Очень древнее Зло - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ладно, — Брунгильда к зверю приближаться не стала, да и поглядывала на него с сомнением, явно не слишком доверяя. — Так куда пойдем-то?
Интересный вопрос.
И ответа нет.
— Надо найти дом поцелее, — предложила Яра, почесывая дракона по длинной шее. Тот жмурился и урчал, как-то по-кошачьи. Хотя, кто его знает, как драконам урчать положено. — И побольше. Побогаче.
— Грабить будем?
— Да нет… выше шансы, что там что-то уцелеет. Тут всем бы одежду сменить. Да и оружием каким-никаким обзавестись надо.
И это было разумно.
— Богатые дома ближе к центру будут, — заметила сестрица. — А там демон.
— А в бедных искать нечего, — Яра оглянулась. — Но можно с этого начать, тем более смеркается.
Небо и вправду посерело.
И звезды на нем пробивались, то тут, то там. Тоже какие-то мелкие, мутные, словно смотришь на них сквозь старое стекло.
— Теттенике…
— Он нашел след, — заметила Мудрослава, снова глаза прикрыл. И опять кольнула обида. Когда только успела?! А главное, виросска поспешила пояснить. — Я чувствую его эхом… и далеким, хотя он и не сказать, что далеко. Но если сосредоточиться, то можно выделить. Вот.
И ладонь возложила на морду. Не боится, что дракон эта руку отхватит? Нет, не боится. И не отхватит. Он почему-то воспринимал Мудрославу… да как и Арицию.
Своими?
Нет, своими были все. Тогда… главными? Старшими?
Не понятно.
— А дракон твой где? Тот, который живой? — спохватилась Брунгильда. И Ариция мысленно присоединилась к вопросу. Занималась бы своим драконом, что ли? А то лезет к чужим.
— Не знаю, — Мудрослава нахмурилась. — Нет, пока не выходит, чтобы одновременно… она где-то рядом, но ускользает. А если пробовать захватить, то этих теряю. Странно, конечно. Но если в городе, то… то рано или поздно зацеплю.
Главное, чтоб не слишком поздно.
— А вот степнячка сама ушла. Там нет других следов.
— Может, заморочили? — Ариция потрогала языком зубы. От воды во рту остался тухловатый привкус. — Там… почудилось что?
— Может.
— Так мы идем? — подпрыгнула рыжая. — А то же ж вечереет!
И пошли.
Сперва зверь, который больше не воспринимался мертвым, хотя и полностью живым его нельзя было назвать. Он и вправду оказался не слишком большим. Длинным, да. И пусть горбил спину, с которой поднимались ободранные костяки крыльев, но узкий хвост волочился по земле, оставляя след. Дракон споро переставлял когтистые лапы, покачивалась голова на длинной шее. И прорехи в земляной шкуре гляделись настоящими ранами.
Силы все же не хватало.
Немного.
За драконом пристроилась Мудрослава. И шла она, опираясь на зверя. Следом сестрица её.
Летиция.
Сама Ари.
И Брунгильда.
— Злишься, — сказала сестрица и за руку взяла. Вот ведь нежности. К чему? И захотелось руку забрать, а саму сестрицу оттолкнуть. Напомнить ей все… все обиды.
Несправедливости.
И…
— Злюсь, — призналась Ариция, хотя и с трудом. — Что-то здесь… не так?
— Не так, — Летиция прикрыла глаза ненадолго. — Здесь все пропитано смертью. Болью. Как будто… понимаешь, когда я заглядывала… в общем, души уходили, а тела оставались. И память они хранили. Но тело живет недолго, а память с ним. Здесь же такое чувство, что они просто-напросто не ушли.
— Кто?
— Мертвые. Все они, — Летиция обвела рукой двор, который, надо признать, был немаленьким. В нем и пруду место нашлось, и сухим кустарникам, что его огородили. Ломкой траве.
Деревьям.
Дорожкам. Серые. И трава тоже. И сами деревья. И… и злость накатывает, чтобы отступить.
— Это все они. Злятся. Умерли, а все равно злятся, — Летиция выдохнула. — Не поддавайся.
Если она права… а она права?
Разве может быть она права?
Она же бестолковая. Глупая, что пробка. Над ней даже фрейлины смеялись, конечно, втихую, но Ариция точно знает. И обсуждали. Впрочем, они всех обсуждают. Жизнь во дворце довольно скучна.
Не о том она думает.
— А… они? — Ариция поглядела на вироссок. Те о чем-то тихо переговаривались.
Если все начнут злиться, то… то ничего хорошего не выйдет.
— Я думаю, что мы ощущаем острее. Из-за дара. Все-таки некромантия связана со смертью.
— Ты думать начала.
— Мне тоже хочется высказаться, — Летиция выдержала взгляд. — Не поддавайся. В доме я попробую… поговорить. С мертвыми. Я, конечно, не имела дела с душами, но… вдруг да выйдет?
Она вздохнула.
— Иначе мы не выживем.
— Мы вообще не выживем, — огрызнулась Ариция.
Надо дышать.
Вдох. И выдох. И шепоток. Едва слышный, на самой грани. А может, и не шепот даже. Может, это ветер шелестит, перебирает иссохшие листья, которые за тысячи лет так и не нашли в себе сил расстаться с деревом.
Или все-таки…
…дай, дай, дай… уже не шепот, а почти плач. Детский? Женский? Не важно. И мужчины плачут. Ариция знает. Голоса. Их так много, они мешают друг другу. И хотят одного — быть услышанными.
Вернуться.
У нее ведь получилось! С животными. А люди чем хуже?
Ничем.
Она ведь может поднять и человека. Дать, если не жизнь, то хотя бы подобие её.
Надо отвлечься. Дышать. Ртом. Или носом. Или и тем, и другим, смывая еще горячим воздухом мерзкое послевкусие.
— Помнишь леди Фионель? — зачем-то спросила Летиция.
— Нет.
— Такую вот… такую, — она подняла руки над бюстом. — Она еще светлые парики любила. С кораблями.
— Да.
Не слушать тяжело. И главное, они теперь знают, на что Ари способна. И не отстанут.
А леди Фионель она помнила. Громогласную. Какую-то совершенно нелепую в пышных своих нарядах. И корабли на волосах. Каждый день — новый. Поговаривали, что она все состояние мужа на эти корабли спустила. Врали?
Правда, тогда это было не интересно.
Теперь тем более.
Леди Фионель ненадолго задержалась у трона. Отец, увлекшийся было, остыл, хотя леди всячески пыталась вернуть его расположение. Но потом ей намекнули, что её усилия тщетны.
— Говорят, её муж отравил.
— Да?
— Нет. На самом деле она сама. Я видела. То есть, не то, но… она сделала это в своих покоях. И я попросила… позволили.
Вот почему Летиция снова мямлит?
Раздражение нахлынуло. И схлынуло. Надо дышать. Глубоко. Спокойно. И не слушать.
Дом выглядел… странно. Открытая терраса с колоннами и обвалившейся крышей. Темная черепица расползлась, и сквозь прорехи в ней проглядывало что-то белое, уродливое.
Стены светлые, но в пятнах, будто плесенью побиты.
Окна… пустые. Стекло в одном осыпалось, в другом — трещинами пошло, будто паутиной затянуто.
— Она любила отца. На самом деле любила. И когда он ответил на её любовь, она решила, что так будет всегда. А потом он отвернулся.
