Эпиграммы - Марк Марциал

15 Уж безголовых, в теплой пазухе прячет,

Зазорным не считая запустить руку

В объедки, от которых даже псам тошно.

Но мало глотке алчной лишь одной снеди:

В бутыль-подружку он вино с водой цедит.

20 И, по двумстам ступеням взгромоздив, это

К себе в каморку под замок скорей прячет

Обжора-Сантра, чтобы все продать завтра.

Славный сегодняшний день, свидетель рожденья Лукана:

Дал он народу его, дал его, Полла, тебе.

О ненавистный Нерон! Что смерти этой ужасней!

Если б хоть этого зла ты не посмел совершить!

Памятный день наступил рожденья певца Аполлона:

Благостно, хор Аонид, жертвы ты наши прими.

Бетис, давший земле тебя, о Лукан, свои воды

Ныне достоин смешать с током Кастальской струи.

Феб, появись таким же, каким к воспевшему войны

Ты пришел, чтобы плектр лиры латинской вручить.

В день сей о чем я молю? Постоянно, о Полла, супруга

Ты почитай, и пусть он чувствует этот почет.

183

Всячески ссорить меня пытаясь с моим Ювеналом,

Сплетен каких только ты, злостный язык, не плетешь!

Из-за вранья твоего и Орест невзлюбил бы Пилада,

И Пирифою бы мог стать ненавистен Тезей;

5 Братьев поссорил бы ты сицилийских, и славных Атридов,

И во врагов обратить мог бы и Леды сынов.

Вот какой кары тебе за бесстыдство твое я желаю:

Чтобы погрязнуть тебе в мерзости гнусной твоей!

Хоть ты и пишешь одни только сладкие все эпиграммы,

Чистя их так, что они кожи беленой белей,

И ни крупинки в них нет соленой, ни капельки горькой

Желчи, ты хочешь, глупец, чтобы читали их все ж!

5 Пища и та ведь пресна, коль не сдобрена уксусом едким;

Что нам в улыбке, коль с ней ямочки нет на щеке?

Яблок медовых и смокв безвкусных давай-ка ты детям,

Мне же по вкусу лишь та фига, которая жжет.

Аполлинария приветствуй ты, скадзон,

И, если только он не занят (будь скромен),

Отдай стихи, каких ты служишь сам частью:

Пусть тонкий слух его услышит их первый.

5 Коль ты увидишь, что радушно им встречен,

О благосклонности проси его прежней.

Ты знаешь, как привержен он к моим шуткам:

К тебе не большей я и сам горю страстью.

Коль ты придирок злостных избежать хочешь,

10 Аполлинария приветствуй ты, скадзон.

Тусского желудя вепрь-истребитель, от множества корма

Тучный и грозный, как сам славный Этолии зверь,

Нашего Декстра копьем блестящим насмерть пронзенный,

Возле моих очагов тушей завидной лежит.

5 Пусть же тучнеют мои Пенаты от жирного чада,

В праздничной кухне пускай с гор запылают дрова.

Но… надо повару дать несметное множество перца

И драгоценный рассол рыбный с фалерном смешать!

Ты к господину вернись: очаг мой тебя не осилит,

10 О разоритель-кабан, — голод дешевле для нас.

Пусть твоя роща растет во владеньях Тибуртской Дианы

И подымается вновь часто срубаемый лес.

Пусть и Паллада твоя не уступит тартесскому жому,

Фуск, и течет через край доброе сусло в чаны.

5 Форумы пусть рукоплещут тебе и Дворец тебя славит,

И да висит на дверях пальмовых много ветвей.

Ты же, пока в декабре наслаждаешься кратким досугом,

Шутки мои прочитав, правильно их оцени.

«Правду ты хочешь узнать? Это трудно!» Но то, что желаешь,

10 Чтобы сказали тебе, мне можешь высказать, Фуск!

184

Тестил, для Виктора ты Вокония сладкая мука,

Мальчик, чьей славе нигде в мире соперников нет;

Пусть и остриженный, ты останешься мил и прекрасен,

Девы пускай ни одной твой не полюбит певец!

5 Хоть ненадолго отбрось ты господские умные книжки,

Если пришел я читать Виктору мелочь свою.

И Меценат, хоть и был воспеваем Мароном Алексий,

Все ж с Меленидою был, Марса смуглянкой, знаком.

