«Если», 1995 № 03 - Джон Браннер

— Дайте мне образец вашей продукции, — попросил профессор.

— Стандартный или выставочный вариант? — спросила Варвара Ипполитовна.

— Самый обычный.

— Размер какой?

— Да как на вас!

Наступила неловкая пауза, потому что Варвара Ипполитовна была женщиной внушительной. И не было на фабрике платья, способного удовлетворить ее телесные потребности.

— Как на меня, нельзя, — сказала директорша.

Никто не рассмеялся. Все знали, что директорша уже истратила триста долларов на иностранное средство гербалайф, но в результате поправилась килограммов на пятьдесят.

— А мы попробуем! — радостно сказал Минц, потирая крепкие короткие руки. — Несите средний размер.

Раздался визг и женская суета. С хихиканьем швеи притащили сразу три платья. Модели «Красная шапочка», «Просто Мария» и «Орлица».

Минц выбрал серую обвислую «орлицу» и предложил ее надеть Кларе Анапко, стройной, как ивушка, робкой, как тушканчик, швее-мотористке второго разряда. Анапко стала отнекиваться, сопротивляться, потому что сама мысль о том, что она окажется женщиной-«орлицей» была столь ужасна, что девушка была готова на самоубийство. Но тогда вперед выступила Дарья Шейлоковна, художник-модельер фабрики, и сказала, что готова пожертвовать собой и примерить любую модель бесплатно.

Но суровые работницы иглы и ниток все же настояли на том, чтобы платье надела Клара.

Обливаясь слезами, та подчинилась, и платье повисло на ней, как дряхлая гигантская медуза, оседлавшая плавающую в море соломинку для коктейля.

— А теперь смотрите, — заявил Минц.

Он провел рукой над плечом Кларочки, нечто маленькое и плоское прикрепилось к платью — и, повинуясь невероятному закону совершенству, платье резко уменьшилось в размерах, силуэт его точно улегся на тонкую фигурку швеи-мотористки, вытачки и пуговички также кинулись куда надо, и через минутку директриса фабрики Варвара Ипполитовна погрозила кулаком Шейлоковне, а та рухнула в обморок, так как контраст был непереносим.

Профессор Минц не стал делать секрета из своего нового изобретения. Он вообще не любил тайн. Оказывается, ему удалось изготовить микрокомпь-ютер-закройщик, который работает только тогда, когда уже готовое изделие соприкасается с человеческим телом. И тогда этот микрокомпьютер превращает изделие или материю в оптимальную одежду, которую хотел бы носить объект эксперимента, в соответствии, конечно, с современной парижской модой, но без ее закидонов.

Тогда же профессор Минц предложил свое изобретение фабрике № 1 имени Клары Цеткин, полагая, что в расчеты ее коллектива и руководства входит превращение фабрики в центр мировой моды. Но на деле получилось иначе.

Сначала все согласились. И даже выпустили пробную партию и передали ее на реализацию в универмаг Ванде Савич. Женщины примеряли, удивлялись и возвращали платья и пальто. А когда Ванда Казимировна спрашивала их, что же не понравилось в изделии, клиентки отвечали:

— Если такое, то уж лучше от Кардена, чем свое.

И переубедить жительниц Великого Гусляра не удалось.

Словом, коллектив фабрики отказался от изобретения Минца: предприятие катастрофически теряло лицо, мощный отдел конструирования во главе с Дарьей Шейлоковной терял работу, особенно когда обнаружилось, что достаточно задрапировать себя отрезом ткани нужной длины — и он превращается в элегантное платье без помощи тени Клары Цеткин.

Не сказав даже спасибо, Минцу возвратили аппаратик для изготовления микрокомпьютеров. Махнув рукой, Лев Христофорович отдал его Ксении Удаловой и старухе Ложкиной, которые на двоих открыли в подвале, выходившем на улицу, «Ателье-молнию». Без всяких объяснений они обещали изготавливать платья в течение десяти минут на теле заказчика. И клиентура нашлась. Немного, но нашлась. Одна девушка спешила в загс и прожгла свое платье утюгом, а жених упал за день до свадьбы в лужу. У Барыкиных сгорел шкаф, а Барыкину надо было на следующий день в командировку. Риммка шила себе платья у Удаловой, а наклейки привозила из Вологды — многие думали, что платья импортные.

Вот об этой мастерской и спросил Минц, когда прощался с Удаловым перед отъездом на остров Пасхи.

— Нормально, — сказал Удалов. — Завтра приезжает делегация из Южной Кореи.

— Вы с ними осторожнее, — предупредил Минц.

— Очень хитрые господа.

— Знаем, — согласился Удалов. — Да и моя баба не лыком шита. Сказала, что без предоплаты пускай не появляется. Пускай открывают счет в нашем городском «Гуснепорочбанке». Нужны деньги на строительство нового роддома и машины времени.

— Ты прав, — согласился Лев Христофорович и нежно обнял Корнелия на прощание.

А Корнелий смотрел вслед автобусу, махал рукой и при этом представлял, как готовятся женщины к встрече иностранных гостей и испытывают новую модель работы Минца.

Проводив автобус, Корнелий Иванович пошел домой и по дороге увидал Колю Гаврилова. Коля ехал в своем новом «Москвиче», который был замаскирован под «мерседес» специфическим кольцом на радиаторе. Добродушный Удалов поднял руку, подумав: вот, проходит жизнь, одни уступают дорогу, другие растут и, может, составят нашему городу мировую известность… Коля Гаврилов на Удалова внимания не обратил, вернее, это Удалову показалось, что не обратил, а на самом деле он чуть притормозил, дожидаясь, пока Удалов поравняется с океанической лужей, и тогда, не жалея своей собственности, дал газ так, что облил мутной водой пожилого соседа с ног до головы. И позволил себе лишь снисходительно улыбнуться, не оборачиваясь, но кося взглядом.

— Ах ты, мерзавец! — воскликнул Удалов, который был прямым человеком и гонял этого Гаврилова крапивой, еще когда тот был в нежном возрасте.

Но Гаврилов уже мчался дальше по улице и, увидев впереди милую девушку Клару Анапко с швейной фабрики, направил машину прямо на нее, перепугав девушку до полусмерти. А Удалов уже так отстал, что догнать и высказаться был не в состоянии.

Во дворе дома Удалов снова увидел псевдомерседес Коли Гаврилова. Тот стоял посреди двора, подмяв и поломав любимый всеми сиреневый куст, а самого Гаврилова нигде не было видно.

Удалов заходить домой не стал, а постучал в окно Саше Грубину и, когда тот выглянул, предложил:

— Двинем?

Грубин так давно дружил с Удаловым, что понижал его с четверти слова. Он вышел во двор и присоединился к Корнелию. Рядом уже стоял пенсионер Ложкин.

— С Колей надо что-то делать, — сказал Ложкин.

— Он стыд потерял, честь и всякие человеческие качества.