Тайный воин - Мария Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом топтался недовольный Пороша.
– Пускай бы дикомыты лопатами и махали! – зло сказал он подошедшему межеумку. – Вон, ему нравится! А мы воинской учельне обязывались!
В ответ он получил подзатыльник. Очень сильный и такой быстрый, что парень не успел ни увернуться, ни даже сообразить, с какой стороны прилетело. Лишь бестолково взмахнул руками, сплющил нос о ледяную стену, оставил на ней ярко-красную кляксу.
– Воин должен слушаться и терпеть, – спокойно сказал межеумок.
Пороша сразу перестал спорить. Подхватил лопату, начал бросать, зло шмыгая и время от времени осторожно сморкаясь.
Сквара смотрел на взрослых парней, пытаясь поверить, что всего через несколько лет они с Ознобишей станут такими же. Верилось плохо.
Уже к сумеркам дорога повернула последний раз. Стал виден ещё один зримый след стародавних корчей земли. Снежный ров упирался в широкую трещину с отвесными и почти чистыми стенами. Судя по тому, что снег до сих пор не заполнил её, трещина была неимоверно глубокой. Возле самого края позаботились устроить бортик и в нём слив, чтобы опорожнять бочки.
Последние рассыпающиеся сугробы спихнули прямо в обрыв.
– Домой! – велел Лихарь.
Новые ложки устало потащились обратно.
Лихарь посмотрел на их понурые головы:
– А хвалу петь я за вас буду?
Что петь, они уже знали.
– Славься вовек… – уныло, враздрайку затянули мальчишеские голоса.
Петь было велено по-андархски. Не все верно выговаривали трудные чужие слова, не все их и понимали.
Господин стень отвесил ближайшему отроку сокрушительную затрещину, швырнув на соседа:
– Я петь сказал, а не скулить! Порадуйте Владычицу, не то я сам вас порадую! К столбу захотели?
Угроза была непонятной и от этого особенно страшной. Испуганные ложки заголосили по-прежнему нестройно, зато во всё горло:
Славься вовек, Мораны справедливость!Праведный суд и верность навсегда!Будем служить мы Ей, покуда живы,Разум наш ясен, и рука тверда!Мы расточим врагов Её державы,Трепет и ужас до скончанья днейВ них мы вселим – и Ею будем правы,Гибель неся любому, кто не с Ней!
На втором круге песни они даже начали попадать в лад.
Сквара больше впустую открывал рот, потому что песня ему не нравилась. Под неё удобно получалось шагать, но и только, стихотворец был далеко не дядя Кербога. Вот кто песни слагал – заслушаешься! Даже та неправильная колыбельная краше была. А уж мораничам он такое бы сочинил, чтобы они со злости в поганую трещину сами попрыгали…
Сквара жгуче пожалел, что лишь мимолётно соприкоснулся с ремеслом скомороха.
«Царица… удавиться… провалиться…»
Новые ложки топали валенками по плотно убитому снегу и блажили:
Славен разящий гнев Твой, о Царица!Славен котёл и братья за спиной!Круг Мудрецов, что выучил молитьсяПриснодержавной Матери одной!
И как бы отдельно от всех плыл один голос, в восторге выводивший совсем другие слова.
Если мы вдруг прогневаем Царицу,Свяжут верёвкой руки за спиной.Бросят в котёл, чтоб до смерти свариться,Или запрут в подвале за стеной…
– Молчать!.. – не своим голосом заорал Лихарь. Вмиг стало тихо. Тогда он зловеще, с нешуточным бешенством выдохнул: – Кто?!
Хотён и Пороша одновременно вытянули руки, указывая на Сквару.
Тот успел только зубы оскалить. Межеумки единым духом завернули ему за спину руки, поступив в точности по его песне. Согнули пополам, поддёрнули за штаны – и быстрым шагом потащили вперёд, прикладывая по дороге о каждый выступ стены. Ознобиша заплакал, побежал следом. Лихарь поймал его за ворот, швырнул к остальным, едва не снеся голову оплеухой.
Напуганные ложки сбились в кучку, молча затрусили дальше. Каждый представлял себе столб и то тёмное и ужасное, что возле него сейчас сделают с виноватым.
Сквара тоже думал о столбе, насколько ему вообще удавалось думать между сыпавшимися тумаками. Когда добрались до ворот, он исполнился решимости затеять последний бой и погибнуть, но к столбу не даваться. Беда только, ловкие межеумки никак не позволяли ему крепко стать на ноги, а как без этого задерёшься? Сквара отчётливо понимал: что захотят над ним, то сотворят, и не вдвоём, а каждый поодиночке. Как Лихарь и Ветер в Житой Росточи…
По счастью, его протащили мимо столба. Спустили в уже знакомый подвал. Только не оставили спокойно отлёживаться на полу, а поволокли в глубину, нацепили ошейник. Дали ещё по пинку. Захлопнули за собой дверь…
Немного проморгавшись, Сквара разжал кулаки, утёр лицо рукавом, начал было думать, как пересидеть ночь раздетому… и неожиданно понял, что в покаянной он не один. У противоположной стены, ближе к каменной пасти, кто-то дышал.
