Коммунизм - Олег Лукошин

— Ну чё, как оно? — уселся он в шаткое кресло, что стояло в углу. — Жизнь молодая и всё такое.

— Да какая жизнь молодая! — попытался я не показать виду, что выбранная им манера держать себя мне неприятна. — Это у тебя она молодая, а у меня — так, почти пенсионерская.

— Ну не старь уж себя, не старь, — он так же коряво, с блуждающей и неестественной улыбкой на устах продолжал запускать в разговор бестолковые фразы. — Нечего грустить, вся жизнь впереди. Будет и на нашей улице большой коммунистический праздник.

Мы посидели.

— Чего смотришь? — кивнул он на потухший экран ноутбука.

— Так, разное.

— А-а. Я какой-то фильм недавно видел, финский что ли, про Великую Октябрьскую революцию. Не смотрел? Ничё кино. И с художественной точки зрения, и с исторической. С пониманием революционной необходимости сделан, даже удивительно. Как-то пропускают такое кино.

— Надо посмотреть. Как называется?

— Да не помню. Ты поищи в инете, сразу поймёшь, что это он. Производства Финляндии, выпущен в прошлом году, Ленин там всё время в кадре. Знаешь, прилично его актёр играет. Надо бы запомнить имя. Финнов трудно запомнить, язык сломаешь.

— Ну да.

Снова посидели.

— Чего там про Антона слышно? — задал наконец Боря главный вопрос, ради которого он, собственно, ко мне и явился. — Куда пропал, где время проводит?

— Антон погиб.

— Погиб? Ты серьёзно?

— Абсолютно.

Я рассказал ему, ничего не утаивая, обо всём, что произошло на квартире у Костикова. Ну, может, кое-какие детали сгладил. Борис изобразил сильное душевное переживание.

— А я Никите звонил на днях: говорит, уехал в командировку. На Урал куда-то. Два слова вякнул и отрубился. Я ещё подумал, чего это он такой… Слушай-ка, ну а что же ты нас не собрал, не сообщил об этом? Мы же не в зуб ногой. Да и руководство надо проинформировать.

— В руководстве я только одного человека знаю, и у меня с ним серьёзно испортились отношения. Да и не вполне он руководство. Не хочу с ним связываться. Ну, а вы… Сообщил бы рано или поздно. Я не хотел волну поднимать, пафос весь этот. Сам ещё не отошёл от случившегося, не в лучшем психологическом состоянии нахожусь. К тому же, ты наверняка знаешь, что деятельность нашей Звёздочки заморожена. Собирать всех — как-то не того уже.

— Да, знаю, — горестно кивнул он. — Козлы! Вот и делай для них революцию.

— Тебе Антон успел рассказать?

— Да, Антон, — чуть замешкавшись, ответил Пятачок. — Звонил мне, предупредил.

Я поднялся с кровати.

— У меня выпивон какой-то был в холодильнике. Давай помянем брата.

— Блин, идти уж пора… Хотя ладно, помянем. Давай, давай.

Я сходил на кухню, захватил недопитую старшими членами семьи бутылку какого-то пойла, взял два стакана. По пути кивнул выглядывавшей из зала матери: мол, друг пришёл, выпьем чуть-чуть. Она замахала рукой: ладно, ладно. Перед дверью в комнату остановился и прислушался: не звонил ли Пятачок кому? Вроде нет.

— За Гарибальди! — понял я стакан с мутной жидкостью. — Он был выдающимся революционером.

— Это точно! — отозвался Борис. — Пусть земля ему будет пухом.

Он долго морщился, занюхивая вино рукавом, а потом быстро засобирался.

— Интервью горит, — одевал у порога обувь. — Две недели человека вызванивал. Вроде договорились, но до конца не уверен. Начальничек средней руки, но весь из себя. Хуже нет, чем с такими интервью делать.

— Удачи! — пожелал я ему напоследок.

Два дня после визита Пятачка снова продолжалось вязкое затишье. Чего же оно такое вязкое, тоскливо удивлялся я этому гадкому ощущению? Что за тревога опустилась на плечи, чёрт её подери?

А потом вдруг позвонила Кислая.

— Виталя, — взволнованная, неспокойная, — меня эти мудаки достали уже. Ты можешь с ними разобраться?

— В чём дело?

— Да эти, которых ты сектантами называл. Из Советской Церкви. Я им чётко сказала, что больше к ним не приду. Всё, амба. А они звонить мне продолжают, угрожать вот начали.

— Угрожать? Да ладно. Там одни божьи одуванчики.

— Я серьёзно. Ну, как угрожать… Голову отрезать не грозились, но отпускать не хотят. «Ты наша». Прикинь! Дядя Коля этот особенно, козёл хренов. Он же мне намёки разные делал, я уж тебе не говорила, чтобы не злить. Давай сходим к ним сегодня, а? Поговоришь, втолкуешь, что да как.

— Сегодня среда. Разве они по средам собираются?