Целия, ты и к парфянам мила, и к германцам, и к дакам,

И киликиец тебе с каппадокийцем не плох,

Да и мемфисский плывет с побережья Фароса любовник,

С Красного моря спешит черный индиец прийти,

5 И не бежишь никуда от обрезанных ты иудеев,

И на сарматских конях едут аланы к тебе.

Как же понять, если ты настоящая римлянка родом,

Что никакие тебе римские ласки не всласть?

Птиц горластого птичника и яйца,

Фиг, от легкого жара пожелтелых,

И козленочка, блеющего жалко,

И маслин, уже тронутых морозом,

5 С овощами от инея седыми

Из своей разве я послал деревни?

Ошибаешься ты изрядно, Регул!

Только я и расту в мой усадьбе.

Все, что староста умбрский, или мызник,

10 Иль деревня твоя на третьей миле,

Иль что шлют тебе тускулы и туски, —

Для меня это все родит Субура.

Красноречивой семьи имена воскрешающий, Аттик,

И не дающий у нас славному дому молчать,

Преданной ты окружен Минервы Кекроповой свитой,

Друг тебе тихий покой, друг тебе каждый мудрец.

5 Юношей тешит других с разбитым ухом учитель,

И состоянье у них терщик поганый крадет;

Ты ж ни в ручной, ни в пузырный, ни в сельский мяч не играешь,

В термы придя, и тупым палку не рубишь клинком.

Ты не вступаешь в борьбу, натершись липкою мазью,

10 И не стремишься поймать ты запыленный гарпаст.

Бег ты один признаешь у источника светлого Девы

Иль где любовью горит страстной к сидонянке Бык.

Бег — это лучше всего, а на всяких свободных площадках

Всякого рода игрой тешится только лентяй.

Черной грязи грязней всегда твоя тога, но обувь,

Цинна, белей у тебя, чем свежевыпавший снег.

Что же ты ноги, глупец, закрываешь, спуская одежду?

Тогу свою подбери, Цинна: испортишь башмак!

Ты желаешь узнать, Север, возможно ль,

Чтоб Харин, негодяй из негодяев,

Хорошо поступил хотя б однажды?

Очень просто: ну что Нерона хуже,

5 А Нероновых терм, скажи, что лучше?

Но смотри-ка: сейчас же злопыхатель

Кисло к нам обращается с вопросом:

«Бога нашего зданий и владыки

Ты считаешь их лучше?» Нет, Нерона

10 Термы выше я ставлю бани гнусной.

Чресла закрывши свои мешочком кожаным черным,

Раб при тебе, когда ты нежишься в теплой воде.

Но у раба моего с оголенной, Лекания, кожей

(Я о себе уж молчу) груз иудейский висит,

5 Но ведь с тобой старики и юноши голые в бане…

Или мужчина из всех подлинный только твой раб?

Разве, матрона, идешь ты в особую женскую мыльню

И потаенно в своей моешься, шлюха, воде?

После того как дожди и хляби небес отказалась

Дача моя выносить, зимней водой залита,

Множество мне от тебя в подарок пришло черепицы,

Чтобы могла она слить ливень, нахлынувший вдруг.

5 Вот наступает декабрь, суровый Борей завывает:

Стелла, одел ты мой дом, но не владельца его!

Знаешь ли, Кастрик, скажи, ты квестора знак смертоносный?

Стоит запомнить тебе новую эту фиту.

Он объявил, что когда он сморкнется простуженным носом,

Это есть знак, что должна следовать смертная казнь.

5 Гадко свисала с его противного носа сосулька,

В пору когда завывал страшный декабрь во всю мочь;

Сдерживать руки его приходилось коллегам: что делать,

Кастрик? Несчастному нос высморкать было нельзя.

185

Так непомерно велик, Полифем, ты у друга Севера,

Что удивляться тебе мог бы и самый киклоп.

Но ведь и Скилла тебя не меньше. И если поженим

Этих двух чудищ, страшны будут друг другу они.

Обиванье порогов рано утром,

И надменность вельмож, и поздравленья

Перестав выносить, придумал Целий

Притвориться, что болен он подагрой.

5 Но, для верности большей, приложивши

Мазь к здоровым ступням и еле ноги

Волоча, их укутав, ныне Целий

(Что за сила в уходе за недугом!)

Непритворною болен уж подагрой.

Старец покоится здесь, известный в палатах владыки,

Тот, что достойно сносил милости бога и гнев.

Соединен он сынов благочестием с тенью супруги,

И в Елисейской они роще витают вдвоем.

5 Первой она умерла во цвете юности свежей,