Единственная для принца (СИ) - Агатова Анна

Безучастная женщина так и осталась безучастной, на лице её не дрогнул ни один мускул, а плачущая расплакалась ещё сильнее.

– Ещё несколько лет назад это был приговор – ваши дети могли бы погибнуть, ведь любое магическое воздействие для них не только бессмысленно, но иногда и губительно. Однако сейчас Корона берёт под опеку таких детей, содержит, учит, должным образом ухаживает. Но только здесь, в столице. Поэтому ваших детей нам придётся оставить, чтобы вылечить их, вырастить и воспитать. Они обычно становятся очень ценными для Короны людьми с хорошим жалованьем, ни в чём не нуждаются. Надеюсь на вашу разумность, уважаемые женщины.

Женщина, что не проронила слезинки, поклонилась принцу, развернулась и молча ушла, а другая упала в ноги с причитанием:

– Он один у меня, не отбирайте!

Реджи глянул на секретаря, тот понимающе выступил вперёд:

– Любезная, – гарды стали под руки поднимать рыдающую женщину, – не расстраивайтесь, ему будет хорошо. У нас много лет существует школа для таких детей, туда родители сами привозят своих чад, когда узнают, что они безмагики.

– Как же мне жить, когда он один у меня? Никого, кроме него, нет, им живу, им дышу! Не забирайте!

Принц устал и чувствовал, что сейчас очень кстати было бы где-то присесть, отдохнуть.

Он огляделся. Вокруг них было свободное место как знак почтения королевскому роду, а дальше ярмарка уже жила своей многоголосой жизнью: кто-то торговался, кто-то расхваливал свой товар, кто-то просто спешил мимо торговых рядов. И даже там, в этом шуме и толкотне реджи чувствовал бы себя спокойнее, чем рядом с этой горюющей женщиной.

Несносный Мальчишка мучительно кривился и дёргал щекой, прислушиваясь краем уха к речи секретаря, а принц, не теряя достоинства, как и прежде, смотрел поверх голов. Лекарь, вернувшийся от брички, в которой устроил одного мальчика, остановился и вопросительно глянул на реджи.

Дамиан прищурился и спросил у лекаря:

– А что у нас с санитарами в Зелёном крыле* Академии?

– Как всегда, не хватает, – развёл руками мужчина.

Реджи обернулся к Марку.

– Сударь, пишите записку к главному целителю, что с ребёнком отправляем ему новую санитарку.

И обращаясь к женщине, спросил:

– Умеешь ли, любезная, ухаживать за хворыми? Если да, с сыном будешь видеться часто.

Женщина остановилась на полувсхлипе, непонимающе глядя на реджи. Он чувствовал себя всё хуже и, повернувшись к Марку, продолжил:

– Пусть её устроят там на проживание, обеспечат формой, дадут выходной для встреч с сыном. Пишите, Марк, записку и отправьте вместе с целителем, а мне нужно возвращаться.

И двинулся к карете, от усталости плохо различая всё вокруг. Уже усевшись на мягком сиденье и расслабившись, размышлял о том, как поменять карету с помпезной королевской для парадных выездов на что-то неприметное, чтобы всё же попробовать пробраться к княжне.

Улыбка привычно растянула губы, а в душе вдруг отозвалось что-то знакомое, но полузабытое: тихий покой и умиротворение, что понемногу заполняли всё его существо, напитывая его… мощью?

Карета качнулась, отвлекая от ощущений – внутрь взобрался Марк Опрельский.

– Реджи, все устроены, можем трогать. Во дворец?

– Да, Марк, во дворец, – улыбаясь и пытаясь вновь уловить приятное ощущение, ответил Дамиан.

Секретарь отдал распоряжения кучеру и устало привалился к спинке сиденья.

– Реджи, примите мои соболезнования. На вас лица уже не было. Надо куда-то заехать?

Марк был верным слугой и мог попытаться даже перед королевой заступиться за реджи, и хоть он не знал, куда иногда отлучался принц, но готов был ему в этом помочь, лишь бы господину стало легче.

Дамиан глянул на своего помощника и улыбнулся. У секретаря вытянулось лицо.

