Необходимо для счастья - Анатолий Жуков

И с Венькой она никогда не была сентиментально доброй, напротив, — всегда, с самого первого дня требовательно учила: это хорошо, это плохо, будь таким, не делай этого.

— Вы что-то приятное вспомнили? — спросил Венька, заметив, что она улыбается.

— Тебя, — сказала Зоя Андреевна. — Ты горластый был и кусался, ты не помнишь этого.

— Помню, — улыбнулся Венька. — Я до самой школы кусался. Как ребятишки начнут дразнить, я зубы оскалю и за ними.

Хуторские ребята жестоко дразнили его тем, что он родился без отца: Приблудный, Байстрюк, еще какие-то клички, и Венька тяжело переживал свое горе и однажды не сладил с ним — в очередной приезд Зои Андреевны пожаловался. Она собрала ребят и сказала им, что отец Веньки освобождал этот хутор вместе с ее мужем, и вот муж ее погиб, а лейтенант не мог остаться здесь, потому что война еще не кончилась, и он ушел со своим батальоном и погиб, освобождая другие села и хутора. А потом поговорила с бабами.

Но Веньке помогли не разговоры, а дружба с этой строгой московской учительницей. В каждый свой приезд она заходила к Алене, привозила Веньке интересные книжки в подарок, а когда уезжала, Венька провожал ее вместе с матерью и председателем колхоза Евдокией Михайловной, как взрослый подавая руку на прощанье.

— А помните, как вы провожали меня из Москвы? — спросил Венька. — Целую инструкцию дорожного поведения заставили вызубрить, я и сейчас помню. Ну, правда, зато приехал я героем, ребята мной гордились: шутка ли, один из Москвы доехал, а они паровоза еще не видели!

Зоя Андреевна все хорошо помнила. Только она знает, какую выучку прошел за тот месяц каникул шестиклассник Венька Байстрюк, как дрессировала его Зоя Андреевна, приучая ориентироваться в незнакомой обстановке большого города, сколько раз специально «теряла» в Москве, давая возможность Веньке самому разыскать ее, а потом самостоятельно приехать в Люберцы из самого дальнего района столицы.

— С тех пор я в гору иду, — сказал Венька, улыбаясь. — Вот даже председателем выбрали. Не знаю, будут ли у меня такие же наставники и такие же инструкции.

— А ты нуждаешься в таких инструкциях?

— Не знаю. Евдокия Михайловна в последние годы нуждалась: пришла техника, денежная оплата, хозяйство стало многоотраслевым. А знаний у нее никаких — семилетка.

— Большой опыт — тоже знания. И потом, у тебя ведь не семилетка, институт заканчиваешь.

— Да, но у меня нет опыта, а институтских знаний, чувствую, совсем недостаточно.

— Быстро ты почувствовал, за два дня.

— Не за два, Евдокия Михайловна давно меня натаскивает, как только пришел из армии. Сначала бригадиром поставила, потом заместителем по полеводству. Но ее опыт, в общем, ограничен, она, если употребить военную терминологию, командовала ротой, а у нас теперь батальон или даже полк, да не пехотный, а механизированный.

— Едва ли тут подходит военная терминология, — возразила Зоя Андреевна. — Но если даже так, то и здесь и там — люди, они решают успех всякого дела, и Евдокия Михайловна отлично это сознавала.

— Правильно! — обрадовался Венька и пристукнул ладонью по сигналу на рулевой колонке. Машина как-то по-детски бибикнула. — И я об этом говорю. Но человек с машиной стал другим, он стал сильнее, усложнились его связи с производством, и любому специалисту, поскольку у нас коллективное производство, надо в первую очередь знать этого нового человека.

Зоя Андреевна улыбнулась, вспомнив его игру в мужичка при встрече в аэропорту.

— Наловчишься, — сказала она.

И подумала, что Венька по-прежнему ненасытен к знаниям, хочет до всего докопаться и сейчас начнет критиковать вузы за одностороннюю систему подготовки специалистов.

— Может, и наловчусь, — ответил он с улыбкой, — но для этого потребуются годы, я буду экспериментировать на людях, а не на машинах, и за все ошибки будут расплачиваться в большей мере люди — здоровьем своим, нервами, неудачами на производстве и так дальше.

— Жениться не думаешь? — спросила она.

— Весной, — сказал Венька. — Она тоже институт заканчивает, медицинский. Вот закончит, и откроем в хуторе свою больницу.

— У вас нет разве? Давно собирались открыть.

— Врачебный пункт есть и стационар на пять коек.

За окном кабины показались знакомые места. Проплыл мимо большой крытый ток для временного хранения зерна (шифер на него помогла достать Зоя Андреевна через московские организации), мелькнула вышка водонапорной башни — здесь животноводы организуют летние лагеря, и вдалеке показался хутор: сначала крыши с крестиками телевизионных антенн, потом ровные порядки домов, притененные сквозной сетью голых осенних садов. Летом сады так густы, плотны, что домов не видно, только крыши — белые, красные, голубые.

