Кровная месть - Фридрих Незнанский

— Что-нибудь серьезное или гипотеза?

Вошедший упал в мягкое кресло для посетителей, откинувшись на спинку. Было видно, что он устраивается надолго.

— Тут вот что, шеф. Я собрался идти с повинной в МУР и решил перед этим сделать заявление для прессы. Кто знает, подумал я, вдруг там, в милиции, меня поймут неправильно, навешают на меня всех собак и бросят в какое-нибудь болото. Я ведь прав?

Редактор машинально кивнул.

— Это вы убили Кислевского? — спросил он. Гость редакции улыбнулся и покачал головой.

— Нет, не я. Но я знаю, кто его убил и по чьему приказу. Мы работаем в одной команде. Это называется Суд Народной Совести.

Какое-то мгновение редактор соображал, как ему поступить.

— Все понял, — сказал он, подняв руку. — Вы поступили совершенно правильно, дружище. Мы сделаем для вас все… Одну минуту.

Он нажал кнопку селектора и заговорил скороговоркой.

— Клара, быстро!.. Собери всех имеющихся в наличии репортеров и фотографов, не забудь Диму с камерой. Будет сенсационная пресс-конференция. Кофе хотите? — спросил он гостя.

— Я бы предпочел пиво, — сказал тот.

— И пиво, — добавил редактор в селектор. Буквально через пять минут вся эта команда собралась в зале, используемом в редакции для совещаний, и гость появился там в сопровождении главного редактора. Они сели в кресла на подиуме, и редактор начал:

— Начинаем нашу пресс-конференцию для корреспондентов одной газеты. — Он улыбался. — Этот парень готовится отправиться с повинной, чтобы рассказать о серии убийств в Москве и области. Он только один из команды исполнителей. Последнее дело этой команды — убийство депутата Кислевского.

Народ загудел, фотографы защелкали вспышками. Телеоператор Дима начал съемку любительской телекамерой.

— Меня зовут Алексей Стукалов, — начал гость редакции. — В известных кругах меня знают под кличкой Стукач. Сами понимаете, кличка не слишком авторитетная, но не я ее выбирал. Вот пришло время, и я решил реализовать свою кличку в деле.

Репортеры дружно засмеялись, оценив шутку.

— Да, — продолжал Стукач, — я решил пойти с повинной, потому что то, что сейчас готовится, уже переходит рамки моей профессии. Прошу заметить, я не отрекаюсь, я профессиональный убийца. На моей совести убийства теневика Кольцова на даче в Баковке, рэкетира Туза в Кунцеве, бомбардира Вити Никитина по кличке Бульдог и, наконец, валютчика Кручера.

— Обратите внимание, мы реагировали на каждое, — отметил редактор.

— Все начиналось с группы единомышленников, — продолжал Стукач. — Мы служили в ОМОНе, постоянно сталкивались с преступными элементами, и каково же нам было, когда после того, как мы с риском для жизни задерживали какую-нибудь банду, все они через некоторое время выходили на свободу и продолжали свои дела. Мы считали это несправедливым.

— Кто — мы? — спросили из зала.

— Группа единомышленников, — сказал Стукалов. — Потом некоторых из нас уволили из ОМОНа, причем без видимой причины, за особое старание в борьбе с преступниками. Тогда и появился Суд Народной Совести. Конечно, название может показаться чересчур громким, — он виновато усмехнулся, — но мы считали, что выражаем интересы народа.

— Кто заседает в Суде? — послышался еще вопрос.

— Это хороший вопрос, — отметил Стукалов. — Потому что потом оказалось, что над нашей группой единомышленников выросла целая команда аналитиков, стратегов и тактиков. Пользуясь сохранившимися связями в органах правопорядка, мы начали вычислять преступные элементы и после решения коллегии Суда приводили приговоры в исполнение.

— Убежден, что в руководстве Народного Суда оказались комми, — вскочил какой-то прыткий юноша.

Стукалов кивнул.

— Разумеется, в руководстве полно бывших, — сказал он. — Ветераны внутренних дел, КГБ и армейские чины. Но система конспирации, с самого начала очень толково разработанная, не способствовала горизонтальным связям, — он хмыкнул. — Кажется, это так называется? Я не смогу назвать никого из тех, кто нами руководил. Я знал лишь своего ведущего, который определял мне цель, снабжал оружием, снаряжением и деньгами.

— Тогда откуда вам известно про руководство?

— Вы забываете о том, что я был в деле с самого начала, — сказал Стукалов, — когда мы скрипели зубами и намечали цели. Все это строилось при мне. Мы преследовали благородную цель — навести порядок путем скорого народного суда. Но дело обернулось новой номенклатурой. Именно поэтому я здесь, не потому, что считаю себя в чем-то виновным.

