Прошло семь лет - Гийом Мюссо

— Красивая женщина, согласны, капитан? — спросил Босари, указывая на Никки.

Погруженная в свои мысли, Констанс не ответила. В этой истории были какие-то нестыковки, она не могла понять, какие же именно, и хотела разобраться.

— Я узнал расписание, — снова заговорил лейтенант. — Прогулка продолжается около двух часов, примерно на середине рейса пароход делает остановку. Если все пойдет, как наметили, через полчаса мы снимем их с катера.

Констанс закрыла глаза и помассировала себе веки. До сих пор она хорошо держалась, но сейчас внезапно ощутила приступ мучительной головной боли.

— Как вы себя чувствуете, капитан?

Она открыла глаза и кивнула, давая понять, что все в порядке.

— Честно говоря, на работе за вас волнуются, — признался паренек.

— Я сказала, что все в порядке, — оборвала его Констанс и взяла сигарету.

Оба знали, что Констанс говорит неправду.

35

На открытой палубе, где пассажирам предоставлялся обзор в триста шестьдесят градусов, дул ветерок.

Облокотившись на поручень, Никки курила. Лицо у нее было суровое и замкнутое, а глаза неотрывно смотрели на сиявший вдали золотом мост Александра III, висевший над Сеной без единой опоры.

Себастьян подошел к ней. Она спиной почувствовала, что он подошел, и догадалась, что подошел он не с извинениями.

— Несчастный случай с Камиллой — моя вина, — признала она, не оборачиваясь. — Но и ты не забывай, что творилось у нас в доме. Все разваливалось, мы постоянно ссорились, ты на меня даже не смотрел…

— Твой поступок не имеет оправданий, — оборвал он ее.

— А ты сам? Твое поведение имеет оправдания? — взорвалась Никки.

Громкие голоса привлекли внимание пассажиров на палубе. Ссорящиеся супруги зачастую привлекают любопытные взгляды.

Никки продолжала с тем же напором:

— После развода ты вообще вычеркнул меня из жизни, хотя мы могли бы оставаться парой, разумеется, не любовниками, нет, но хотя бы парой родителей.

— Оставь свои психологические штучки, пара или есть, или нет!

— Да брось ты. Мы могли бы сохранить нормальные человеческие отношения. Многим это удается.

— Нормальные человеческие отношения? Ты что, смеешься?

Никки обернулась к Себастьяну. В ее глазах, кроме обиды, гнева, усталости, светилась еще и любовь.

— У нас было немало хорошего, — продолжала она настаивать.

— А еще больше плохого, — возразил он.

— Однако признай, что после развода ты повел себя отнюдь не так, как следует ответственному взрослому человеку.

— Благотворительная организация отказалась от благотворительности, — снова сухо оборвал ее Себастьян.

Но Никки опять пошла в атаку:

— Мне кажется, ты не понимаешь, что натворил своим правильным решением! Ты разлучил сестру и брата. Отнял у меня дочь и отстранился от сына. Это ужасно!

— Но ты же согласилась с этим решением!

— Согласилась, потому что была вынуждена, принуждена согласиться! С армадой адвокатов, со всеми своими миллионами ты отнял бы у меня обоих детей! — Она помолчала несколько секунд и все-таки решилась высказать Себастьяну то, о чем столько лет молчала: — Ты ведь никогда не хотел взять к себе Джереми, так ведь? — спросила она тихо. Себастьян продолжал молчать. — Почему ты отказываешься от своего сына? — настойчиво спрашивала она со слезами на глазах. — Он хороший мальчик, чувствительный, уязвимый. Он ждал от тебя похвалы, ждал хоть какой-то заинтересованности, но так и не дождался…

Себастьян молча слушал эти упреки, признавая их справедливость. Но Никки хотела добиться правды.

— Почему тебе никогда не хотелось познакомиться с сыном поближе?

Несколько секунд Себастьян колебался и наконец решился:

— Потому что мне это тяжело.

— Что значит — тяжело?

— Он слишком похож на тебя. Мимика, смех, взгляд, манера говорить — все твое. Когда я вижу его, я вижу тебя. Для меня это просто невыносимо, — признался он, отводя глаза.

Никки не ожидала такого признания. В растерянности она все же задала еще один вопрос:

— Неужели самолюбие оказалось сильнее любви к сыну?

— Я не щажу себя, занимаясь Камиллой, — не уступал он своих позиций. — Она разумная, развитая, хорошо воспитана.

— Хочешь знать правду, Себастьян? — проговорила Никки со слезами на глазах. — Камилла — бомба замедленного действия. Ты пока еще держишь ее под контролем, но долго это не продлится. Она восстанет против тебя, и ты будешь кусать себе локти.