Венька развернул машину у свежепобеленного дома с широкими знакомыми окнами и посигналил.

— Сейчас выбежит, — сказал он, выключая мотор.

В наступившей тишине послышался скрип раскрываемой двери, и из дома выкатилась Евдокия Михайловна, маленькая, еще больше располневшая, совсем седая. Она и не оделась даже, бежала в домашнем халате и шлепанцах, и Зоя Андреевна поторопилась ей навстречу.

— Зоенька, голубка моя! — Евдокия Михайловна ткнулась головой ей в грудь и заплакала радостно. — Вот и хорошо, вот мы и дома.

Зоя Андреевна погладила ее по вздрагивающей спине..

— Простудишься, выскочила раздетая. Приглашай в дом, что ли.

— Идем, идем, голубушка. — Евдокия Михайловна обняла ее за талию и, удивляясь, поглядела снизу ей в лицо: — Зоенька, милая, а ведь ты растешь! — И засмеялась довольно. — Ей-богу, растешь! Я по плечо тебе стала, вниз пошла, а ты растешь.

— Ты и была по плечо, — улыбнулась Зоя Андреевна. — Идем, простудишься.

— Нет, нет, и не говори, я под самый подбородок тебе была, а сейчас по плечо. Веня! — обернулась она к машине. — Захвати вещички. Не забыл, чего наказывала?

— Как можно, тетя Дуня! — Венька выволок через заднюю дверцу ящик с коньяком, потом появился ящик с шампанским, коробки тортов, кульки, свертки.

Широко живут, забыли о бедности.

А через дорогу перекликались женщины:

— Зоя Андреевна приехала!

— Кланька, беги Алене скажи: приехала, мол!

— Вениамин Петрович скажет.

И вот в доме уже не протолкнешься, с бабами набились ребятишки, зашли двое молодых мужчин, которых Зоя Андреевна не сразу узнала, — молодежь так быстро взрослеет, меняется, — потянулись ровесницы старушки. Да, почти старушки.

Праздничную сутолоку встречи довершила Алена, вихрем пролетев сквозь толпу, — в просторном доме как-то сразу стало тесно от ее звонкого голоса, смеха, от ее бурной радости.

— Зоя Андреевна, учительница наша! — кричала она. — Сто лет тебе жить и еще двести, дай я тебя поцелую!

Алена стала будто пьяной от встречи, называла себя самой счастливой и весь хутор счастливым, и Зоя Андреевна радовалась тоже, обнимала всех вновь приходящих и видела, что они тоже рады и счастливы ее видеть.

Когда немного улеглось возбуждение и Евдокия Михайловна выпроводила всех, пригласив на вечер своих проводов, Зоя Андреевна, усталая с дороги и от пережитых волнений, прилегла на диван отдохнуть. Евдокия Михайловна с Аленой стали накрывать обеденный стол, между делом рассказывая хуторские новости. Они были как мать с дочерью, седая Евдокия Михайловна и завитая барашком Алена, румяная, белая.

— Ты и не старишься, Аленка, — сказала Зоя Андреевна.

— Какое не старишься, толстею, груди вон выпирают, все лифчики перешила. Эх, Зоя Андреевна, сватался тут ко мне один, да неловко, сына стыжусь. А такой мужик, так охота!

— Тебе всегда была охота.

— Всегда, — призналась Аленка. — Потому что одна всю жизнь, а чужой мужик — не потешка, а только насмешка. Да тебя еще стыдилась. Эх, сколько я потеряла из-за тебя, Зоя Андреевна!

Евдокия Михайловна засмеялась:

— Бывало, приедут шоферы на хлебоуборку, а вдовы вьются вокруг них, а она первая, как бес перед заутреней носится, а я и скажу вроде нечаянно: Зоя Андреевна, мол, обещалась к своему на могилу приехать. Они, голубушки, и потухнут.

Зоя Андреевна смущенно прокашлялась: и приятно, и больно ей было это слышать.

— Еще бы не потухнешь! — сказала Алена. — За тыщи верст на могилу ездит, цветы мертвому возит — неужто не укор.

— Кстати, куда ты цветы-то засунула? — спросила Зоя Андреевна.

— Я в воду их поставила, в воду.

— Если бы не ты, я ей не только председателя, я ей и бригадиров бы нарожала, и механизаторов, и каких хошь специалистов. Выгоду упустила, председательница!

— А кормил бы кто? Ты рожаешь, а колхоз корми. Пока вырастут…

— А ты как хотела — родился и сразу в дело сгодился?

— Ну, ладно, ладно.

— Ла-адно! Строгие больно. А только я все равно воровала. Редко, а прихватывала.