Маськин зимой - Борис Кригер

Что может быть волшебнее этой музыки языка, вещающего вам о «тысячах гармоний, с которыми златые звёзды, чьи бесконечные легионы высокими и низкими голосами глаголят, склонив свои огненные короны…»

Птичка-Синичка читала это стихотворение так прочувствованно и поэтично, что и Маськин начинал утирать слёзы. Вот что значит старое классическое воспитание! Утончённость талантов в сочетании с непревзойдённой скромностью и обаятельностью! Где пропавшие куда-то гувернантки? Где спившиеся и позабывшие французский гувернёры?

Нынче у наташ ростовых в 13 лет обнаруживают в портфеле коробочку с тестом для определения беременности и пустую бутылку из-под пива «Балтика», заначенную либо для того, чтобы сдать её в пункт приёма стеклотары, либо для отчаянной самообороны. И не надейтесь, что девочки-шалуньи специально подкладывают эти предметы в свой портфельчик, чтобы разыграть своих опупевших бабушек и дедушек! Увы! Наши девочки утратили чувство юмора задолго до того, как расстались с невинностью. Такие нынче несмешные времена.

А вот Птичка-Синичка была девочкой положительной во всех отношениях. Она могла изучить китайский язык перед обедом и не забывала его даже до обеда следующего дня! Это поразительно для нашего забывчивого века…

Но главным чарующим свойством Птички-Синички было то, что она оказалась удивительной балериной. Как только начинала звучать музыка, она сначала замирала, а затем пускалась в каскад балетных па, и, выражая движением то взволнованность, то холодность, то завороженность, дарила зрителям незабываемое эстетическое наслаждение, которое редко можно получить, даже будучи завсегдатаями настоящих театров с большими колоннами, буфетами и гардеробами. Многие изволят полагать, что театр начинается с вешалки. Я же утверждаю, что театр начинается – а подчас и заканчивается – буфетом. Многие театроманы нынче более всего в спектакле ценят антракт, и недалёк тот день, когда под неизбежным давлением театральных масс, кроме антракта, в театрах более ничего стоящего не будет. Зашёл в буфет – и порядок. Приложился, так сказать, сполна к чаше театрального искусства, и, осушив её, закусил лимоном, ах, да если бы лимоном… а то и просто рукавом вечернего платья элегантной спутницы.

Птичка-Синичка не просто танцевала, как многие другие балерины, что заученно подёргивают конечностями, иногда в такт, а иногда и не очень. Вовсе нет! Она жила в танце и, импровизируя свою собственную хореографию, дарила созерцающим её искусство неповторимое чувство присутствия рядом с чем-то искренним и уникальным, добрым и спонтанным, правдивым и дорогим.

Семья Барачкиных построила для Птички-Синички отдельный театр. В нём было три колонны, небольшой буфет с самообслуживанием и вешалка. Однако едва на сцене появлялась Птичка-Синичка, все зрители замолкали, позабыв о бутербродах. Вот какова бывает сила искусства! Порой потребность в глазении преобладает перед потребностью в жевании, и именно в этот час своим изысканным глазоблудием человек превращается из жвачного существа в существо возвышенное.

Конечно, такой талант невозможно было удерживать взаперти, и вскоре Барачкины повезли Птичку-Синичку на гастроли. К её миниатюрным танцующим пуантам в восторге пали Лондон и Париж, Одесса и Армавир.

Дальше – больше. Птичка-Синичка стала танцевать среди звёзд, туманностей и галактик.

Но всему есть предел. Как только Птичка-Синичка вырастет, она собирается стать адвокатом, потому что это ведь так правильно и естественно, когда балетный талант применяется в суде, для защиты разгулявшихся подонков, пропившихся мужей и неверных жён…

– Моя жена – неверная!

– Что, она вам изменяет?

– Нет, я просто выбрал себе в жёны неправильную женщину…

Смотрите, не выбирайте себе неверную судьбу, потому что если с неверной женой можно, на худой конец, развестись, то судьба может оказаться гораздо привязчивее…

Глава 27

Кашатка, Версачи и Тамагучи

Если балетно-адвокатская судьба Птички-Синички всё-таки по большей части была головной болью семейства Барачкиных, то Кашаткино будущее волновало Маськина чрезвычайно, ибо он считал себя ответственным за неё непосредственно.

