Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина

   Она быстрыми глотками допила вино в бокале.

   До сих пор боялась еще раз пережить тот бред, помнила, какой животный убивающий ужас испытала тогда. Это сегодня, обладающая знаниями мифологии, мистики, верований, кое-каких тайн и эзотерики древних племен, Мария Владимировна четко понимала, что умирала тогда, находилась в безвременном измерении, в которое вломился за ней Дмитрий Победный, чтобы вернуть.

   Как он это сделал? Где взял силы, мужество, знание, что надо делать, в свои восемнадцать лет? И чем освящен он, чтобы вторгаться, не убоявшись, в нелюдские дела?

   Усадьба смотрела на нее черным квадратом распахнутого большого витринного окна в мансарде под самой крышей. Маша поежилась — после таких воспоминаний любая чернота неприятна. Ей показалось, что кто-то смотрит из окна на нее.

   — Да тьфу на тебя, Мария Владимировна! Что ты выдумываешь! — отчитала она себя.

   Но сбежала от черного окна и от себя. Быстренько поднялась с кресла, вошла в номер, по-включала весь имеющийся свет и чайник заодно.

   — Чайку! — бодрилась громким голосом Мария Владимировна.

   Она смотрела на всплывший вздувшимся пузырем и покачивающийся на поверхности кипятка чайный пакетик в кружке и улыбалась.

   Ей было шестнадцать. Целых четыре года она не видела предмет своего обожания — Диму Победного.

   Ну, конечно, она приезжала к бабушке летом, но только на половину сезона, другую половину проводила на археологических раскопках.

   И ни разочка за три лета с ним не виделась! У Димы была своя жизнь — с курсантскими летними практиками, туристическими походами по стране, байдарочными сплавами по рекам.

   Машке лето было не в лето, море не в'море, друзья не интересны, а жизнь плохая! Она грустила, по миллиону раз уточняла у Диминых родителей, когда он приедет, и печально возвращалась в Москву.

   Но тем летом ее шестнадцатилетия они увиделись.

   Всего один раз.

   За последние полтора года Машка изменилась кардинально, превратилась по всем правилам развития из угловатого подростка, девочки-щепочки, в юную красавицу при «хфыгуре».

   Папа так шутил:

   — Ты теперь, Машка, барышня при хфыгуре!

   Все это она знала и сама себе нравилась, носила каблучки, коротенькие юбочки, подкрашивала глазки, училась томным движением руки откидывать назад волосы.

   И готовилась к исторической встрече, ни на граммульку не сомневаясь, что поразит Диму!

   Поразит, он в нее влюбится... и далее по сценарию счастливой принцессы с известным счастливым исходом событий.

   И поразила!

   Первое, что она спросила у встречающей ее на перроне бабушки, когда сошла с поезда:

— Дима здесь?

  — Здесь, здесь твой ненаглядный! — смеялась Полина Андреевна. — Здравствуй, внученька! Я тоже здесь!

   Весь вечер Машка бегала к дверному глазку при любом шорохе на площадке или звуке открывающихся соседских дверей, высматривая Диму.

   И увидела-таки!

   Ей хотелось распахнуть дверь, кинуться ему на шею, но у нее был план, продуманный до мелочей, в который никак не вписывались девчоночьи прыжки и крики радости.

   Увидев в глазок поздно вечером открывающего дверь своей квартиры безмерно любимого, она беззвучно визжала, чтобы он не услышал, и подпрыгивала на месте.

   А когда они с бабушкой перед сном пили чай на кухне, Полина Андреевна, сочувствуя внучке, все же огорошила ее известием:

  — Машенька, а Димочка женится. У него свадьба через три дня.

  — Как свадьба? — не могла поверить в такую несправедливость Машка.

— Так — свадьба.

  — Нет! — отказываясь понимать, покачала Машка головой. — Не может быть!

  — Отчего же не может? — уговаривала Полина Андреевна, посмеиваясь.

  — А я?! — обосновала Машка препятствие матримониальным планам.

  — А ты для него еще мала. На тебе он жениться не может.

   Машка расплакалась и, убежав к себе в комнату, уткнулась в подушку и... И передумала плакать, села, вытерла слезы.

   — Ничего! Он меня увидит и не женится ни на ком другом!

   Утром она встала в шесть часов по будильнику. Нагладила платье, изничтожив самые малюсенькие складочки и намек на складочки тоже, накрасилась, уложила локон к локону гриву, обула каблучки, взяла сумочку и заняла наблюдательный пост номер один у дверного замка.

   Ждать пришлось долго.

   Полина Андреевна подсмеивалась над внучкой, подначивала ее., шутила:

   — Машка, а если тебе в туалет приспичит ты меня в караул поставишь принца твоего ждать или терпеть будешь?

   — Ну, бабушка-а-а, — обижалась Машка.

   Бабушка смеялась, но приносила на «пост» то чай с бутербродом, то фрукты — подкрепить влюбленную внученьку.

   И свершилось!!

   Дима вышел из квартиры и стал закрывать на ключ дверь.

   Настал! Настал звездный час Марии Ковальской!

   Она распахнула дверь, крикнула «взрослым» ровным голосом в глубину квартиры:

   — Бабушка, я пошла!

   И вышла долго тренируемой в Москве перед зеркалом походкой на лестничную площадку.

   — О, Дима! Привет! — «удивилась» с добавлением радости Мария Ковальская.

   Это тоже долго отрабатывалось перед зеркалом.

   Он повернулся к ней. И уставился на нее!

   Триумф!!!

   Оглядел с ног до головы и обратно обалделым взглядом!

   Победа!

   — Машка, это ты, что ли?

   Это было то, что она ждала, планировала, к чему готовилась, часами перед зеркалом тренируя походку, голос, выражение лица и представляя, как он на нее посмотрит. И он смотрел именно так, как она хотела, — ошарашенными, удивленными золотыми глазами, и выражение лица у него было — преглупое!

   — Я, Дима. Мы просто давно не виделись, — ответила английская королева герцогу Корнуоллскому, ну или какому-нибудь еще герцогу, которых в Англии полно.

   Машка услышала за спиной тихий смех заступившей на пост номер один вместо внучки бабушки — пропустить эту премьеру та не могла.

   — Какая ты стала... — продолжал поливать елеем тщеславие первой примы театра имени Марии Ковальской Дима.

— Взрослая, — подсказала Машка.

   Он кивнул, соглашаясь:

— Взрослая. И красивая.

   Но увы! Слава быстротечна, а в этой пьесе, поставленной Марией, оказалась мгновенной. Он быстро оправился от первого потрясения, и Машка это увидела.

   В шестнадцать лет держать лицо и нужный тон, хоть и долго тренируемый, ну никак невозможно, и она сбилась с заученной роли, заспешила:

   — Я вчера приехала. Вот иду в город погулять, посмотреть. Пошли со мной! — и замерла в ожидании. И-и-и...