Донецкое море. История одной семьи - Валерия Троицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне кажется, что мы все, что каждый русский человек, он и парадоксален, и совершенно логичен одновременно, – серьезно сказал Леонид Борисович, вновь по привычке поправив свои очки. – И каждый наш человек, и вообще вся наша история. Нам иногда нужно дойти до какой-то страшной точки, почти до самого края…
– Да, удивительная наша особенность, – согласилась его жена. – Словно мы находим силы выплыть на поверхность, только оттолкнувшись от дна.
Они втроем еще долго сидели, склонившись друг к другу, почти касаясь головами, и со стороны были похожи на заговорщиков.
Поездка в Петербург организовалась случайно. Василий Михайлович – он был мобилизованный, из Калуги – ехал в отпуск после ранения. По пути ему нужно было в Питер, на консультацию в Военно-медицинскую академию. А их главврач туда же хотел передать документы и решил, что почтой – долго. С документами отправили Катю. Ну и заодно помочь бойцу: у него не было правой руки, а левой он пользовался еще плохо.
– За что вы воюете?
Катя очнулась от резкого, высокого, истеричного женского голоса. В купе напротив сидели мать и сын. Катя удивленно наблюдала за ними, когда они в Москве подсели в их поезд. Женщина была похожа на большую сову. У нее было круглое лицо и круглые очки. За ними – такие же круглые глаза, которые, казалось, не двигались. Чтобы увидеть мир, ей приходилось важно поворачивать голову из одной стороны в другую. Рядом с ней сидел тощий, но абсолютно похожий на нее сын. Словно эту полную даму поставили перед кривым зеркалом и из ее отражения, суженного раза в четыре, смастерили парня лет двадцати пяти.
Вид у них обоих был неприятно-интеллигентным.
– За что? Вы объяснить мне можете, без этого пафоса пошлого про Родину и прочее. За что вы воюете? – похожая на сову дама вцепилась глазами в бедного Василия Михайловича.
Катя поняла, что пропустила какой-то важный разговор. А Василий Михайлович с облегчением увидел, что Катя проснулась.
– Вот, за Катю! – показал он левой рукой в сторону девочки.
– И что, Катя просила, чтобы за нее воевали? – ехидно произнесла дама.
– Катя, ты просила? – ласково посмотрел на нее мужчина.
– Просила! – кивнула она.
– Она просила! – подтвердил он.
Лицо дамы свело судорогой, но она не сдалась и мгновенно выбрала себе другую жертву.
– Вы Катя? – уставилась на нее дама своими темными и чуть безумными глазами.
Катя кивнула и сильнее закуталась в шерстяной полосатый плед – они на автобусе выезжали из весеннего апрельского Донецка, а в поезде оказалось холодно и сыро. Ноги у нее – она только что увидела – были заботливо укрыты курткой Василия Михайловича.
– И вы живете… там? – с недоверием смотрела на нее дама.
– Там, – просто ответила Катя.
– И о чем вы мечтаете, Катя? – высокопарно спросила она.
Катя задумалась.
– Я хочу умереть от инфаркта.
– Что? – в ужасе подняла свои совиные брови дама.
– От инфаркта умирают самые хорошие люди, – пояснила Катя. – Это хорошая смерть.
– Вот вы, Катя, считаете, что вы – русская? – уже как на сумасшедшую взирала на нее дама.
– Ну… да.
– И тогда почему вы просто не взяли и не переехали в Россию? Раз Украина – не ваша страна, жить вы в ней не хотите, ну вот – граница же рядом. Взяли бы и переехали!
Катя вдруг поняла, кого ей напоминает остроносый, лениво-надменный сын этой дамы, удивленно посматривавший на нее из темного угла купе.
– Потому что мы русские! – радостно ответила Катя.
– И что? – злым взглядом царапнула ее собеседница.
– Мы – ленивые, – улыбнулась она. – Мы ждали, когда граница сама передвинется к нам.
Василий Михайлович засмеялся в голос.
– Честно, если, как вы утверждаете, вас убивали, – вступил в разговор парень, продолжая с интересом разглядывать Катю. – Почему не уехали в безопасное место?
– Моряк свой корабль не бросит, – тихо ответила ему Катя.
Он недоуменно поднял брови – точно как его мать. А она тем временем набралась сил, набрала воздуха в легкие и вновь принялась терзать Василия Михайловича.
– У вас свои дети есть? – грозно нависла она над мужчиной, гипнотизируя его своим немигающим взглядом.
– Есть, – кивнул он. – И дочка есть, и сын был.
– И вы поехали убивать чужих детей?
– И много я чужих детей убил? – нахмурился он. – Что-то не помню я такого.
– Я понимаю, вы, конечно, будете говорить, что у вас приказ, что вас призвали… – не слушала она.
– Да я бы и добровольцем пошел, – спокойным, невозмутимым тоном сказал Василий Михайлович. – Сын у меня в Донбассе погиб. В конце четырнадцатого года.
– Он… там жил? – предвкушая ответ, хищно вскинула брови дама.
– Нет. Из армии только вернулся, полгода дома не пожил. А там война. Вот и поехал.
– Зачем? – сорвалась она на крик. – Зачем он из Калуги в чужую страну поперся? Что он там забыл?
– Людей ему было жалко, – просто ответил мужчина. – Хороший он у меня вырос. Лучше меня.
– Ну вот сына у вас теперь нет! – с торжеством проговорила дама. – Руки у вас нет! Как без руки жить будете?
– Да без руки жить-то можно, – вздохнул он. – Без головы сложнее. Но некоторые живут.
Похожая на сову дама закипела от гнева. Она возбужденно трясла ногой, потом бросилась рыться в своей сумочке, потом уставилась в смартфон и начала нервно бить по экрану. «Психическая», – грустно подумала про себя Катя.
– Вот вы, взрослая девушка! – внезапно уставилась она на Катю своими круглыми глазами. – Вы осознаете, что это братоубийственная война?
– Осознаю, – спокойно ответила Катя.
– Вот вы можете представить, что у вас есть брат? И он – на той стороне?
– Могу, – кивнула Катя.
– Можете? Вот представьте! – почти кричала она. – Представили? И что вы будете делать?
– Спать, – заключила Катя и закрыла глаза.
Разговор ей был совершенно не интересен, а спать действительно хотелось. Через несколько минут она услышала сердитое перешептывание, потом громко хлопнула дверь купе.
– Ушли? – спросила Катя, приоткрыв один глаз.
– Ушли! – с облегчением выдохнул Василий Михайлович. – Ух, и впилась она в меня, пиявка пучеглазая. Хорошо, что ты проснулась! Думал, до смерти запытает. Прямо как в школе, у доски.
– Что ее интересовало? Явки, пароли? – улыбнулась Катя. – Места дислокации наших войск?
– Ой, Катя, если бы! Я б все сдал, только бы отстала! Она у меня допытывалась, какая у России национальная идея!
– Но вы же
