Как все было - Джулиан Барнс

12. Нет, избавьте меня от Вэл. Только не связывайтесь с Вэл

СТЮАРТ:

Дотлевает моя сигаретаЯ буду блуждать всю ночь до рассветаПлакучая ива плачет по мнеПтицы ночные щебечут во снеМне так горько так одиноко.

Это Патси. Нельзя не узнать, верно ведь? Это из ее песни «Блуждаю ночью».

Я поставил эту запись Джилиан. И спросил ее мнения.

— Не знаю, у меня нет мнения, — ответила она.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда я поставлю еще раз.

Проиграл ей еще раз. На случай если вы не знаете этой песни — на мой личный вкус, это один из ее шедевров, — в ней говорится про женщину, которую оставил любимый, и она «блуждает ночью» в надежде, что вдруг он ей где-нибудь встретится и, может быть, она уговорит его вернуться.

Когда песня кончилась, я посмотрел на Джилиан: она стояла с таким… отвлеченным, что ли, выражением на лице, как будто оставила что-то жариться на плите, но неважно, пусть подгорит, не все ли равно. Она опять не сказала ничего, и меня это, само собой, немного задело. Ей-богу, я, например, нашел бы что сказать про одну из ее самых любимых песен.

— Я еще раз поставлю.

Плакучая ива плачет по мнеПтицы ночные щебечут во снеМне так горько так одиноко.

— Ну, что ты все-таки про эту песню думаешь?

— Думаю, — ответила она, — что автор упивается тошнотворной жалостью к себе, несчастненькому.

— А по-твоему как? — заорал я. — По-твоему как?

Не то чтобы вдрызг пьян.

Просто пьян.

МАДАМ УАЙЕТТ: Я хочу заметить вот что. Говорят, то или это, мол, подтверждается статистикой. Ну, верно, подтверждается. Но, на мой взгляд, опасно всякое время. Я повидала много разных браков, долгих, коротких, английских, французских. Опасный срок — семь лет, кто спорит. Но и семь месяцев — тоже опасный срок.

Одну вещь я не могла рассказать своей дочери. Через год после того, как я вышла за Гордона, у меня был роман. К тому, как мы с ним жили, это не имело никакого отношения, мы любили друг друга. Но все-таки у меня произошел мимолетный романчик. Я слышу, вы говорите: «Ах, как это по-французски». О-ла-ла! Не так уж и по-французски. Одна моя приятельница, англичанка, завела роман через полтора месяца после свадьбы. И тут нечему особенно удивляться. Можно быть счастливой и в то же время чувствовать, что ты в ловушке. Можно чувствовать себя под защитой и одновременно паниковать, это старо как мир. В определенном смысле самое опасное время — это начало замужней жизни, потому что — как это сказать? — сердце размягчается. L’appétit vient en mangeant.[47] Когда человек влюблен, ему легче влюбиться. Ах, я, конечно, не собираюсь состязаться с Шамфором, вы же понимаете, это просто мое наблюдение. Некоторые думают, что тут все дело в сексе, кто-то плохо выполняет свой супружеский долг, но я считаю, причина не в этом. Дело в сердце. Сердце размягчено, а это опасно.

Вы понимаете, почему я не могу сказать этого дочери? Ах, Джилиан, я тебя вполне понимаю. У меня у самой был роман на стороне, когда я только год была замужем за твоим отцом. Это нормальная вещь. Я не могу обрекать ее на рабство. Я этого эпизода не стыжусь и не вижу нужды держать его в секрете, но если я расскажу, ей это принесет вред. Она должна найти собственную дорогу, нельзя, чтобы она вообразила, будто не может иначе, потому что это у нее наследственное от матери. Я ни за что не хочу отдавать ее в рабство этому знанию.

И поэтому я только говорю ей:

— Опасно всякое время.

Разумеется, я сразу поняла, что это Оливер.

ДЖИЛИАН: Он сказал: Пожалуйста, не уходи еще пока от меня. А то подумают, что я импотент.

Он сказал: Я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить.

Он сказал: Если застану Оливера в этом доме, сверну ему башку, к чертовой матери.

Он сказал: Пусти меня к себе.

Он сказал: В наши дни убить кого-нибудь стоит гроши. Эту сферу инфляция не затронула. Законы рынка.

Он сказал: Я по-настоящему живой только с тех пор, как встретил тебя. Теперь придется опять стать неживым.

Он сказал: Я сегодня пригласил одну девушку поужинать. Может быть, потом пересплю с ней, я еще не решил.

Он сказал: Но почему, почему Оливер?

Он сказал: Можно я останусь твоим другом?

Он сказал: Не хочу больше никогда тебя видеть.

Он сказал: Если бы у Оливера была нормальная работа, ничего бы этого не случилось.