Вечные вопросы воспитания девочек… Чему их учить, а чему нет? Баловать или не баловать? Хвалить их внешность или не хвалить? Воспитывать в духе скромности или в духе настырности, более соответствующем реальности? Прививать романтику или открывать глаза на грязную правду жизни? Покупать игрушечных принцев или плюшевых мишек? Давать затягиваться вашими длинными томными дамскими сигаретами и потчевать винцом или с выражением лица эсесовца шарить в их сумочках в поисках контрацептивного компромата? А может быть, наоборот, подкладывать им в эти самые сумочки надёжное средство для безопасной любви? Пугать жадными до разврата мужчинами или готовить к полноценным отношениям между полами? Ориентировать на счастливый ранний брак или убивать в самом зачатке веру в возможность безмятежной семейной жизни в обозримом будущем? Готовить становиться матерью или юристом? Водить в Большой или в анатомический театр? Закалять нервы или изнеживать чувства? Давать читать Толстого или Камасутру?

В наше время смешались все возможные течения и убеждения. Можно встретить любой подход – от строгой чадры до тошнотворной наготы. И ничто не считается совершенно верным или абсолютно неверным. Если раньше общество ожидало, что родители будут придерживаться определённых рамок в воспитании своих отпрысков, то теперь обществу наплевать, или, по крайней мере, оно делает такой вид, и ему трудно не поверить, потому что наплевательство выходит особенно убедительным. Совершенно сбитые с толку родители, буквально помешавшись на этой своей свободе выбора, выдают такие уродливые формы идиотической заботы или приблатыканного равнодушия, что впору воскресать Бальзаку и заново переписывать свою «Человеческую комедию», переименовав её в «Нечеловеческую трагедию».

Общество намеренно пытается подольше удержать подрастающее поколение в инфантильном состоянии. Если раньше в двенадцать лет выходили замуж, в пятнадцать – шли в море, а в восемнадцать – руководили полками, то скоро придёт пора, когда в двенадцать лет будут учиться говорить, в пятнадцать – отвыкать от горшка, а в восемнадцать – затягивать себе шнурки (дай бог, не на шее).

В Соединённых Штанах, например, мужчина, вернувшийся с войны, в свои двадцать лет не может выпить кружку пива, не нарушив закон. Этому головорезу – после двух лет беготни по аду с автоматом, потерявшему полроты боевых товарищей под перекрёстным огнём, побывавшему в плену и вырвавшемуся оттуда, задушившему голыми руками пять охранников, – не наливают пива по малолетству!

Да будет проклята такая современность, где глупости и мракобесия не меньше, чем в самые тёмные века! Просто безумие переместилось на другое ложе! Только и всего! Раньше попирали в правах рабов, потом недоразвитые народы, и во все времена – женщин. Теперь пришло время повсеместного попрания прав молодых людей, насильно оставляемых в детстве, с засовываемой им обществом в рот соской, которую молодые люди выплёвывают, неизбежно заменяя её на косячок с травкой… А что им делать? Когда у вас уже всё давно сформировалось – идеи, мнения, устремления, – а вас держат за молокососов? Идеи рассасываются, мнения выветриваются, а устремления – тоже весьма скоропортящийся продукт. Поступи с вами, взрослыми, так, как поступают с нашей молодёжью, вы тоже потянетесь за бутылкой, а то и за чем позаковыристее. И не из протеста даже, а просто для забвения пронзительной несправедливости и дури гнетущего вас взрослого мира.

Вот они, взрослые, сидят во всей красе, насупившись. Такие солидные – просто хоть плачь от зависти! А приглядишься – ни ума, ни совести, ни надежд. Всё просрано, профукано, разбазарено, разбито, забыто, предано, растеряно, поломано, покошено, прожито, потрачено, подмочено, испачкано, просвистано, прохлопано, истрёпано, обгажено, замарано, занюхано, засижено, застирано, зачёсано, покрошено, обмануто, покинуто, покусано, прокурено, пропито, провонено, про…

И это всё должно служить примером? И это, сидящее на помоечном диване, ещё будет нас поучать? Увы, всё сказанное в равной степени имеет отношение к обоим полам…

Вот Маськин, хотя и был не совсем взрослым (есть такие индивидуумы, которые так никогда и не взрослеют) и ни к каким партиям и движениям не принадлежал, всё же в какой-то мере был феминистом. Он верил, что пол не имеет значения, хотя сам почему-то предпочитал пол деревянный дощатый, потому что с ковровым покрытием или с линолеумом, знаете ли, хлопот не оберёшься, особенно при наличии большого количества домашних животных.

Маськин теперь целыми днями не отходил от спасённых им коз, гладил их, чесал козьи бока и вообще не мог нарадоваться. Козы блаженствовали и воспринимали слово «свобода» как нецензурное ругательство… Достаточно, видать, насвободились…