Себастьян вспомнил упаковку таблеток, которую обнаружил в комнате дочери. Почувствовал раскаяние, подошел и обнял Никки.

— Ты права, и прошу тебя, не будем ссориться. Вынесем вместе выпавшее нам на долю тяжкое испытание. А потом… Я изменю свое отношение к Джереми, а ты будешь видеться с Камиллой, сколько захочешь. Обещаю, мы все уладим.

— Поздно, Себастьян. Посеянное зло принесло свои плоды. Ничего уже не поправить.

— Ты не права, поправить можно все, — твердо, с нажимом произнес он.

Катер проплыл под аркой моста Искусств, потом под Новым мостом, а они все стояли обнявшись.

Потом вдруг опомнились и отстранились друг от друга.

Катер плыл вдоль набережной Сен-Мишель, загроможденной лотками букинистов. В центре острова Ситэ высилась крепость Консьержери, а на мысу — готический силуэт Нотр-Дам. Чуть дальше, на острове Сен-Луи, можно было рассмотреть слегка подсвеченные роскошные частные особняки.

— Попытаемся все же разгадать загадку ключа, — предложила Никки, гася третью сигарету. — Безусловно, это какой-то знак, который нам нужно понять. Шоу, в котором мы принимаем участие, имеет смысл. Нам нужно найти замок, который он открывает.

Вместе они вдоль и поперек исходили всю верхнюю палубу, ища, где может быть замочная скважина. И ничего не нашли. На палубе сильно дуло, из-за ветра ночь казалась холодной. Заметив, что Никки дрожит, Себастьян накинул ей на плечи свой пиджак. Она стала отказываться, но он продолжал настаивать, и она согласилась.

— Смотри-ка! — закричал он, вдруг заметив металлические коробки со спасательными жилетами.

Вдоль палубы выстроилось полдюжины небольших сундучков, каждый со своим висячим замочком. Торопливо, дрожащими руками они попытались один за другим открыть замки, но ключ не подошел ни к одному.

«Черт подери!»

Подавленная неудачей, Никки закурила новую сигарету, встав у бортика, они выкурили ее на двоих, не произнося ни слова. А народ по обоим берегам веселился, там яблоку негде было упасть, бесконечная череда жанровых сценок «жизнь на Сене» бежала перед глазами — что-то празднуя, закусывали семейства, ворковали влюбленные, а вот, словно в фильме Вуди Аллена, у воды танцует немолодая пара. Развалившись, отдыхают бродяги, стайка подростков, хохоча, тычет пальцами в пассажиров пароходика, панк с собакой курит длинный-предлинный косяк… И куда ни посмотришь, алкоголь — литровые бутылки вина, банки с пивом, водка.

— Пойдем вниз, — шепотом попросила Никки. — Я замерзла.

Они вновь спустились на нижнюю палубу.

В салоне царило безудержное веселье. Застенчивая в начале ужина публика теперь во весь голос распевала песни. Турист-американец встал на колени, прося руки своей девушки.

Никки и Себастьян уселись за свой столик. За это время им успели принести горячее. На тарелке Себастьяна солидный кусок говяжьего филе застыл под соусом беарнез. На тарелке Никки две королевские креветки сражались на дуэли на горстке риса. Едва они принялись за горячее, уже ставшее холодным, к ним подошел скрипач и заиграл «Гимн любви». Себастьян не стал с ним церемониться и мигом отправил куда подальше.

— Налей мне вина, — попросила Никки.

— Тебе хватит, а то опьянеешь. Да и в бутылке уже ничего нет.

— И пусть опьянею! Я хочу напиться. Это мое дело! Это помогает мне справиться с ужасом, который на нас свалился!

Никки поднялась и оглядела столы, ища взглядом, где стоят бутылки с вином. Увидела одну, едва начатую, на столике с десертами возле бара и принесла ее.

И налила себе полный бокал под укоряющим взглядом мужа.

Себастьян отвернулся и стал смотреть в огромное окно. Вот и еще одна достопримечательность их речной прогулки. Пароход проплывал под металлическим полотном моста Шарля де Голля. В отличие от предыдущих, этот мост был современный и напоминал крыло самолета, готовое рассечь небо. А сразу за ним мощные прожектора парохода осветили и вовсе неожиданную картину: неподалеку от моста расположились лагерем бомжи — рвань, вонь, костры. Зрелище не для слабонервных, пассажиры приуныли, праздничное настроение улетучилось. Невольно, пусть на самую малость, все оказались жертвами знаменитого «парижского синдрома». Каждый год посольства отправляют на родину десятки психически травмированных туристов, которые не выдержали контраста между идеальным Парижем, которым они любовались в фильмах, и куда более грубой реальностью столицы. Но на катере все очень скоро позабыли о неприятном инциденте.