Он сказал: Пожалуйста, не уходи от меня. А то подумают, что я импотент.

МАДАМ УАЙЕТТ: И еще одну вещь сказала мне моя дочь, отчего у меня защемило сердце. Она сказала: maman, я думала, есть какие-то правила.

Она подразумевала не правила поведения, а что-то гораздо большее. Люди часто думают, что вот, вступят в брак, и конец всем проблемам. Моя дочь, конечно, не настолько наивна, но она, мне кажется, верила, что хотя бы на какое-то время будет под защитой чего-то, что мы можем назвать незыблемыми правилами брака.

Мне сейчас уже шестой десяток, но если вы спросите меня, какие они, эти незыблемые правила, я, пожалуй, назову только одно: муж никогда не уходит от жены к женщине старше ее. А помимо этого, все, что возможно, — нормально.

СТЮАРТ: Вчера вечером я зашел в дом № 55 на той стороне улицы. Дверь отперла миссис Дайер, маленькая старушенция, что в нем живет.

— Ах, вы тот молодой человек из муниципалитета, — узнала она меня.

— Совершенно верно, мадам, — говорю. — Простите, что беспокою вас в такой поздний час, но обязанность местных властей — безотлагательно поставить в известность всех домовладельцев — и домовладелиц, — если у их жильцов положительный анализ на СПИД.

— Вы пили спиртное, — сказала она.

— Да, знаете ли, работа очень нервная.

— Тем более не следовало пить. Особенно если приходится управлять механизмами.

— Я не управляю механизмами, — возразил я, чувствуя, что мы отвлеклись от темы.

— Тогда ступайте да ложитесь пораньше спать.

И она захлопнула у меня перед носом дверь. Разумеется, она права. Мало ли, может, мне еще понадобится управлять механизмом. Например, проехаться на моем авто несколько раз туда и обратно через тело Оливера. Вамп, бамп, бамп. Для такого дела надо быть трезвым.

Поймите меня правильно. Я вовсе не просиживаю дни, накачиваясь алкоголем и слушая песни Патси Клайн. То есть, конечно, и это тоже. Но я не намерен тратить больше минимального процента своей жизни на то, чтобы упиваться… как это Джил сказала?.. тошнотворной жалостью к себе, несчастненькому. И еще я не намерен отступаться, слышите? Я люблю Джил и не собираюсь поднимать лапки кверху. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы она от меня не ушла. А если все же уйдет, постараюсь добиться, чтобы вернулась. А если не вернется, тогда… еще что-нибудь придумаю. Я не намерен безропотно смириться.

Я, конечно, не всерьез это говорил, насчет того, чтобы переехать на автомобиле жильца миссис Дайер. Просто так говорится. У меня нет практики в таких делах, откуда ей взяться загодя? Живешь, живешь, и вдруг они на тебя обрушиваются как снег на голову, и разбирайся, как хочешь. Вот и ляпнешь, чего даже не думаешь, и какие-то чужие выражения выскакивают изо рта. Как, например, когда я сказал Джил, что пригласил на ужин девушку и, может быть, пересплю с ней потом, если будет настроение. Глупость, конечно, хотел обидеть Джил. Это правда, человек, с которым я ужинал, — женщина. Но не кто-то, а Вэл, очень старая знакомая, еще с незапамятных времен. А мне нужна только Джил. И больше никто.

ОЛИВЕР: Я отпер дверь своим ключом и, войдя, разразился трубным кашлем, которым завел обыкновение оповещать миссис Дайер, что оставляю отпечатки ног на ее паркете. Она вышла из кухни, повернула ко мне голову-гелиотроп и, прищурившись, заглянула мне в лицо.

— Мне очень жаль, что у вас, оказывается, СПИД, — сказала она.

Мой ум в это мгновение не обладал мощью советского монумента сталинско-брежневского периода. Я вообразил, что миссис Дайер по ошибке вскрыла коричневый конверт из поликлиники. Правда, я сказал им, что сам зайду. И потом, я же не давал здешнего адреса.

— Кто вам это сказал?

— Господин из районного муниципалитета. Который приходил раньше насчет подоходного налога. Он живет через улицу от нас, я его видела. У него милая жена. — Миссис Дайер показала рукой, и все сразу встало на место.

— Это была шутка, миссис Дайер, — сказал я. — В своем роде.

— Должно быть, он думал, я не знаю, что такое СПИД. — Я сделал вид, будто и сам поражен ее осведомленностью. — Я читала санитарно-просветительные листки. И я его заверила, что вы человек чистоплотный и что мы пользуемся разными туалетами.

Внезапно мое сердце затопили волны нежности — вот попробуйте, наступите осторожно мне в сердце ногой: провалитесь по самый пуп.