Катарсис (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич

— Но зачем такие казни?

— А затем, — глотнул вина Гурский, — что очень многие обряды и действия власть имущих нуждаются в крови и магнетической силе, которая появляется при ее пролитии. Но еще больше при страданиях. Поэтому колья. Для всех. А война или исполнение закона только лишь повод.

— И беда для исполнителей, — добавляю я, — но если все монархи вступали в Орден, то почему сейчас про него не слыхать?

— Потому что официально он распался. И про него не говорят. И мы не будем, а то далеко зайдем.

— Все же немножко будем, Дмитрий Семенович, — грожу я пальцем, — если вы про него знаете, то не из интереса к истории. Думаю, что сведения ваши имеют прямое отношение к искомым предметам.

— Вижу родственную душу, Андрей Георгиевич. Конечно, имеют. Мы же на земле, издревле пронизанной агентами Ордена. Наблюдают за нами. Вот и весь ответ.

— Так что же сами артефакт не возьмут?

— Вот не хотел говорить, уклонялся всячески, но вынуждаешь ты меня, — хмельно протянул Гурский.

— А что бы и не сказать, если дело меня касается?

— Тогда слушай. Диковин всяких много. Чего только нет. Сам, поди, узнал, пока сведения собирал. Да только взять или использовать их не каждый может. Людей нет! — вдруг театрально протянул он руку, — Некому! Работать не с кем! А вот появляешься ты, который может. Неточно и неизвестно что, но может. Не окаменеешь, не умрешь на месте, не рассыплется в прах на твоей ладони драгоценная жемчужина, не погаснет огонек в кристалле, а выживешь и удержишь. Вот что ценно!

— Подобное уже слышал.

— И как думаешь, одному нашему Государю такое интересно? Прибить тебя для англичан не штука.

— Пока не прибили.

— То-то и оно. Думай, что там в Варне может быть исходя из такого расклада?

— Ловушки-заманушки?

— Верно! Ложные пути. Или заведомо смертельные для любого, — он выдохнул, — уф, все сказал. Теперь еще бокал и спать. А ты забудь пьяную болтовню.

Никифор не любил разъезжать. Но тут дело такое. Сам граф требует срочности и аккуратности. Да еще и англичанина прислал с повелением принять по-человечески. Поэтому деваться некуда. Хочешь сделать хорошо, сделай сам. Только вот что делать, неясно. Некая девица Джейн прибыла в начале лета в Санкт-Петербург, а куда делась, непонятно. Агентура в полиции шепнула, что записали ее гувернанткой. А мадам Миси забрала. И описание этой Миси: «Крепко сбитая бой-баба, улыбается, а коли надо, придушит одной рукой. Представилась распорядительницей эстляндского помещика, а как оно на самом деле, никто не проверял. Тем более, на подношения Миси не скупилась. Паспорт выдали на проживание в Ориенбаумском уезде Петербургской губернии.».

Мало надежды, что искомые прибудут в Ориенбаумский уезд. Но зато там может быть ловушка. Начнем искать, а кто-то и сообщит по нужному адресу. Так и случилось. Устроили оперативники шум.

Никифору очень нравится такое слово — опера. Хоть ты из крестьян, хоть из мещан, хоть из дворян, а все одно оперативник: человек ушлый, знающий изнанку жизни и умеющий то, что окружающему миру невдомек.

На бучу откликнулся один мелкий молодой чиновник, чернильная душа. Его сразу заприметили по виду. Больно глазки прятал да равнодушие напускал. А потом и засобирался. Дали от города на две версты отъехать да и схомутали. Далеко чиновник не стремился. На ближайшем постоялом дворе связник живет, пономарь местный. И его разговорили.

— Ты мне, мил человек, все, как на духу, доложи, — Никифор сам допрос проводил, — может и придумаем чего для спасения твоей души.

— Да что думать, голубчик? Ошиблись вы.

Крик прервал оправдания. Помощник стряхнул с клещей капли крови и бросил на пол мизинец. Втолкнули трясущегося чиновника в полуобморочном состоянии.

— А мы сейчас мероприятие следственное проведем, очную ставку, — ухмыльнулся Никифор, — этот ли?

— Он самый, — часто зашептал чиновник, — сбили меня с пути истинного. А все по причине обнищания моего, все по скудости жизни.

