Живая память - Андрей Платонов

   — Э-эх... ты... кашалот ты, кашалот... Куда пропал? Голодный ты, видать?

   — Нет... не голодный... — гордо отвечал мальчишка, хотя третий день почти ничего не ел.

   — По глазам вижу, сожрал бы целого дельфина. Пойдем со мной. Ты арестован по всем законам военного времени и осадного положения.

Свиридов устроил «суд» над беглецом в присутствии механика и моториста Сизова. Им пришлось долго выяснять причину, побудившую мальчишку избегать встречи с ними. Пожалуй, Валька прав, решили они. После этой беседы мальчик сразу вырос в глазах экипажа: «Ишь ты какой!»

Решили изменить тактику в отношении Вальки. Механик Полевой грубовато-ласково сказал ему:

   — Вот что, друг, задарма мы тебя и в самом деле кормить не имеем права, — просто не имеем права... А вот если ты будешь нам помогать, тогда дело другое...

   — Надо тебя приспособить к нашему делу, — сказал Свиридов. — Вот тебя механик и приспособит и приохотит.

Полевой взял мальчишку за руку.

   — Пойдем, Валя.

Мальчишка пошел за механиком.

Полевой снабдил его банкой и соляровым маслом, ветошью, показал на кое-какие медяшки и кнехты, которые нужно было подраить. Мальчишка ретиво принялся за порученную ему работу. Теперь он с легким сердцем мог съесть свой обед.

Так продолжалось еще несколько дней. Ремонт был окончен. Катер должен был уходить в Хопи, где тогда находилась стоянка их дивизиона. А что же делать с мальчишкой? Это был серьезный и сложный вопрос, дело шло о человеке. К мальчику не только привыкли, его полюбили. Экипаж собрался у катера — разговор шел о Вальке. Уйти и оставить его — такое время, что с ним будет? Взять с собой? Куда? Валька печально сидел поодаль, на кнехте. Вместо шахтерской шляпы на нем была бескозырка. Паренек окреп, загорел, очистился от дорожной грязи, постриг свои вихры.

   — Что я могу сделать, — лейтенант развел руками, — куда мы его приткнем?

   — Найдем куда, — сказал моторист Белошапка, — мы его возьмем вниз, к себе.

   — Сами не повернетесь. Нашли линкор!

   — Повернемся, товарищ командир, — попросил Сизов, — жаль мальчишку. Ишь как глядит на нас. Отца-то убили на фронте, товарищ командир.

   — Верно, отца убили, — заметил со вздохом боцман. — Куда ему, сироте...

   — Надо спросить начальство в Хопи, — сказал лейтенант, — может, разрешат они его нам взять как воспитанника. Вон на «Незаможнике» и то есть воспитанники...

Лейтенант говорит так больше для того, чтобы убедить себя. Он знал, что «Незаможник» им не ровня: как-никак эсминец. Но не хотелось бросать мальчишку. Не верилось, что они отойдут от стенки и там останется этот мальчонка с грустными глазами.

   — Возьмем его, — решил лейтенант.

Свиридов перемахнул на берег, подхватил мальчишку на руки и поставил его на палубу.

   — Идешь с нами, кашалот. Скажи спасибо товарищу лейтенанту.

Валька вытянулся перед командиром:

   — Благодарю вас, товарищ лейтенант.

   — А ну тебя, шкерт... Попадет мне за тебя, Валька!

Катер зарокотал, как самолет, вышел из бухты и, повернув на север, ринулся по волнам. Валька, ухватившись за поручни, сжался в комок. Его трясло, бросало, он чуть-чуть не прошиб себе висок одной из тех медяшек, которые ему приходилось драить. Стены воды проносились мимо него. Иногда мальчишке казалось — катер ввинтится в воду и пойдет на глубину, как подводная лодка, иногда думалось — вот-вот взовьется в воздух. Валька гордился своим первым морским путешествием, но никогда не думал, что оно будет таким стремительным и беспокойным. Если так лететь, можно, пожалуй, за день пересечь Черное море. Вскоре волны стали меньше, рев моторов как будто ослабел и сразу потух, и, подпрыгивая, как будто с кочки на кочку, катер подошел к пирсу в небольшой бухте, так же пленительно обвязанной горами, синими от весенних испарений, и тропическими деревьями.

...Командир бригады вызвал к себе командира торпедного катера.

   — Насчет Вальки, — сообразил лейтенант. — Доложил начдиву, а он сам не мог решить, конечно... Ну, Валька, за твоей судьбой отправился, молись богу, чтобы все было хорошо.

