Легионы - вперед! - Игорь Агафонов

Префект Рима чувствовал себя неуютно, изысканные яства и вина манили его, но он не решался начать трапезу первым. «А ведь, судя по разговорам, друг мой Антемий с самого утра не в себе, — неожиданно вспомнил префект. — Что же его гложет? Зачем он позвал меня? Так вот мы с ним давно уже не сидели».

— Как там идет набор в легионы? — неожиданно спросил император.

— На удивление неплохо. Патрицианская молодежь охотно записывается. Пример Венанция оказался заразительным. Поверишь ли, теперь считается модным «воевать за Отечество». — Мессий усмехнулся. — Юный Гай Цейоний щеголял сегодня в лорике и алом плаще, пленяя девушек и матрон. А потом скрывался от отца, который грозился «выбить из него дурь». Не знаю, что за солдаты выйдут из этих гуляк и франтов, привыкших жить на отцовские денежки… Впрочем, в легионы идут и бедняки, которым после осады нечего есть и не на что кормить семьи, у Кассия же они сразу получают жалованье.

— Это хорошо, — рассеянно отозвался Антемий.

— Но ты знаешь, я человек невоенный, — добавил префект, — и далек от таких забот. На мне Город, а сейчас у нас столько дел.

— Знаю, Мессий. И помню, чего стоило мне уговорить тебя принять государственные должности. Ты всегда хотел лишь одного — пребывать в окружении своих книг и древних философов, ведя неспешные беседы в кружке избранных друзей. Иногда я думаю, что ты был прав. Возможно, и мне не стоило принимать императорский пурпур. Там, в Константинополе, все было проще. Помнишь славные времена в Академии? И старика Прокла?

— Еще бы не помнить! Золотые времена нашей юности, Август! А какие беседы вели мы под сенью платанов… Как спорили о Платоне и Аристотеле…

— И какие пирушки закатывали, — невесело улыбнулся Антемий. — Помню весь наш кружок. Ты, Пузей, Пампрепий…

— И Марцеллин.

— Да, Марцеллин. Его не хватает мне больше всех. С его смертью все пошло прахом, а меня стали преследовать одни неудачи.

Мессий молчал, проклиная себя за несдержанность. Антемий выпрямился и сел на ложе.

— Ты ничего не ешь. Не обращай на меня внимания. Что-то я задумался, погрузился в воспоминания… Постой! Я сам налью тебе вина.

Они молча выпили, и Мессий постарался скрыть удивление. Император не стал разбавлять вино, крепкий напиток ударил в голову.

— Знаешь, сегодня я видел сон, — сказал Антемий. — Обычно я снов не помню, но этот… В моем сне чуда не было. Красс не пришел. Мы были в осаде, и как раз сегодня, — это я хорошо помню, — к Городу подошел Вилимер. Я сам видел битву. Его воины пали, и сам он погиб. Тогда я собрал букеллариев и приказал прорываться. Мы сражались, но нас окружили, воины гибли один за другим, и я укрылся в базилике апостола Петра. Мне было страшно. Я стоял один перед алтарем, когда вошли Рицимер и Гундобад. Они смеялись, потешались надо мной, а потом… Гундобад достал меч. Я помню его взгляд и сверкание стали. Он отрубил мне голову. Ударил — вот сюда. И наступила тьма.

Антемий молчал. Мессий не смел даже сглотнуть, голос императора завораживал.

— Все было настолько реально… Очнувшись в своей постели, я не поверил, что еще жив. И я плакал от счастья. И благодарил богов за чудесное избавление.

Префект откашлялся.

— Это всего лишь сон, друг. Так не было и не будет уже никогда. Рицимер мертв, а Гундобад вскоре последует за ним.

— Да. Будем верить. Но выпьем же еще!

Мессий заметил, как тряслись руки императора, когда он разливал вино.

— Кстати, в том моем сне я видел и Олибрия. Мерзавец принимал пурпур из рук Рицимера! Завтра я поговорю с ним. Он, верно, заждался в своей тюрьме! Но что это я! Разве так принимают гостей?! Ешь, друг Мессий! Рабов я отослал, чтоб не мешали нашему разговору, так что придется уж нам самим обойтись как-нибудь.

Мессий с облегчением принялся за еду. Жареная свинина была восхитительна, да и оливки пришлись очень кстати.

— А ведь я заметил, что ты помянул богов. Такое случалось и раньше, но очень давно. И еще — на твоем столе лежит знакомый свиток, раньше его там не было. Это же Прокл? «Возражения против христиан», если не ошибаюсь?

— Ты многое замечаешь, друг Мессий! Надеюсь…

— Я не болтлив, как ты знаешь. Но ты вступаешь на опасный путь. Надеюсь, это не путь Юлиана? Нынче не те времена.

— Я должен разобраться, что происходит в моей душе. И время для этого всегда подходяще. Но ты знаешь меня, на делах государства это не отразится. А вот о них-то нам с тобой и следует поговорить. Пока мы были в осаде, мне было не до того, но теперь все изменилось, и дел оказалось невпроворот.

