Нам здесь жить. Тирмен - Андрей Валентинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где? – заклокотало в трубке. – Еще спрашиваешь?! По делу Молитвина! Какого черта ты натравила архаров?
– На кого?!
Наверное, мой вопрос явился последней каплей, потому что в трубке зашипело, булькнуло…
– Немедленно ко мне! Тут такое… Слышишь? Бери все бумаги и дуй ко мне! Немедленно…
Не люблю я его. Не скажу, что Ревенко такой уж плохой мужик – получше многих, но слишком любит орать. Десять лет в военной прокуратуре дают о себе знать. Иногда, когда особенно надоедало, я начинала орать в ответ. Последний раз мы устроили взаимный ор в сентябре.
Подействовало – но только на полгода…
2– Читай!
Вид у Ревенко оказался столь неадекватным, что я сразу подобрела. Не то, чтобы слишком – все-таки ему бы не грех быть повежливей, но в данном случае, если судить по синякам под глазами и небритому подбородку, дело и вправду пахло жареным. При всех своих недостатках Ревенко, если не случилось что-то чрезвычайное, бреется регулярно. Все-таки бывший вояка.
Взгляд исподтишка…Что-то в этом мужлане все-таки есть. Однажды, в первый год службы в нашем желтом здании, я чуть с ним не переспала. Просто так – с зеленой тоски. Почудилось, что рядом со мной – все-таки мужик, несмотря на красный пропитой анфас и привычку этажить речь. Но в последний миг поняла – что-то не так. Вся его лихость – просто маска. А с тем, кто за этой маской, иметь дело не хотелось. Как в том анекдоте – раз переспит, а потом год будет упрашивать, дабы жене не рассказала.
А еще (все знают, все!) у него татуировка на заднице: черти лопатами уголь кидают. То-то он даже в сауне вместо плавок семейные трусы носит!
Вот он какой, мой шеф Ревенко…
Не ожидая приглашения, я села в кресло и взяла протянутую мне бумагу, походя отметив, как дрожат его пальцы. Но что могло случиться? Дело как дело, ничего особенного…
Я прочитала бумагу, подождала, прочитала еще раз, затем, все еще не веря, принялась читать в третий.
Бумаженция называлась «Рапорт» и была подписана полковником Жилиным, командиром городского ОМОНа, сиречь главным архаром. Странно, его я почти не знала. Кажется, встречались на совещании у мэра, раз или два. Полковник издалека походил на шкаф, вблизи… Вблизи тоже походил на шкаф. И еще на таракана. Усищи рыжие, глазищи пучит. Жил, понимаете ли, на свете таракан, таракан от детства. Я еще тогда подумала…
– Давно прислали?
Я отложила рапорт и обреченно вздохнула. Бред! И не просто бред, а целый бедлам. Или даже два бедлама.
– В час ночи, – устало ответил Ревенко и скривился. – Водки налить, Гизело?
Теперь уже скривилась я. Ничего себе денек начинается! А хорошо бы пропустить грамм двести…
Ревенко потянулся к дверце шкафчика, пошевелил пальцами.
– Ладно, потом… Я из-за тебя, Гизело, сопьюсь скоро!
Оставалось пожать плечами. В таком благородном деле всегда найдется предлог. Тем более спиваться он начал еще в армии, за что, по слухам, и переведен к нам.
– В общем, так, – наконец резюмировала я. – На квартиру Залесского я архаров не посылала. Все!
– Все? – Ревенко потер кулаком покрасневшие глаза, вздохнул:
– Значит, не посылала. Сейчас я буду ругаться. Громко. Применяя ненормативную лексику. Какого хе…
– Стоп!
Я сняла с руки часы, положила на стол.
– Две минуты!
Начальник следственного покосился на мой «Роллекс», мгновение подумал.
– Ладно. Две минуты.
– Итак…
Я прикрыла глаза, вдохнула, резко выдохнула:
– Вчера, приблизительно в десять утра, меня вызвали к шефу. Он всучил мне дело Молитвина и велел поторопиться. Честно говоря, до сих пор не понимаю, почему пропавшим алкоголиком должна заниматься прокуратура, а не участковый. Поскольку у меня еще три незакрытых дела, причем одно – на контроле, я успела совершить лишь следующие следственные действия…
Я еще раз вспомнила вчерашний день. Да, все верно.
– Примерно в двенадцать часов заехала на квартиру гражданина Залесского, который проходит по делу Молитвина свидетелем номер один, и провела беседу. Вечером хотела вызвать кого-нибудь из инспекторов, чтобы тот пробежался по Срани, но затем решила подождать до утра. Больше – ничего.
– Залесский – он… – осторожно перебил Ревенко, сразу став очень внимательным.
– По-моему, такой же алкаш, как Молитвин. И еще бабник… А в целом – пустышка.
Тот еще тип, этот Залесский! Сальный взгляд, волосатые пальцы с грязными ногтями – и ко всему впридачу толстозадая медсестричка-истеричка с глазами клинической нимфоманки в качестве ангела-хранителя.
– По нашим делам не проходил?
– Нет. Однажды забрал патруль в пьяном виде. Ограничились внушением.
– Так…
Две минуты прошли, но ругаться моему собеседнику явно расхотелось.
– Значит, ты пошла домой…
– И ничего не пошла домой! – возмутилась я. – Какого черта! Вчера я торчала тут до полуночи, закрыла дело Остапчука, потом возилась с этими попами…
– А на квартиру Залесского налетели архары. Залесского упустили, зато умудрились поцапаться с работником милиции! Да-а… Плюс эти сволочные кентавры…
– Один, – уточнила я. – Один кентавр. Во всяком случае, если верить рапорту господина полковника.
Ревенко кивнул и грузно опустился в кресло.
– А поскольку Залесский проходит по твоей епархии, наверху решили, что все это – наша самодеятельность. Ты что-нибудь вообще понимаешь?
– Ни черта! – охотно сообщила я. – Вначале нам подсовывают откровенную чушь о похищенном алкоголике, затем архары зачем-то устраивают погром, свидетель исчезает…
– Составишь рапорт…
Дрожащая рука вновь потянулась в дверце, замерла.
– Может, все-таки по сто грамм, а? У меня как раз бутылек «Менделейки» завалялся?
…Соблазн был велик, причем во всех отношениях. И водка диво как хороша, и портрет Дмитрия Ивановича на этикетке (в сияющих ризах и с лебедиными крыльями) впечатляет. Когда в первый раз увидела – тут же крест сотворила. Святой Менделеев, всея водки-горилки Белой, Малой и Хлебной покровитель! На нашем ликеро-водочном целый идол изваяли, каждый день бескровные жертвы творят!..
– Успеете! – растерянность прошла, и я почувствовала что-то вроде охотничьего азарта. – Рапорт я составлю. Но не раньше, чем поговорю с «главархаром» Жилиным. Пусть объяснит: что он делал у моего подследственного?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});