Командир бригады и начальник политотдела пожурили лейтенанта за опрометчивость. Балашов горячо доказывал, что мальчишка хороший, что его жалко бросать, испортится в портовом городе, что он привык к ним, а они к нему. Сказал о гибели на фронте отца мальчика, о том, что он из Артемовска, как будто это имело какое-нибудь значение. Горячая убежденность лейтенанта несколько смягчила начальство. Балашов был хорошим боевым офицером.

   — Нет таких традиций, чтобы брать воспитанников на катер, — сказал командир бригады. — Ну, другое дело — на крейсер, эсминец. А если мы разведем воспитанников на мелких боевых кораблях...

   — Как исключение, товарищ командир.

   — Команда и так по горло озабочена делами, а тут мальчишка. Он вас свяжет по рукам и ногам. А если, к примеру, ранят его? Тринадцать лет мальчишке!

   — Постараемся его сохранить, товарищ командир,— говорил Балашов.

   — Ведь на него нужен паек, нужно обмундирование, надо его в штаты включить, в списки. Видите, я говорю с вами по-товарищески, Балашов, потому что нам нужно как-то вместе выйти из этого положения. Дело необычное. Мальчишку на эту скорлупу! Грецкий орех с динамитом!

   — Ну, на катер Балашова, пожалуй, можно, — сказал начальник политотдела, — школа хорошая: Балашов!

   — Балашов, Балашов! Но ведь тринадцать лет. Как он хотя физически? Может быть, фитюлька?

   — Физически совершенный моряк-черноморец, товарищ командир, — похвалил питомца лейтенант, — крепыш, железный парнишка. Мы его сами обеспечим всем. На обмундирование сложимся, да как-нибудь и прохарчим. Разрешите только оставить, товарищ командир.

   — Детский дом разводим на Черном море, — покачал головой командир бригады. — Ну, что с вами делать?

Возвратившись на катер, Балашов серьезно говорил с Валькой, и тот так же серьезно принял его слова. Валька понял: его все же оставили на катере — а это самое главное. А то, что нужно прятаться при виде всякого начальства, он сумеет. Он не подведет своего командира.

...Наступили трудные дни. Бригада подтянулась ближе к фронту. На все боевые задания неизменно выходил вместе со всем экипажем и Валька. Скоро он освоил пулемет, стал изучать сложное моторное хозяйство. Он стоял у штурвала вместе с командиром и наблюдал, каким образом повинуется воле человека корабль, какая связь между лейтенантом и Белошапкой и Сизовым. Иногда, в открытом море, командир глазами указывал ему, что нужно делать, чтобы катер слушался его, и детские руки постепенно привыкали к механизму управления.

   — Будет толк из него, — говорил Балашов. — Вырастим доброго черноморца...

При подходе катера к базе для Вальки начинались мучения. Нужно было прятаться, забираться в тесный моторный отсек и там, прижавшись к Сизову или Белошапке, наблюдать, как по различным трубкам и приспособлениям несется бензин, с шумом сгорает и превращается в ту страшно стремительную силу, которая мчит катер по слову приказа.

Конечно, все на базе знали, что Валька живет на «девятке», и относились к этому снисходительно и даже с насмешкой. Слишком все рассчитано было на торпедном катере, каждый сантиметр места, каждый грамм веса, чтобы обзаводиться лишним человеком, тем более мальчишкой. «Оставляйте шкерта на берегу, — говорили экипажу «девятки», — пока вы в море, гляди, он тут бы картошки начистил, рыбы наловил». Но оставаться на берегу, чистить картошку и ловить рыбу Валька считал для себя оскорблением. Он слишком полюбил море, которое подчинялось их вездесущему и быстроходному суденышку, чтобы смириться со спокойной сухопутной жизнью. Катера обычно несли ночную дозорную службу, охраняя важную коммуникацию. Сюда, с наступлением сумерек, в засады приходили вражеские торпедные катера и на фоне берегов располагались в кильватерной колонне. Катера противника всегда приходили группами от четырех до двенадцати единиц. Очень трудно различить темные катера на фоне таких же темных крутых берегов. Здесь нужно было не только острое зрение, но и опытный глаз, умевший разбираться в изменении цветных пятен побережья. Валька помогал в наблюдении.

Однажды в дозор вышли два катера, при ведущей «девятке». На втором часу похода Валька первым заметил на темном горизонте силуэты неприятельских кораблей. Катера прошли в засаду, остановились с заведенными моторами в десяти примерно кабельтовых от береговой черты.

Балашов решил атаковать противника до подхода вызванного по радио подкрепления. Это был первый морской бой Вальки. Ему казалось безумием идти в атаку двумя катерами против двенадцати. Но Балашов мчался вперед, туда, где были корабли противника.