туда-сюда, покрывало сползает, и можно видеть все ее лицо. Потом вроде бы крупный план, какие же они сукины дети, и ее рука свободно падает ей на грудь.

— Она была мертвая?

— Разглядеть трудно, но не окостеневшая, синяков на лице нет. Могла быть под наркотиком, пьяной или спящей. Похоже, я купил кота в мешке. Ну, конечно, она могла быть и мертвой. Съемка длится тридцать секунд, ее лицо показывают около десяти секунд. Божественная шлюшка, ничего не скажешь. Божественная, смахивает на модель.

Мечи почувствовала, что тоже вспотела, ее живот затвердел, а щеки вспыхнули, будто бы она вдруг осознала, что переходит проспект на красный свет по собственной глупости, так как была в наушниках и не обратила внимания на сигнал светофора. Она не призналась Педро в своей одержимости Ванадис и не хотела думать почему. Не желала задаваться вопросом о причине, но испытывала стыд или вину. Так что