Чаша и Крест - Вера Семенова

— Не стоит обольщаться, милорд. Если бы это было так, я не преминул бы похвастаться этим перед вами, чтобы еще раз размазать вас по земле. К сожалению, нет.

— Зачем ты мне это говоришь сейчас? — прошептал Ронан. — Я слишком хорошо тебя знаю. Для тебя было бы высшим удовольствием рассказать мне это на следующий день после свадьбы или прямо у брачного ложа.

— О да, — спокойно согласился Скильвинг. — Но мне немного жаль девочку. В ней не только твоя кровь.

— Когда-нибудь я тебя уничтожу.

— Вот истинная благодарность крестоносцев. Подумай лучше о том, как объяснишь свое внезапное нежелание жениться. Прощай, Ронан, счастливо оставаться. Полагаю, теперь ты будешь о ней помнить до могилы.

Оставшись один, Ронан схватил с земли большой камень и с силой метнул его в продолжавший гореть костер. Искры полетели в разные стороны, попав на траву, которая сразу же затлела, и Ронан с ожесточением принялся затаптывать их сапогами.

В таком положении его и застал Лоциус, поднявшийся на холм.

— Что-то случилось, мессир?

Ронан обернулся, тяжело дыша.

— Нет, — сказал он. — То есть да. Но давно. Послушай, Лоциус… — он сжал губы, но потом тряхнул головой, постепенно приходя в себя и вспоминая, кто он на самом деле и что он может отдавать приказы, не объясняя ничего. — Сегодня вечером мы повернем обратно. Я не собираюсь ехать в графство Ламорак.

Лоциус вынес удар достаточно стоически — особенно если учесть, что он готовил этот план в течение полугода.

— Я крайне удивлен, монсеньор, — сказал он спокойно, но левая скула начала подергиваться, предвещая скорый приступ судороги, — неужели вы изменили свое решение из-за того, что вам наговорил этот безумный чашник?

— Ты осмелился подслушивать?

— К сожалению, нет, мессир. Иначе я хотя бы мог понять, в чем дело.

— В конце концов, тебя это не касается. — повысил голос Ронан. — Я не обязан никому отдавать отчет в своих действиях, в том числе и тебе. Мы отправляемся в Эмайну, и ты тоже едешь с нами. Это приказ.

Лоциус внимательно смотрел на постоянно меняющееся лицо Ронана. Великий Магистр то хмурил брови, то кусал губы, то принимался бродить взад-вперед по вершине холма и что-то бормотать себе под нос.

"Я недооценил Скильвинга", — сказал Лоциус сам себе. "Выходит, чашники научились произносить лживые клятвы? Какой иначе личный интерес может быть у него к этому делу?"

— Хорошо, мессир, — сказал он вслух, — если вы настаиваете на отъезде, мы уедем. Вы ничего не собираетесь объяснить вашему, — он хмыкнул, — несостоявшемуся тестю? Или передать своей невесте?

— Нет, — отрезал Ронан. — Я не хочу их видеть.

"Что же", — философски констатировал Лоциус, — "часть моего плана точно провалилась, но, по крайней мере, постараемся исполнить оставшуюся. Уж с тобой, Жоффруа, — он мстительно ухмыльнулся, — я точно расплачусь по всем счетам. И за бесконечные напоминания о твоих родовитых предках, и за попытки при первом удобном случае тащить меня на охоту, хотя ты прекрасно знал, что у меня ноги подгибаются от одного рева дикого кабана. И за твою несносную доченьку, которая даже не трудилась скрывать, что презирает меня".

— Позволю себе задержать вас еще на несколько мгновений, мессир. Я хотел бы вас кое с кем познакомить.

— С кем именно?

Лоциус сделал приглашающий жест в сторону тропинки вниз.

— Пойдемте, мессир.

Они спустились с холма, у подножия которого оставалась свита Ронана. Лоциус громко свистнул, один раз длинно, другой коротко, и через какое-то время за поворотом дороги послышался глухой нарастающий стук множества конских копыт. Ехал не просто большой, а очень большой отряд — Ронан быстро определил, что не менее сотни.

Группа всадников, ехавших впереди, не торопясь спешилась и подошла к ним. Остальные еще только выворачивали из-за холма. Ронан потрясенно смотрел на неожиданно взявшуюся толпу воинов — все в темно-красных мундирах с белыми перевязями, цвета круаханской военной полиции.

Шедшие к ним воины почтительно раздвинулись, открывая путь человеку в таком же мундире, невысокого роста, с большими засылинами на лбу, внешне ничем не выделявшемуся, особенно в сумерках, ставших совсем плотными.

Но Лоциус исполнил перед ним самый замысловатый из своих поклонов, взмахивая попеременно то шляпой, то краем плаща.

— Ваше великолепие, — сказал он, — позвольте представить вам моего господина, Великого Магистра Ордена Креста.

Маленький человек посмотрел на Ронана, и тому неожиданно стало слегка не по себе от взгляда близко посаженных глаз непонятного цвета. Хотя выражение лица человека сложно было назвать мрачным или пугающим — оно скорее было недовольным или даже капризным.

— Мессир, — произнес Лоциус, выпрямляясь. — Приветствуйте нашего нового партнера и союзника. Перед вами Бернар Адельфия Морган, первый министр Круахана.

Женевьева спала, свернувшись калачиком в караулке старого донжона. Под головой у нее был сложенный плащ. Под утро с площадки потянуло свежим ветром, и она, не просыпаясь, беспокойно ворочалась, обхватывая себя руками.

Ветер нес с собой запах сладковатого дыма, гари и тревоги. Он приносил со двора беспорядочные крики, и все это наполняло сон Женевьевы, заставляя ее вздрагивать. Долгое время она не могла понять, звучат ли вопли снизу, от стен донжона, или это происходит в ее сне. Наконец она рывком села на полу и потерла щеку, на которой отпечатался шов плаща. В воздухе действительно отчетливо пахло дымом.

Женевьева вскочила и выбежала на площадку донжона.

Картина, открывшаяся внизу, показалась ей абсолютно нереальной и от того особенно страшной. Одна из соседних башен горела, и сквозь жирный черный дым пробивались желтые отблески пламени. Во дворе было очень много людей в темно-красных мундирах. Часть из них просто стояла спокойно, засунув руки за пояс и озираясь вокруг. Часть тащила какие-то тюки, вела лошадей, один волок служанку с задранными юбками, и ноги ее болтались по пыли. От главного входа четко прошагали трое с опущенными шпагами, до половины измазанными в красном.

Женевьева прижала обе руки ко рту. Ее мир был достаточно жестоким, в нем она довольно часто натыкалась на кровь, слезы и мольбы о помощи. Но он представлялся ей довольно справедливо устроенным, поскольку в нем существовал незыблемый центр — ее отец и ее замок. Поэтому когда стены мира зашатались, то из надменной и заносчивой наследницы она быстро превратилась в маленькую испуганную девочку, которая даже не сразу вспомнила, что ее шпага, ее Гэрда лежит на полу в караулке.