Насторожившись, Опёнок притих, стал ждать, пока глаза привыкнут к скудному освещению. И наконец различил взрослого мужчину, сидевшего на такой же цепи, только в дополнение к простому ошейнику на нём была какая-то треугольная снасть из железных прутков: ни руки вместе свести, ни нос почесать. Мужчина молчал и в свою очередь пытался рассмотреть Сквару. Было видно, как блестели глаза.
– Ты кто, дядя? – сипло спросил Сквара.
Человек не ответил. Тогда он повторил по-андархски:
– Ты кто?
– Всё тебе скажи, – проворчал низкий голос. Мужчина передвинулся, на ногах звякнули кандалы. – Сам кто таков?
– Я-то?.. А я с Конового Вена, меня в котёл сильно забрали… Скварой люди ругают.
Мужчина подумал, отозвался:
– Тогда меня ругай Космохвостом.
– Ух ты!.. – восхитился Сквара и на время забыл даже про холод. – А у тебя, дядя, правда, что ли, хвост есть? Косматый?..
Человек негромко засмеялся:
– Рассветёт, тогда увидишь. – Помолчал, спросил: – Ты-то здесь за что, малый? Лихарю не так поклонился?
– Не, – сказал Сквара, забыв удивиться, откуда неведомый узник знает Лихаря и его нрав. – Нам хвалу велели петь ихней Моране, а мне слова не полюбились, я и давай свои складывать.
Космохвост вдруг помрачнел:
– Полно заливать-то, парнишка. Ведь врёшь…
Сквара нахмурился:
– А вот не вру!
– А не врёшь, спой, что сложил.
Сквара с готовностью набрал воздуху в грудь:
– Если мы вдруг…
– Тихо ты!.. – сразу щунул его Космохвост. – Придержи голосину! Допоёшься, что отступником назовут! А с отступниками знаешь что здесь творят?
– Знаю, – вздохнул Сквара. – Видели.
– То-то, олух… Тихонько петь можешь?
Сквара кивнул и шёпотом повторил свою крамолу.
Узник расхохотался – громко, от души. Тут же охнул, настигнутый болью, смолк. Обождал, успокоил дыхание, опять засмеялся, уже осторожнее.
– Ну, парень!.. Если снова не врёшь…
Теперь Сквара лучше видел его. Этот человек выглядел настоящим воином, плечистым и крепким. Когда-то он брил бороду по-андархски, но теперь скулы облепила щетина. Голову охватывала повязка, запёкшаяся кровью возле виска.
Сквара хотел спросить Космохвоста, за что тот к мораничам в холодницу угодил, но его отвлекла тень, мелькнувшая наверху. Во дворе горели факелы. Мимо окна прошёл Ознобиша.
Узник заметил его взгляд, тихо спросил:
– Что там?
– Дружок мой, – сказал Сквара. – Братейко.
– Небось пожрать тебе сунуть хочет? Самого дурака сюда же запрут, да ещё откулачат…
– Не, – мотнул головой Сквара. – Не запрут. Умный он, не попадётся.
Ознобиша прошёл снова, в другую сторону, не глядя на окно, и пропал.
Космохвост потянулся к повязке на голове, но жестокая снасть остановила его. Он усмехнулся:
– А я, выходит, дурак, коли попался.
Сквара обождал, потом спросил:
– Ты, дядя, что им сделал-то?
В трубе над каменной пастью негромко зашуршало. Вылетела туча сажи, на дно очага шлёпнулся узелок.
– Спасибо, братейка, – пробормотал Сквара.
Третьего дня они с Ознобишей мыли пол наверху и увидели дверку в стене. Она ржаво заскрипела, когда её отворили. В чёрной трубе обнаружилась железная перекладина. «Лодырей коптить», – насмешливо пояснил межеумок…
Космохвост с любопытством спросил:
– Как добывать будешь?
Сквара потёр ладонями озябшие плечи. В ту дверку человека нельзя было пропихнуть, даже мальчишку. А вот откуда тянулся дымоход и как мог пригодиться, они быстро смекнули.
– Ты, дядя, если под стену достанешь, там палка припрятана…
Мужчина завозился, привстал на колени, сгребая кандалами каменный бой на полу. Рукой не сумел, повернулся, ногой выудил палку. Не с первой попытки перекинул в ладонь – и выгреб свёрток из очага.
