Записки научного работника - Аркадий Самуилович Дыкман

В это время Баталин пережил достаточно серьезное потрясение — выборы заведующего лабораторией. Это один из самых вредных горбачевских экспериментов, в соответствии с которым руководители предприятий не назначались, а выбирались на собрании трудового коллектива. Бред, — да еще в кубе.

Я был в командировке в Уфе, когда на одном из огромных химических заводов Башкирии проходили выборы директора предприятия. Выдвинулись, кажется, человек семь, но основных кандидатов было двое: бывший секретарь райкома партии — очень достойный человек и начальник отделения — молодой амбициозный парень. Я посмотрел его программу — просто верх желаемого. Он обещал увеличить зарплату сотрудникам в два раза, каждому выдать участок земли по десять соток, хотя в то время и две сотки в Уфе для большинства сотрудников оставались несбыточной роскошью. И, кажется, кроме того, ежегодно любому сотруднику завода полагалась путевка в санаторий. Как за такого не проголосовать?

Я спросил его:

— Петр, где ты на все это возьмешь деньги? Ведь возможности завода не резиновые.

На что он совершенно серьезно ответил:

— Я вызову своих замов по экономике и соцкультбыту и прикажу им это сделать.

— А если они не выполнят твой приказ? — поинтересовался я, стараясь не рассмеяться ему в лицо.

— А если не сделают то, что я приказал, я их уволю и найму других, которые все выполнят.

Я под благовидным предлогом попрощался, прекратив бесполезную дискуссию. К счастью, с небольшим отрывом на тех выборах победил бывший секретарь райкома. Страшно подумать, что мог натворить на посту директора этот популист. И таких пустомель было много по всему Советскому Союзу.

Я не воспринимал эти выборы всерьез, пока меня не вызвали в дирекцию и не намекнули, что, если я сделаю так, чтобы Баталин проиграл, руководство института предложит меня на должность руководителя лаборатории. Сначала я даже не сообразил, о чем речь, а потом понял, что мне предлагают предать учителя.

Стараясь воздерживаться от ненормативной лексики, я достаточно вежливо отказался от «щедрого» предложения и быстро покинул высокий кабинет.

Конечно, я хотел стать завлабом, но не такой же ценой. Как бы я тогда смотрел в глаза Баталину или своим дочерям и внукам? Прошло тридцать два года с того дня, и я до сих пор рад, что во мне не шелохнулся живущий в каждом человеке маленький дракончик. Как приятно ощущать себя… нет, не порядочным, а просто нормальным человеком. На выборах в лаборатории я сразу попросил слово и сказал, что предлагаю всем голосовать за Баталина по таким-то причинам. Шеф прошел единогласно. Лишь только тогда я понял, какая гора упала у него с плеч.

После выборов в наших отношениях с Баталиным ничего не изменилось: мы по-прежнему старались свести контакты к минимуму. Я все чаще задумывался об уходе из лаборатории с сотрудниками, которыми руководил.

Страна менялась, крепостнические порядки уходили в прошлое, и генеральный директор теперь не препятствовал разделу лабораторий. Меня останавливало одно — я прекрасно понимал, что после развода мы с Баталиным должны будем добывать деньги для своих коллективов самостоятельно. Если есть деньги, ты хороший завлаб, нет — лабораторию могут закрыть.

В свое время один из наших завлабов, Сергей Кириллович Огородников, говаривал: «Корова должна доиться или идти на мясокомбинат. Третьего не дано».

Баталин был способным научным работником, что называется, с искрой Божьей, но не встречалось на свете человека более не приспособленного для добывания денег. Кроме того, Олег Ефимович часто болел, и ездить в командировки ему было трудно. Поэтому я понимал, что мой уход поставит учителя и его сотрудников в достаточно трудное положение. И вдруг я случайно узнал, что около двух месяцев назад в нашей лаборатории появился заместитель заведующего, с которым я бы точно не согласился работать. Зачем Баталин сделал это, не сказав мне ни слова, непонятно — де-факто я давно был его замом, особенно с учетом того, что добывал основную часть средств для жизни коллектива. Хотел уколоть меня? Но я повзрослел за эти годы, и такие уколы были мне совершенно безразличны.

Я понял, что после такого кадрового решения надо уходить. Поговорил со своими сотрудниками, рассказал им, что хочу вместе с ними создать отдельную лабораторию. Они поддержали это предложение. Как мне ни было неприятно, прежде чем пойти к директору, я поставил в известность о принятом решении Баталина.

Я ожидал любой реакции, но он спокойно сказал:

— Решил так решил.

Директор, не спрашивая о причинах ухода, наложил на мое заявление резолюцию «ОК, в приказ». Через неделю в отделе кадров мне вручили большую стопку документов для раздела лаборатории, которые мы должны были подписать вместе с Баталиным.

Я, наверное, день или два собирался с духом для визита к шефу — двадцать два года совместной работы чего-то стоят.

Когда я пришел к Баталину, он спокойно взял документы, стал искать ручку, которой у него никогда не было или в ней не было чернил, — Олег Ефимович отнюдь не отличался аккуратностью. По привычке, как в наши старые добрые времена, он спросил:

— Аркаш, у тебя нет ручки?

У меня запершило в горле и появилось огромное желание выхватить у шефа всю пачку документов и выбросить в туалет — шредеров тогда в помине не было. Но я тут же вспомнил, как однокурсница объясняла мне, что из эры равнодушия обратного пути в прежние отношения нет.

Не в силах смотреть, как Баталин подписывает документы о разделе лаборатории, я уставился на старый пыльный календарь на его столе.

Подписав все документы, он непривычно тщательно для себя закрутил колпачок и, протянув ручку мне, спросил:

— Ну, что еще надо?

Конечно, мне следовало поблагодарить его за все, что он для меня сделал, может, подойти и обнять его, но, честно скажу, у меня не было сил. Просто так уйти я не мог. Понимал — то, что я решил ему сказать, ударит по его самолюбию, но не сказать не мог:

— Олег Ефимович, времена грядут тяжелые и непонятные, и, если у моей лаборатории будет кусок хлеба, он будет и у вас. Вы всегда можете рассчитывать на место ведущего научного сотрудника с нормальной зарплатой. Предлагаю это от чистого сердца.

Я не исключал, что в ответ, в полном соответствии с его взрывным характером, он пошлет меня по известному в России адресу. Но нет, Баталин спокойно выслушал и сказал:

— Спасибо.

И опять в кабинете повисло напряженное молчание. Я понял, что надо уходить, и, чем быстрее, тем лучше.

Через полтора года я узнал, что лабораторию Баталина из-за отсутствия средств