— Что должен сделать?

— В случае интереса особой англичанки передать ему сигнал. А я знать не знаю, что дальше станет. Может, пономарь жениться на ней захотел.

— Уведите чернильницу, — Никифор повернулся к пономарю, — ты молодой еще. Без пальца проживешь, а без уда грустно тебе сделается. Ложи его ребята.

— Не надо. Я скажу, — завыл в голос тощий пономарь с куцей русой бородкой, — там страшные люди.

— Так они там, а мы здесь. И неужели страшней?

— Как есть ироды!

— Не томи.

— На мызу мне скакать надобно. Предупредить.

— Вместе поскачем. Что еще делал?

— Людей принимал, если знак тайный дадут или письмо о них.

— Платили?

— На расходы давали. Пропитанием скудна моя должность.

Наличие чужой резидентуры не радовало. С одной стороны, за всеми не уследишь, да и заниматься ими должны государевы люди. С другой стороны, боевикам все равно, кого закажут.

Чиновника топить не стали. Запугали до смерти. Он собственноручно записал все слухи, все прегрешения начальства и свои собственные на десяти листах крепкой бумаги. На три каторги хватит. Когда понял, что в острог не пойдет, ползал на коленях, сапоги целовал. Взяли клятву и отпустили.

Выехали немедленно. Рыжий Виля только темнел, когда видел оперскую работу, но молча перевязал руку пономарю. Ночевали в лесу под вытье волков. К обеду вышли на дорогу по берегу залива. Впереди виднелись пара саней.

Нагнали их быстро. Оказалось, везут продукты на мызу.

— Любит тебя, Вилька, твой английский Бог, — хмыкнул Никифор и шагнул к возчикам, — вы, мужики, не серчайте. Сами мы доставим на мызу все в лучшем виде. А вам за беспокойство по рублю выдадим. Сани через два часа заберете. Да и снедь тоже.

Под рогожу улеглись по пять человек с взведенными пистолетами, еще по двое на облучке. И десяток следом поодаль верхами.

Мыза состояла из простого каменного двухэтажного дома на самом берегу и трех одноэтажных построек под жилье и скотину. Ворота открыли двое крепких парней. У подъезда еще двое. Первые сани пролетели к дому. С облучка вторых на открывших прыгнули возчики с кистенями. Проломленные черепа оросили снег. А первым саням так не повезло, пришлось стрелять. Десяток ринулся в дом, а следом Никифор. Возницы остались прикрывать окна. И не зря. Со второго этажа раздался звон разбитого стекла. Выстрелы со всех сторон. Не ушел.

Здоровый бородатый боевик не мигая смотрит в небо. Парни вытаскивают из дома здоровую бабищу. Она злобно озирается. Никифор не церемонится.

— Где девчонка? — удар, от которого Миси только пошатнулась.

— Нашли, — кричат из дома.

Джейн сидела в подвале. На пол брошено сено и старая овчина. На поясе девушки железное кольцо, которое цепью приковывает ее к стене. Платье разорвано, на лице синяк. Виля всех расталкивает и бросается к ней. Слезы и лепетание на английском.

— Железы расклепайте, — командует Никифор.

На девушку накинули полушубок и надели чьи-то валенки. Жмурится на свету. Шатается от свежего воздуха. И тут, как кошка, ощетинилась, увидела Миси. Подскочила, что-то кричит, плачет. Темные глаза блестят. Виля ее удерживает. Никифор подошел неспеша, вытянул с масляным звуком черкесский кинжал и протянул рукоятью вперед к Джейн.

Девчонка замолчала. Грудь вздымается от тяжелого дыхания. Глаза сверкнули. Схватила двумя руками рукоять и воткнула в живот Миси на весь клинок. Виля вскинулся в недоумении, но его удержали.

— Обожди, паря, — обнял его за плечи Никифор, — не знаешь, что тут было, так не суди. А девчонка наш человек.

Джейн дико и затравлено оглянулась, когда баба опустилась на колени. Но ребята одобрительно загудели. Без всякого осуждения. Никифор наклонился, взялся за рукоять, провернул в ране два раза и вытащил. Клинок вытер о рубаху Миси. «Что смотришь, поделом получила. Добивать не буду. Мучайся».