Обратный отсчет - Роман Канушкин

Несколько последних дней мальчик ощущал какой-то невероятный подъем. Ему казалось, что вот-вот — и что-нибудь произойдет, очень значительное и… радостное. Вот-вот — и папа окликнет его… Или он встретит кого-то и отыщет наконец выход, ту самую дверь, несущую избавление.

Но ничего не происходило.

Ожидаемая мальчиком радость (путь из Лабиринта?) ускользала, избавление, до которого, казалось, всего лишь один шаг, словно насмехалось над ним, звало — вот я, рядом, смелее, лишь протяни руку, видишь, символов становится все больше, иди, следуй за мной, но потом все рассыпалось, будто с мальчиком играли в какую-то жестокую игру. И теперь, в довершение ко всему, о его проблемах стали догадываться окружающие. Потому что раньше это был лишь сон, кошмарный сон, где его настигало Чудовище, оно становилось все ближе, мальчик все отчетливее видел его контуры и ощущал его зловонное дыхание, ночная погоня, где исход схватки был предрешен и лишь утреннее пробуждение все еще отодвигало развязку. Но об этом знали только мама и бесконечные люди в белом, доктора с внимательными глазами безумцев, пытающиеся ему помочь. Но их вопросы лишь удивляли мальчика, и часто он с трудом сдерживал себя, чтобы не рассмеяться прямо в их кабинетах, окрашенных в пастельные тона, — нет, право, в помощи нуждались сами эти люди, потому что они считали его сумасшедшим, психом, а в их мире все люди делились на психов и психиатров, но мальчик никогда не был частью их чокнутого и весьма печального мира. Они не знали и никогда бы не поверили в то, что в мире существует Чудовище, превратившее этот самый мир в незримый Лабиринт, в незримый, пока ты не вошел в него и не оказался в самом его сердце. Поэтому никакие самые известные доктора мальчику не помогут. Ему не поможет никто, кроме… быть может, его самого и тех, кто знает о Лабиринте. И все более охватывающее мальчика ощущение радости говорило о том, что они (кто? мальчик не понимал этого) рядом, что сейчас за следующим поворотом откроется выход из Лабиринта, и события последних дней складывались во все более яркие символы. Кто-то, кого он обязательно узнает, поможет ему смотать клубок ниток, но… все еще ничего не происходило. А о его проблемах стали догадываться окружающие.

И в общем, здесь нет ничего удивительного, особенно после того, что случилось в школе.

Мальчик ходил в частный колледж, и его маме это стоило 800 долларов в месяц. Это было несколько больше, чем во многих подобных колледжах, и это было той самой причиной, по которой большинство учащихся и их родителей просто распирало от бурлящей, маслянисто-самодовольной и с трудом сдерживаемой гордости. Нет, мы должны оставаться в рамках приличий, все должно оставаться в рамках приличий — это основной закон нашего заведения. Ведь вокруг нас находится множество детей, чьи родители не в состоянии позволить себе подобный частный колледж, они недостаточно упорно работали (а работать надо очень упорно — ворк хард — фраза, усвоенная мальчиком с первого класса) и недостаточно воспитывали своих чад. Потому что, если честно признаться, наш колледж не просто какая-то коммерческая лавка, нет, ребенок должен пройти собеседование, весьма жесткое собеседование, и, говоря начистоту, лишь только мозги позволят вашему малышу стать студентом нашей скул.

Конечно, вслух не стоит говорить о некоторой элитарности, можно лишь покивать головами, но вы абсолютно правы — лишь мозги чад и их родителей, способных выкладывать за начальные классы по 800 долларов, открывают двери нашего учебного заведения. Но уж если мы приходим к выводу, что ваш товар отменный, то и за нами не заржавеет.

В классах — мальчик ходил уже в четвертый, потому что у него-то с мозгами полный порядок, и можем вас уверить, дорогая наша мама, ваш парень является гордостью нашего колледжа, но об этом тоже вслух говорить не принято, ибо все должно оставаться в рамках приличий, — в классах не более восьми — десяти человек, с первого класса инглиш, английский, со второго обязательный японский и с четвертого, по желанию, еще какой-нибудь европейский язык. Эстетическое воспитание — музыка, живопись, кино — все в виде игры, физкультура, свой бассейн, аэробика для девочек и карате для мальчиков, зимой — горные лыжи, самые блестящие педагоги по основным предметам плюс трехразовое домашнее питание (отметьте — домашнее, боюсь, что и по субботам и воскресеньям вам придется готовить для ребенка что-нибудь из нашей кухни), восточный уклон нашего колледжа, погружение в восточную культуру, в иное созерцание мира и расширение представлений малыша о сущем (знаковая система мышления, другая вербальность и т.д. и т.п.)… И конечно, самое главное — наши пять школьных автобусов, настоящих желтых скул-басов, заберут ваше чадо в восемь тридцать утра и вернут к семи вечера накормленным, сделавшим все уроки и уже отдохнувшим, так что полный цикл, а после семи ребенок абсолютно свободен.