При этом он посмотрел в зал по-особому, как бы прицеливаясь, и у многих присутствующих пробежали мурашки по спине.

— Сколько всего человек приговорено?

— Мне известно о семнадцати акциях, — сказал Стукалов.

Кто-то в зале присвистнул, кто-то охнул.

— И вы знаете, кто убил Кислевского?

— Да, конечно.

— Кто же?

Он выдержал паузу, чуть усмехнувшись.

— Это мой приятель, омоновец по кличке Бэби. Я не знаю его имени, но в лицо узнаю. Это самый жестокий из исполнителей, но и самый профессиональный. Кажется, он успел ухватить Афганистан. Укладывает клиентов с одного выстрела.

— Сколько всего исполнителей?

— Вы будете удивлены, но нас всего трое. Я, Бэби и Дюк. Дюк ухлопал Клементьева, помните?

— Значит, вы готовы сдать своих друзей? Почему? Стукалов скривился и засопел.

— Я не собираюсь сдавать своих друзей, — сказал он. — Все, что я о них знаю, это клички. Ни имен, ни адресов. Я пришел к вам потому, что мы стоим на пороге нового этапа в деятельности Суда. Они уже заготовили десятки новых исполнителей, приговорены уже сотни людей. Они готовы начать настоящую войну против преступности. И я спрашиваю себя: а чем, собственно, мы отличаемся от тех же самых преступников? И я не могу найти ответа. Конечно, правильнее было бы свалить подальше, я неплохо заработал на этих заказухах, но боюсь их преследования. Я решил прийти с повинной и хоть чем-то помочь органам остановить эту страшную машину.

Репортеры загомонили, перебивая друг друга:

— Скажите, сколько вам платили?

— Где вы проживали все это время?

— Как с вами связывался ваш ведущий?

— Вы что, мечтали о роскошной жизни?

Стукалов закурил сигарету, положил ногу на ногу и стал отвечать. Платили прилично, и он не намерен открывать тайну вкладов. Квартиру он оставил своей девушке, за нее заплачено сполна, и он не хотел бы, чтобы ее конфисковали. Его ведущий, бывший работник МВД, встречался с ним в указанных местах в определенное время. Он не стремился к роскошной жизни, но, может, устремится к ней после того, как отсидит положенное.

Хорошо, у Славы Грязнова везде были свои информаторы. Один из таких информаторов работал в «Свободной газете», он позвонил в МУР сразу после начала пресловутой пресс-конференции. Звонок перевели на кабинет Меркулова, и вот в разгар наших сомнений Грязнов сообщил нам, что один из «стрелков» колется перед репортерами. Он с Дроздовым немедленно отправился брать предполагаемого убийцу, распорядившись выслать туда группу захвата, мои помощники ушли на свидание с машиной, и мы с Меркуловым остались одни.

— Что это может значить? — спросил я Костю. — Прокол в организации?

— Продолжай, — сказал он. — Или дальний прицел.

— Или дальний прицел, — сказал я.

— Если я прав, — вздохнул Меркулов, — если есть хоть доля смысла в словах Леонарда Терентьевича, то это начало обширной пропагандистской кампании.

— Пропаганда террора? — переспросил я.

— Да, — сказал Меркулов. — И лозунг давно готов. Грабь награбленное!

— Но если этот парень колется, мы возьмем всю организацию вместе с планами на ближайшую пятилетку и бухгалтерским отчетом за последний квартал.

— Уверен, что тут все рассчитано точно, — сказал Костя. — Тип этот выдаст строго отмеренную порцию показаний, только чтобы возбудить воображение. Газеты за него додумают подробности, развернут такое историческое полотно, что любо-дорого! А организация останется нетронутой.

— Костя, после того как ты возглавил следственный коллектив страны, направление твоих мыслей приобрело исключительно умозрительное направление, — сказал я. — А между тем правительство и народ ждут от нас раскрываемости преступлений. Можешь ты порадоваться хотя бы тому, что четыре убийства из многоэпизодной серии у нас уже раскрыты?

— Конечно, я в восторге, — сказал Меркулов с раздражением. — Может, тебе еще и премию за это выписать?

— Спасибо за заботу, — сказал я. — Пойду-ка я, пока ты ее в самом деле не начал выписывать.

Я направился к двери, и он меня окликнул:

— Саша!

Я обернулся от дверей. — Ну?

— Не сердись, — сказал он. — В ФСК пойдем?