Тетради Шерлока Холмса (сборник) - Джун Томсон

– Неповинна? – заикаясь, пробормотал он. – Н-но меня уже просили представить письменный отчет, поскольку ранее я заявлял о ее причастности к преступлению.

– Тогда я предлагаю вам отложить его по меньшей мере на неделю, пока я не соберу доказательства невиновности мадам Монпенсье.

– Какие доказательства? – злобно буркнул Лестрейд. – Не вижу никаких доказательств.

– Я тоже, Холмс, – вставил я, немного раздосадованный тем, что теперь мне приходится выступать на стороне Лестрейда.

– Некоторые из них сейчас находятся не здесь, поэтому вполне понятно, что вы их не заметили, – улыбнулся Холмс, довольно попыхивая своей трубкой.

Он явно хотел поддразнить Лестрейда, и это ему удалось. Поднявшись, инспектор направился к выходу, однако у двери задержался и объявил:

– Ваши методы, мистер Холмс, меня не удовлетворяют. Если доказательств здесь нет, значит, их не существует вовсе. Вот и все, что я могу сказать. – Потом не без некоторого достоинства добавил: – Желаю вам доброй ночи, господа! – И вышел из комнаты.

– О, Холмс! – промолвил я, прислушиваясь к гулким шагам Лестрейда, спускающегося по лестнице к выходу. – Вы его очень обидели. Думаю, вам обязательно нужно извиниться.

– Всему свое время, приятель, – ответил Холмс, пуская к потолку струйку дыма. – Когда я соберу последние доказательства, то непременно покаюсь, и нашему славному инспектору за все воздастся.

На следующее утро сразу после завтрака Холмс отправился на поиски недостающих доказательств, однако отказался сообщить, что они собой представляли и где он собирался их найти, отговорившись тем, что это испортит coup de théâtre[65], которое он намеревается разыграть перед нами с Лестрейдом в конце недели.

Мне пришлось довольствоваться этим, но по прошествии нескольких дней я начал ощутимо раздражаться, когда он с самодовольным видом возвращался из своих таинственных отлучек.

Впрочем, к пятнице его поиски, видимо, завершились, так как в шесть часов вечера мне было велено уйти из дома и не возвращаться до половины седьмого. Очевидно, Лестрейд получил схожие указания, потому что, подойдя в назначенное время к дому с ключом от входной двери, я увидел, как из остановившегося напротив кэба выходит не кто иной, как сам инспектор. Он удивился мне не меньше, чем я ему.

– Что все это значит? – с подозрением спросил он. – Мистер Холмс сказал мне явиться сюда ровно в половине седьмого. Вы знаете зачем?

– Полагаю, дело близится к развязке, – ответил я.

– К развязке? Вы хотите сказать: оно раскрыто?

– Да, думаю, он собирается поведать нам, что же там произошло на самом деле.

– Что ж, очень надеюсь, – проговорил Лестрейд, входя вслед за мной в дом и поднимаясь по лестнице.

Как только мы вошли, coup de théâtre началось. Наша гостиная превратилась в salle à manger[66], достойную какого-нибудь престижного клуба. В очаге горел яркий огонь, на каминной доске, книжных полках и обеденном столе было расставлено не меньше дюжины свечей. На столе, застеленном белой камчатной скатертью, стояли бокалы и открытая бутылка вина в ведерке со льдом, а также несколько столовых приборов и серебряных блюд, накрытых крышками, чтобы не дать кушаньям остыть.

Не успели мы закрыть за собой дверь, как из своей спальни, соседствовавшей с гостиной, появился сам Холмс, одетый как метрдотель, с салфеткой, перекинутой через руку. Он хранил подобающий случаю важный вид, однако, пригласив нас сесть, не смог и дальше придерживаться роли, и лицо его осветила широкая улыбка.

– Итак, господа, – произнес он, – если вы готовы, я угощу вас небольшим изысканным ужином, специально доставленным сюда из ресторана «Мутон руж». Надеюсь, он изрядно пощекочет ваши вкусовые рецепторы, да простится мне мое пышнословие. Однако перед тем, как мы приступим, я попрошу вас до конца ужина не поминать о нашем расследовании. Обещаете?

Мы с Лестрейдом согласились. Холмс эффектным жестом циркового фокусника сорвал с серебряных блюд крышки, явив нашим взорам то, что было под ними, и трапеза началась.

Это и впрямь был изысканный ужин. Вначале была подана жареная камбала, затем фазан à la Normande[67] с жюльеном из сельдерея и картофеля. Венчали пиршество изумительные poires belle-Hélène[68] с сыром бри. Блюда сопровождались хорошо охлажденным «Шато Сен-Жан де Грав» – великолепным белым сухим бордо.