И вот в этом роскошном учебном заведении и преподаватели, и школьные друзья начали догадываться, что у мальчика проблемы.

— Костик, иди-ка сюда, что это ты весь сияешь? — спросил его несколько дней назад учитель японского языка. — Скажи честно, случилось что-то очень хорошее? Мама подарила новую «Супернинтенду»?

Мальчик смутился. Он действительно не знал, что случилось, что происходит и хорошо ли это. Хорошо ли, что сегодня утром он чуть не выпрыгнул из школьного автобуса, потому что увидел на улице одного человека… И ему показалось…

По пути он наступил на ногу Маше Кудряшовой:

— Ой, какой же ты все-таки слон, — насупилась Маша, а мальчик с этой новой и непонятной ему улыбкой смотрел в окно, но автобус уже проехал, и никакого человека на перекрестке не было…

— Вот, еще и улыбается, — не успокаивалась Маша, а мальчик посмотрел на нее, как будто увидел впервые, и, еще более расплываясь в улыбке, вдруг произнес:

— Ой, какая же ты красивая, Машка.

— Вот дурак-то, — прыснула Маша Кудряшова краснея, и, довольная, уселась на свое место.

Потом ощущение радости стало нарастать, и, когда мальчик шел к школьным дверям, он почему-то был уверен, что именно за ними находится выход из Лабиринта и именно там его ждет человек… с серо-голубыми, как выцветшие джинсы в заплатках, глазами. Мальчик не знал, что это за человек и существует ли он на самом деле, но улыбка, совершенно беспричинная и потому, наверное, ненормальная, занимала уже половину его лица. И даже баба Наташа, их школьная нянечка, очень добрая, — наверное, это был единственный человек в частном колледже, которого любили все без исключения, — глядя на него, поинтересовалась:

— Что, Костик, радуешься утреннему снежку?

И вот теперь Дмитрий Михайлович, учитель японского, возможно, и любимый преподаватель мальчика, но только, к сожалению, у него нет серо-голубых глаз, спрашивает то же самое…

— Да нет. — Мальчик честно посмотрел в глаза учителю японского языка и тут же соврал:

— Мама сегодня сказала, что довольна моими отметками и поэтому отпускает меня в нашу готовящуюся поездку в Диснейленд на весенние каникулы!

— Вот и чудесно, — улыбнулся Дмитрий Михайлович. — Разве это не замечательно — провести каникулы со своими школьными друзьями, да еще не где-нибудь, а в самом Париже? Рад за тебя, Костик, и поздравляю, только передай маме, что она сама должна сообщить нам об этом. А теперь пошли на занятия.

В их классе, да, говорят, и в других классах тоже, была заведена некая игра — каждый должен был вырезать собственноручно из ластика-стерки свой личный штамп. Иногда это называлось гербом. Маша Кудряшова вырезала профиль девочки с распущенными кудряшками — ходили слухи, что это за нее сделали родители, а может, просто отдали работу на заказ, уж слишком тонким и четким получилось изображение, — и теперь все ее вещи: тетради и даже учебники — были проштампованы личной печатью; у Славика Огурцова был достаточно безыскусно вырезанный огурец — но ему проще, с такой-то фамилией, имелись и более сложные работы: цыплята, вылезающие из яиц (у Цыплаковой), какие-то дурацкие собачки, котики… Мальчик никак не мог придумать свой символ. Очень не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, что он оказался в Лабиринте, хотя подобный знак соответствовал его состоянию лучше всего; фамилия его была самой обычной и не предполагала ни котиков, ни собачек, а вырезать просто свои инициалы — совсем уж неинтересно… И вот сейчас, на уроке японского языка, после того отрывка, что прочитал Дмитрий Михайлович, мальчик вдруг все понял… Кабинет японского языка был со вкусом и стильно оформлен — в уголке, отгороженном от остального пространства, небольшой сад камней, карликовые восточные деревья на фоне свисающих табличек с иероглифами, желтая повязка (мальчик видел такую на фотографии японского летчика, машущего рукой перед вылетом), приколотая к знамени Страны восходящего солнца, хризантема — символ царствующей династии, макет чайной церемонии и самурайский меч, скорее всего ненастоящий, но все равно в целях безопасности подвешенный достаточно высоко… Сейчас внимание мальчика привлекала именно желтая повязка, даже не сама повязка, а то, что на ней написано…