— Гундобад…

Антемий едва заметно вздрогнул, но ответил твердо:

— Изменник меня не заботит. С ним пусть разбирается Красс, и я не сомневаюсь, он с ним покончит. Не те у бургунда силы, чтобы бросать нам вызов. Без Рицимера он никто. Но если походы и битвы я предоставил Крассу, то дипломатия — моя забота.

— Не начать ли с Константинополя? Ты же знаешь, что Паулин покинул Рим. Как думаешь, куда он направился?

— Тут и думать нечего. Едет ко Льву жаловаться и возводить на меня клевету. Но мы постараемся его упредить.

— Надо бы послать ко двору надежного человека. Следует известить Льва Фракийца о том, что случилось у нас. И подать все в выгодном свете.

Антемий пожал плечами и выплюнул оливку.

— Восток не так уж сильно меня заботит. Что Лев? Он будет рад, узнав, что Рим по-прежнему в надежных руках. К тому же мы с ним вроде как родственники. А на наветы Паулина найдется, чем ответить. У нас тоже есть сторонники при восточном дворе.

— Там твои сыновья. Мы ведь уже говорили об этом. При определенных обстоятельствах это может сыграть против тебя.

— Лев не пойдет на это! Он простой солдафон, но какие-то понятия о чести у него остались. Иногда я думаю, что, отправляя меня сюда, он ими и руководствовался. Хоть так хотел исправить несправедливость, когда Аспар усадил его на трон, который был мой по праву.

— Опасные речи.

— Это чем же? Разве я его подданный? Не забывай, друг, я император Рима! Но, впрочем, все это между нами, не более. На показ мы будем другими и, пожалуй, сыграем в открытую. Я отправлю к нему посольство. С дарами, рассказом о чудесном избавлении от Рицимера и просьбой отпустить ко мне Ромула и Антемия. Маркиан мне нужнее там.

— Вот теперь узнаю своего друга и императора! Долой дурные сны, да здравствует здравый смысл!

Антемий рассмеялся.

— Ты много пьешь, друг Мессий. Разбавь вино… Сейчас нам важнее Галлия. Война не окончена, не сегодня-завтра Эврих ударит. И удар его будет страшен. Что Гундобад! Но потери Галлии допустить нельзя.

— Полемий — истинный римлянин. Он не позволит…

— У Полемия нет военной силы. Если бы даже он решился противостоять Эвриху, как он сумеет увлечь провинции? Не имея надежды, они не станут сражаться. В Галлии разброд и шатания. А кое-кто, несомненно, намерен переметнуться к готам.

— Надо как можно скорее дать им знать, что случилось у нас.

— Верно. И лучше, если галльские аристократы услышат это от тех, кому доверяют. Кто из галльских семей сейчас в Риме?

— Есть несколько юношей.

— Немедленно разыскать. Они отправятся с моими людьми. Своим они быстрее поверят. И если мы удержим Галлию, если только удержим…

Мессий был рад. Перед ним был прежний Антемий. Такой, каким он знал его до трагического вандальского похода и гибели сына.

Они сидели еще долго, пили вино, вспоминали прежнюю жизнь, строили планы, а на следующий день из Рима выехало два отряда. Один, с богатыми дарами, неспешно двинулся к Брундизию, другой, нещадно гоня коней, помчался в гавань Остии, спеша на корабль, идущий в Массилию и Арелат.

Шел четвертый день с тех пор, как пять легионов под командованием Красса ушли на север по Старой Фламиниевой дороге. Оставшиеся в лагере под стенами Рима воины двух легионов волновались, ожидая вестей о битве. В глубине души волновался и Кассий, хотя в поражение Красса он не верил. С императором были такие опытные военачальники, как Октавий и Варгунтий, а кроме того, превосходящая варваров численностью, выучкой и дисциплиной римская армия просто не могла быть разбита. Но что-то все же не давало покоя, может быть, крепнущая уверенность, что судьбы всех римлян, волею случая оказавшихся в чужом времени, теперь неразрывно связаны. В последнее время Кассий чувствовал личную ответственность за каждого легионера, как никогда раньше вникал в их заботы и нужды, требовал от каждого военного трибуна и центуриона неукоснительного исполнения своих обязанностей.

Солдаты разделяли его чувства. Кассий с удовлетворением замечал, как крепнет их боевой дух. Были, к сожалению, и исключения. Уже на следующий день после ухода Красса из легионов дезертировали несколько человек. Пятеро вскоре вернулись, униженно моля о прощении. За несколько дней прокутив полученное жалованье в тавернах и лупанарах, они обнаружили, что остались в одиночестве посреди чужого города, вовсе не так уж похожего на их Рим, как казалось им в пьяном угаре. Кассий приказал сечь их прутьями на глазах товарищей, произнес перед выстроенными легионами речь, в которой живописал жалкую долю дезертиров и призывал к сплочению перед лицом общей доли. Незадачливых беглецов он простил, поклявшись богами, что терпит такое в последний раз, всех же, кому мало их примера, в дальнейшем ждет суровое наказание по всей строгости римских законов. К досаде Кассия, безнаказанными остались более десятка дезертиров, следы которых так и не удалось найти. Впрочем, таких отщепенцев было мало. Солдаты хорошо понимали, что только держась вместе они представляют собой силу, с которой будут считаться. Больше подобных случаев не было.