Когда ужин закончился и посуда была убрана, Холмс предложил нам кофе, бренди и сигары. Затем он вытащил из внутреннего кармана какой-то белый конверт, торжественно положил его перед нами и легонько постучал кофейной ложечкой по своему стакану с бренди, как бы давая понять, что пора приступать к делу, ради которого мы собрались.

– Господа, – начал он, вставая, – я рад сообщить, что тайна исчезновения belle fille, то есть падчерицы, мадам Монпенсье, раскрыта и мы снова можем спать спокойно.

Мы с Лестрейдом восприняли это утверждение по-разному: я с удивлением и облегчением, он – с плохо скрываемым недоверием.

– Раз так, мистер Холмс, – сказал инспектор, – поведайте нам наконец, кто убийца, и перестаньте нас изводить.

– Это было не убийство, – ответил Холмс, вторично сразив нас сенсационным заявлением.

– Не убийство? – повторил Лестрейд, приподнимаясь с места. – Но кто же тогда написал письмо и чье тело нашли в могиле?

– Всему свое время, Лестрейд. Если вы сможете ненадолго сдержать любопытство, я вскоре подведу и к письму. Что же до тела, то оно принадлежит вовсе не мадемуазель Карэр, а некой молодой женщине по имени Лиззи Уорд, которая умерла от пневмонии полтора года назад. Мы, представители так называемого приличного общества, стремясь оградить себя от темных сторон жизни, стыдливо именуем подобных особ «несчастными». Короче говоря, это была проститутка. Ее в бессознательном состоянии подобрали на одной из улиц Уайтчепела и доставили в Лондонский госпиталь[69], где она и скончалась. Через несколько дней ее тело забрала семейная пара, пришедшая в морг в поисках своей пропавшей дочери. Это были прилично выглядевшие мужчина и женщина средних лет, одетые в черное. Служитель морга хорошо запомнил их, потому что, хотя женщина немного говорила по-английски, между собой они общались на французском.

– Супруги Доде! – воскликнул я.

– Вне всякого сомнения, – ответил Холмс.

Однако Лестрейд все еще сомневался.

– Если они искали дочь, то зачем пошли в Лондонский госпиталь? Почему прежде не заявили в полицию? – возразил он.

– Дорогой инспектор, – терпеливо промолвил Холмс, будто учитель, объясняющий недалекому ученику теорему Эвклида, – никакой дочери у них не было. Они искали тело женщины, по возрасту и росту примерно соответствующей мадемуазель Карэр.

По лицу Лестрейда было видно, что до него постепенно стала доходить суть сказанного.

– А, ясно! – воскликнул он. – Значит, мы нашли в той могиле вовсе не мамзель Карэр, а труп совсем другой женщины?

– Именно, – подтвердил Холмс. – Сомнения возникли у меня, когда я впервые увидел тело. Прежде всего мне показалось подозрительным отсутствие обуви…

– Но куда она делась? – перебил его я. – Судя по остаткам одежды, найденным в могиле, покойная была в платье, а не в ночной рубашке. Значит, когда она умерла, на ней не было обуви?

– Скорее всего. Но дело не в этом, Уотсон. У меня была особая причина интересоваться наличием обуви на трупе. Вы оба видели скелет. Кто-нибудь из вас обратил внимание на сустав в основании большого пальца правой ноги?

Мы отрицательно покачали головами, и Холмс продолжал:

– Он слегка деформирован. Там образовалось утолщение, возможно мозоль. В этом, конечно, повинна дешевая обувь. Правый ботинок покойной, безусловно, тоже потерял форму. Полагаю, мы с уверенностью можем сказать, что на правой ноге мадемуазель Карэр мозоли не было и что супруги Доде знали об этом. Однако они стремились непременно подложить в могилу доказательство того, что это тело мадемуазель Карэр, и предприняли для этого немалые усилия. Я, разумеется, имею в виду серебряный медальон, найденный рядом с трупом. На первый взгляд, ловкая затея. Как нам известно, этот медальон подарил мадемуазель Карэр ее отец и она постоянно носила его на груди. Поэтому они решили, что наличие в могиле похожего по описанию медальона будет указывать на то, что жертва – мадемуазель Карэр. Трудность заключалась в том, чтобы отыскать точно такой же медальон. К несчастью, подменная вещица только укрепила мои подозрения.

– Как так? – спросил Лестрейд.

Холмс полез в карман и достал оттуда маленький конвертик с серебряным медальоном, который он осторожно выложил на салфетку, оставленную на столе.