Аника - Ольга Рубан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед глазами плыло, кровь стекала по насквозь промокшей штанине и собиралась в лужу на паркете, который теперь закрывал весь пол. Хоть кадриль пляши.
Я оглядел дом и тихо позвал Анику. Она не откликнулась. Спит? Едва переставляя ноги, я двинулся к ее спальне и приоткрыл дверь.
Спальни не было. За дверью мне открылся невероятный пейзаж… Что-то чужеродное, пугающее, но и… прекрасное. Другой мир! Но наряду с ужасом и изумлением, я испытал глубочайшее удовлетворение. Ведь это было именно то, чего я так ждал и страшился в день, когда обнаружил дверь. Впрочем, на пороге тут же возникла Аника и втолкнула меня обратно.
- Какого черта ты здесь делаешь?! – заорала она, но через мгновение увидела, что я ранен, и спросила уже спокойнее, - Что случилось?
От ее толчка я распластался на полу, и это лишило меня последних сил. Я ничего не мог ответить, только глазел поверх ее плеча на тот странный пейзаж.
Она закрыла дверь и склонилась надо мной, с досадливым раздражением задирая мою рубашку. Я пытался что-то сказать, но губы мои только шлепали и пускали пузыри. А потом все потемнело.
…
- Что же там было, сын мой? – спросил невольно заинтригованный Коллум.
Узник некоторое время молчал, хмуря брови.
- Там был иной мир… Не Ад и не Рай, Преподобный. Нечто совершенно… другое. Я хорошо помню, что увидел, но мне трудно его описать так, чтобы вы почувствовали то же, что и я…
- И все же?
- Это были пастельные тона. Голубой, розоватый, нежнейшие оттенки сиреневого… Не туман… Скорее, это походило на густой пар, поднимающийся от кипящей воды. И из этого густого пара выглядывали верхушки странных конструкций, напоминающих огромные каменные колодцы. Земли… или из чего они там росли, я не смог разглядеть, потому что она терялось в том самом густом мареве. Самое близкое сравнение, которое я могу придумать – это кучевые облака на закате. Знаете, одно облако отливает сизым, другое – розовым, третье – радужная смесь из лилового, желтого и красного… Клубящиеся, невесомые, расцвеченные в такие нежные оттенки, которые может правильно вообразить разве что художник... И вот из этих… облаков выглядывают широкие, выложенные камнем колодцы…
И знаете, Отче…? Хоть все это и заняло считанные секунды, у меня все-таки успела мелькнуть мысль, что стоит немедленно прочесть молитву… но… не знаю, как объяснить. Это тут же показалось мне таким жалким, смешным и ребяческим… Что бы это ни был за мир, в нем, я уверен, и близко не слышали ни о Христе, ни о его Отце, ни о Дьяволе и Преисподней… Все это на фоне увиденного казалось таким же местечковым мракобесием, как нам, просвещённым европейцам, кажется нелепый пантеон каких-нибудь африканских божков…
- Ты и сейчас считаешь Священное Писание мракобесием? – строго спросил отец Коллум.
- Нет, Отче… Все прошло, как только захлопнулась дверь. Я понимаю, что это был морок, насланный ведьмой… а может, разум мой помрачился от потери крови…
- Что ж… принимая во внимание…
- Но главным были все же ощущения, отец! – воскликнул узник, перебивая его, - Это были ощущения… абсолютной, невозможной и всеобъемлющей гармонии, равновесия… и покоя…
Глава 12
- Очнулся я… в ее «девичьей спаленке» от звука приглушенных голосов. Аника, мягким, но категоричным голосом, давала наставления какой-то женщине: «Нет, еще раз приходить не нужно, пока дитя не увидит свет… Да, не сомневайся, но… Каждый год, пока не появятся первые крови, приводи ее. Да, непременно весной… Если захочешь, чтобы твое дитя жило, найдешь способ…»
Я завозился на жестком матрасе, желая добраться до двери и услышать больше, а то и подсмотреть, но бок отозвался страшной болью, и я с трудом придавил крик. Сил же не было вовсе. Тело словно налилось чугуном.
Когда стихли прощальные восклицания, дверь открылась и на пороге появился силуэт Аники. Ее лица я не видел, так как свет, пришедший с ней, показался моим глазам нестерпимым, но вся ее поза - вскинутая горделиво голова, упертые в бедра кулаки - словно кричала о раздражении.
- На меня напали, - прохрипел я, - в Байберри… Тебе лучше спустить меня в погреб…
- Какого дьявола ты делал в Байберри? – прервала она меня, оттолкнулась бедром от косяка и, приблизившись, нервными движениями закопошилась, проверяя мою повязку, - Почему не остался в Керси?
- Там… женщины пропадают. На меня обратили внимание. Я решил уйти… Но и в Байберри…
- Ты как-то к этому причастен?
- Что?! Вовсе нет!
- Тогда почему удрал?
Я не знал, что ответить. Все было и так ясно, но я, как обычно, выглядел полным идиотом. Аника вздохнула, потом достала из складок платья крошечную – с наперсток – склянку и вылила ее содержимое на мою рану. Я завизжал. Никогда не думал, что мое горло может издать такой женский звук, но боль была… всепоглощающая!
- Тихо. Не дергайся, - она снова перевязала меня, - Считай, я отдала тебе самое дорогое.
- Чт.. что это? – прохрипел я, извиваясь в страшных судорогах. Казалось, мой бок прижигают каленым железом и поливают сверху жёлчью.
- Лекарство. Оно поможет тебе выжить, - ответила она и тут же ушла, прикрыв дверь.
Не представляю, сколько дней я провел в страшных муках и одиночестве. Она приходила регулярно, но только, чтобы поменять повязку, дать мне воды или накормить. Ни о каких разговорах или … чувствах речь даже не шла. Я понимал, что она злится. Чувствовал, что нарушил ее планы. И планы эти… Но я гнал от себя подозрения.
К ней по-прежнему ежедневно приходили. Кому-то она предписывала немедленно явиться, как только… ну, в общем, как прекратятся некоторые естественные отправления женского организма, другим же наказывала прийти лишь по рождении ребенка и непременно весной. Я изо всех сил пытался разобраться, но слыша лишь обрывки фраз и приглушенный бубнеж за дверью, так и не сумел. Единственное, что я уяснил, что ее посетительницы делились на два лагеря – те, кто беременел естественным путем с небольшой помощью с ее стороны, и… другие. Первые «наблюдались» до родов, а потом могли быть свободны.