– Спасибо, Марк, но всё уже хорошо. Не знаю, что это было, но я на удивление полон сил и готов к действию. Давай-ка сразу к Морцавскому, там у него с утра чуйка вроде сработать изволила, – и жизнерадостный реджи предвкушающе потёр руки.

Марк только шевельнул бровями, как вам угодно, дескать. Он не служил королеве, у неё был собственный секретарь, но точно знал, что такие мероприятия, как сегодня, когда нужно было благословлять множество людей, даже её немного утомляли. А принца всегда опустошали настолько основательно, что в такие дни он больше не брался за дела. А тут…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

С Морцавским они поработали отлично не только в этот день, но и в следующий. Почти непрерывные размышления вслух, предположения, их проверка, опрос свидетелей, новые версии, новые свидетели, новые факты, опять размышления, споры и, наконец, перед ними вырисовалась довольно грустная картина.

Погибший адепт, Василий Трушинский, учился на предпоследнем, в учёбе успевал средне, был исполнительным, беспроблемным, тихим, ни чем не выделялся. С первого курса был влюблён в однокурсницу, тихую и глазастую Маришу Каритскую. Несколько лет мучился от неразделённого чувства и только недавно осмелился проявлять свою симпатию, но его робость и неловкость отпугнули от него девушку.

Но вот другой учащийся, адъюнкт третьего года обучения Герберий Джигминский, по прозвищу Гера, что жил в том же общежитии, что и Василий, вполне даже привлёк.

Этот Гера был широко известен не только своим общительным нравом, множеством друзей и знакомых, но и невероятной успешностью у девиц, как адепток, так и простых горожанок. И Маришу Каритскую тоже оценила такого замечательного парня.

Василий, заметив такое, вызвал Геру на серьёзный разговор и объяснил, что девица занята и не стоит к ней строить мосты. На что адъюнкт послал малолетнего соперника куда подальше и с удвоенной энергией стал увиваться вокруг Мариши, поскольку ухаживания Геры были тем успешнее, чем дороже подарки она получала. И запросы её уже не ограничивались простеньким серебряным колечком. Девушка желала посещать театр, обедать в самой дорогой ресторации столицы, телепортом бывать у моря и прочие дорогие развлечения. А всё это требовало очень и очень существенных сумм, которые адъюнкт со своего скромного содержания, конечно же, просто не мог обеспечить.

Василий молчал, но, судя по всему, затаил злобу и жаждал мести.

И что будет делать отвергнутый возлюбленный и неудачный соперник? Правильно. Будет ходить следом за теми, кто его так обидел, и строить планы мести.

Выяснилось, что Трушинский следил за Джигминским, причём очень пристально – не ленился тратить магический потенциал на запись кристаллов памяти. И именно благодаря этому, теперь не только он знал, откуда у Геры были деньги на ухаживания. Это он выполнял мелкие, а потом и крупный заказ – ограбление лаборатории № 5.

Благодаря двум кристаллам из коллекции ревнивого следопыта Трушинского, наконец, удалось проследить связь Геры с неким субъектом из тёмной таверны. Заказчик взлома лаборатории нашли, хотя личность его осталась неизвестна.

А вот причину гибели адепта Трушинского выяснить не удалось.

Принц с капитаном сошлись на предположении, что в привратницкой адепт под видом оказания помощи забрал у бесчувственного Геры выкраденные из засекреченной лаборатории документы и вещи, и скрывшись на период безмагических учений на территории самой академии, позже попытался продать их заказчику Джигминского, за что и поплатился жизнью.

Парня было жаль – хоть и был невыдающимся магом, но погиб глупо и бесцельно, а ведь мог принести пользу даже какой-нибудь заурядной службой на благо Короны.

Принц только тяжело вздохнул – он всегда испытывал горечь, когда терял хоть и неизвестного, незначительного подданного. Почему-то казалось, что такие потери хоть и малы, но сливаясь в один поток, ослабляют страну. Очень, очень жаль.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но следствие существенно продвинулось, и Дамиан, обратившись к Плодородной, помолился за ушедшего и стал составлять план, как выяснить у задержанного адъюнкта, кто был заказчиком, и как Гера проник в засекреченную лабораторию номер пять. Неведение в вопросах шпионажа против Бенестарии в Королевской Академии Магии последние годы могло разрушиться ближайшее время, и это обнадёживало.