— Теперь собираются. Ну давай, Виталь! Житья не дают. Разорвать с ними хочу.

— Ну и разорви, ёкэлэмэнэ. Ты же не девочка-припевочка, сама много чего умеешь.

— Ну не могу я так! Они же пенсионеры все, убогие, больные. Не могу я на них кричать. А тебе это — раз плюнуть. Поедем!

Я прокручивал в голове кое-какие мысли.

— Хорошо, — ответил, — съезжу. Можешь забыть о них.

— Я с тобой!

— Не надо. Зачем тебе там рисоваться? Я на минуту заскочу, объясню им диспропорцию и обратно.

— Ну как уж так. Надо и мне появиться.

— Не надо.

— Виталя!..

— Да.

— Ну тогда ты потом ко мне заезжай. Я давно тебя не видела, соскучилась. Побыть с тобой хочу.

Я снова принялся прокручивать мысли.

— Антон погиб, ты знаешь?

— Антон!? Господи, как? Ты серьёзно?

— Несчастный случай… Ладно, будь дома. На месте всё расскажу.

— Ой, беда-то, беда! Как же так всё это?! — причитала она.

Я нажал на отбой.

Взял с собой ствол и, чуть подумав, дополнительный магазин. Хотел ещё гранату — у меня хранилась из старых запасов — но решил, что это будет лишним. Стоял тёплый майский вечер — вечернее солнце, ребятня на велосипедах, старушки на скамейках. Добрался до школы, где заседали сектанты. Сразу заходить не стол: покружил вдоль забора, посмотрел за перемещением народа. Вроде ничего подозрительного. Наконец, обхватив в кармане джинсовки рукоятку ствола, вошёл внутрь.

— Любители советской эстрады приходили? — спросил у пожилого охранника на вахте.

— Эстрады? — переспросил он. — Так, вроде, не сегодня у них собрание.

— Да? — изобразил я удивление. — А чего же мне на сегодня назначили?

— Вот уж не знаю, молодой человек. Они два раза в неделю собираются — по вторникам и субботам. А сегодня, если помните, среда.

— Да, среда. Ошибся.

Вышел на крыльцо и тут же присел — типа завязать шнурок. Огляделся по сторонам, палец на курке. Вроде спокойно всё. Поднялся и быстро зашагал к забору, потом так же быстро направился вдоль домов к станции метро. Время от времени оглядывался, но никого за собой не видел. Никто даже не смотрел в мою сторону.

Спокойно, осаждал я себя, спускаясь в метрополитен, не загоняйся. Ты можешь ошибаться.

— Планы по захвату России выработал ещё предок преподобного Растафари Хайле Селассие, император Эфиопии Иясу Первый Великий, — тараторил в проходящую мимо толпу псевдоисторическую ахинею местный утрясчик — щуплый парень с копной дрэдов на голове. — Именно он подготовил с ответственным заданием эфиопского разведчика, который позднее стал известен в России как Арап Петра Великого. Александр Пушкин, его потомок, был запрограммирован на генетическом уровне донести до русского народа идеи Растафари. Идеи о преимуществе чёрной расы над всеми остальными. И его миссия увенчалась успехом. Россия уже готова к тому, чтобы принять власть чёрных.

— Виталик! — раздался за спиной радостный женский окрик. — Подожди, Виталик!

Я резко развернулся и чуть не вытащил из кармана ствол. Чёрт, я даже стрелять был готов в обладательницу этого приятного голоса. Радостная, запыхавшаяся от бега, меня догоняла Кислая. Подбежав, бросилась ко мне на грудь и поцеловала в щёку.

— Уфф!!! — выдохнула, восстанавливая дыхание. Смотрела на меня ласково, нежно. — Еле-еле догнала тебя! Ты двигаешься как реактивный поезд. Не угнаться!

— Не заметил тебя, — я осторожно шаркал глазами по сторонам.

— Прикинь, я же всё напутала! — хлопнула она меня ладошкой по груди. — Не в среду они собираются, а во вторник. Звонить хотела, а денег на счету нет — представляешь западло какое! Сразу бросилась за тобой. Как мы с тобой разминулись — не пойму. Охранник говорит: да, заходил молодой человек. Только что. Ну, я к метро. Гляжу: вышагивает такой резкий, стремительный парень. Только ты, больше некому! Хорошо, что догнала!

Мы прошли сквозь турникеты, спустились на эскалаторе и остановились на краю платформы.

— Ну что, ко мне? — держала меня Наташа под руку. — Я коньяк купила, фрукты. Ужин приготовлю. Ты похудел, что ли, Виталик? Щёки впали, глаза… Не ешь совсем?

— Почему, ем.

— И настроения, как погляжу, никакого.

— Да чему радоваться?

— Ну всё же. Мне хотя бы. Неужели не рад меня видеть?

— Рад.

— Вот! И я рада.

Вагон оказался полупустой, мы уселись на свободное сиденье, Наталья положила голову мне на плечо.